Дубенский совал нос во все дела и контролировал все, что происходило в Башне. Ему ничего не стоило появиться в гараже среди ночи и потребовать журнал дежурств: проверить, исправно ли выполняются его указания – ежечасно совершать обход территории, всякий раз делая запись в журнале.
«Лучше бы он жене уделял столько внимания, сколько этой Башне», – ворчал обычно Рожков. Бирюков был пока холостым, поэтому считалось, что Валентин лучше разбирается в тонкостях семейной жизни. Однако приходилось признать, что Дубенский не требовал ничего сверхъестественного, только неукоснительного соблюдения заведенного им порядка. Он следил за внешним видом всех охранников, проверял, отглажены ли у них брюки и начищены ли ботинки. Бирюков думал, что он сильно смахивает на директора в его школе: такой же строгий, но… если уж быть честным, справедливый.
«Дело в том, – отвечал Игорь напарнику, – что он женат на Башне, а семья – так, для отвода глаз».
«Ага, – ухмылялся Рожков. – А мы, получается, их внебрачные дети».
Бирюков не совсем понимал, в чем здесь смысл, но с готовностью смеялся.
– Пойду-ка я проверю свои владения, – сказал Бирюков. – Воскресенье, не ровен час, примчится Главный.
– Ну да, от него всего можно ожидать, – согласился Рожков. – Заодно посмотри, что творится наверху, а я покараулю на воротах.
Бирюков усмехнулся – обычный трюк Валентина: он делал вид, что оставляет за собой самую главную и сложную часть работы – открывать шлагбаум, ну а ты, мол, посмотри, как там, на верхнем ярусе… Все равно ведь по пути.
Вниз можно было попасть на лифте, можно было спуститься по служебной лестнице, а можно было пройтись по наклонному пандусу, изгибавшемуся в виде петли.
– Ладно… Посмотрю.
Бирюков поправил ремень с висевшей на нем дубинкой и электрошокером. Рация – портативная «Моторола» – лежала в нагрудном кармане рубашки.
Еще один плюс работы в Башне: форму охранникам сшили на заказ, по два комплекта каждому. Игорь думал, что вряд ли он когда-нибудь носил одежду, сшитую на заказ, если бы не попал сюда. Дешевые вещевые рынки да какой-нибудь не очень дорогой магазин – вот предел его мечтаний. А форма… На заказ… В такой не стыдно было ходить по улицам: она совсем не напоминала рабочую спецовку – и ткань другая, и фасон интересный, и строчка ровная, как по линеечке.
Он поправил складку на брюках и вышел из будки.
Верхний ярус был пуст. Нет, машины кое-где стояли – «Мерседесы», «Ягуары», