– Ничего. Подрастешь – поймешь. Только запомни навсегда: у человека должно быть продолжение. Это высшее счастье.
Я его понял. Я знал, что такое продолжение.
– Как у березы? – спросил я. – Или у ели. Пихты. Кедрача. Семечки разносит ветер, и из земли всходят новые березы. А потом опять, опять.
– Нет! – сказал дед. – Нет, нет и нет! У людей должно быть по-другому. У людей – новые люди должны быть лучше и лучше. Не такими же, нет. Только лучше! Всегда лучше! Запомни это!
Я отвел глаза в сторону.
– Прости, – сказал я негромко.
– Я тебе верю, – сказал дед, – помни это.
В комнате стало тихо. Только где-то тикали часы.
– Скоро каникулы, – сказал дедушка негромко. – Давай проведем их вместе. Иннокентий Евлампиевич выходит из больницы.
– Давай! – воскликнул я, и мне представилась тайга, и мы идем с дедом на лыжах, а за спиной у нас ружья, или едем на автобусе в большой город, или сидим в кино, тесно прижавшись друг к другу.
А вышло по-другому. Вышло еще замечательней…
Спящий поселок
Начало светать. Дед тревожно ходил по кабинету. Потом стал звонить. Телефоны не отвечали.
– Что-то случилось, – сказал он. – Слышишь, и моторы не работают.
Правда, на улице стало тихо. Всю ночь носились самосвалы, тарахтели вдали снегоочистители, и вдруг все стихло.
– В чем дело? – возмутился дед и стал надевать шинель, чтобы выйти.
Но тут дверь распахнулась.
На пороге стояли отец и начальник стройки. Краснощекие и веселые, будто и не было трех тяжелых дней, трех бессонных ночей.
– Ну все! – сказал начальник стройки. – Поздравляю, Антон Петрович!
Дед сел в кресло, вставил сигарету в мундштук.
– Совсем спятил, – сказал он, – ведь карта перед глазами, знаю прекрасно, что заканчиваем, а испугался, когда стихло.
Он посмотрел на отца, на начальника стройки, на меня. Сказал негромко:
– Как тогда…
Папа и начальник стройки сидели на диване рядом со мной и улыбались.
– Знаете, – сказал дедушка, – есть такое чувство: страх тишины. Когда мы под Берлином стояли, бои очень сильные шли. Сколько ребят полегло… И вдруг – тишина. Я волнуюсь: в чем дело, почему тихо? Приказываю укрепить оборону. Выдвинуть усиленные посты. И вдруг – звонок. Оказывается, все. Капитуляция. Война кончилась. А ведь тоже знал, что победа. Уверен был, часы считал. А тишины испугался. С непривычки.
Начальник стройки встал. Подошел к деду. Взял обеими руками его руку. Крепко сжал. Сказал:
– Спасибо сердечное, Антон Петрович!
– Вот уж не за что! – ответил дед. – Ну а если погоны мои помогли, военный авторитет, за это спасибо не мне говорите. Армии.
Вышли мы втроем на улицу: дедушка, отец и я.
Отправились домой.
Поселок умер словно. Стоят на дороге самосвалы. Шоферы в них спят. Бульдозеры стоят. Тяжелая артиллерия – роторные снегоочистители. Солнце поднимается, а поселок спит. Устал. Три дня и три ночи работал. А теперь спит.
Мы идем по улице, и нам навстречу выбегает почтальонша. Веселая, румяная. И две толстенные сумки у нее впереди.
– Милая! – крикнул весело дед. – Тебе же тяжело, давай поможем!
– Что вы, товарищ генерал! – крикнула почтальонша. – Я привычная, товарищ генерал! Это просто почта за три дня, товарищ генерал!
– Ну вот, – сказал отец, – и почта заработала. Значит, все в порядке.
Мы кивнули почтальонше, вдохнули побольше свежего воздуха и зашагали вперед, взявшись за руки. Трое: дедушка, папа и я.
А дома, когда пришли, увидели такую картину. Мама спит одетая. Даже в валенках. Только телогрейку успела снять.
Мы поглядели на нее и тихонько засмеялись. Чтобы не разбудить.
А потом разделись и уснули сами.
Телеграммщик
Я потом часто думал – вот странно устроено. Если тебе хорошо было, так и жди, скоро станет грустно. Или не повезет, и настроение сразу испортится. Или кто-нибудь скажет обидное.
Не успели мы выспаться, как пришел тот человек. Телеграммщик.
– Рыбаков здесь живет? – спросил он, стоя в дверях и покачиваясь.
От телеграммщика пахло вином, он был небритый, с черной щетиной до самых глаз. Шапка куда-то на затылок съехала. Того и гляди, свалится.
Дед на него посмотрел, весь передернулся. Молча расписался, протянул руку за телеграммой.
– Э-э, нет! – засмеялся телеграммщик. Пощелкал пальцами. – За доставочку! А то голова болит. Три дня все-таки под снегом сидел. Один на один с ней, родимой.
Дедушка взял у мамы двадцать копеек. Отдал дядьке. Тот телеграмму протянул. Но уходить не собирался.
– Слышь! – сказал он деду. – Тут говорят, генерал какой-то нас откопал!
– Говорят! – ответил дед. – Ну, до свидания!
Пьяный рукой махнул.
– Чтоб ему неладно было! – воскликнул. – Лучше бы не откапывал! Как хорошо! На работу идти не надо! Телеграммы эти проклятые никто не шлет!
– Ты что, – спросил дед, – три дня с бутылкой в обнимку?
– Ага! – радостно крикнул телеграммщик. – А генералов этих не звал никто. Подумаешь, генерал! Да я сам, может, майор! Может, и я бы сейчас до генерала дослужился.
Из кухни мама вышла, велела мне в комнату идти. Я не хотел. Боялся деда оставить. Вдруг этот пьяный тут разбушуется? Но дедушка мне кивнул. Сказал:
– Иди, Антошка! Не гляди на этого майора. Мне и то страшно на него смотреть.
Я ушел. Но из комнаты ведь все слышно.
– Не пужайся! – сказал телеграммщик. – Чего такой пужливый? Небось на войне не был? Небось в тылу отсиделся!
Я думал, после этих слов дедушка на него закричит. Выгонит из прихожей. Но он промолчал. А пьяный болтал.
– Зря отсиделся! – говорил он. – На войне хорошо! На войне я человек был, понимаешь? Все под козырек берут! Что прикажешь, то и сделают! Если ошибся – никто не осудит. Не смеют. Вперед – и все!
Дед молчал.
– Нет, – крикнул телеграммщик, – ты не понимаешь! Война лучше! Вот бы сейчас войну! Я бы снова человеком был!
– Как у тебя язык поворачивается, – сказал дед, – такое говорить? Даже если пьяный.
– Ты чо, ты чо! – забормотал телеграммщик. – Думаешь, я Черчилль какой? Войны хочу?
– Давай-ка отсюда, герой! – насмешливо сказал дед. – А то вон внук мой тебя слушает! Подумает еще, что ты действительно майор!
– Майор! – закричал пьяный.
– Если и был майор, так забудь про это. И никому не рассказывай. Армию не позорь. Свое прошлое.
– Ты кто такой? – заорал телеграммщик. – Кто такой – меня учить? Подполковник? Полковник? Генерал, может быть? Ха-ха-ха! Генерал! Плевал я на всех генералов!
– Просто человек, – ответил дед. – Разве этого мало?
Телеграммщик, ругаясь, ушел. В прихожей послышался мамин голос:
– Надо было вызвать милицию.
– Разве поможет? – ответил дед. Голос у него был усталый, тяжелый. – Разве поможет милиция, если человек честь потерял?
Дедушка весь вечер ходил молчаливый. Когда его спрашивали что-нибудь, отвечал невпопад. Перед самым сном руку в карман сунул, вытащил бумажку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43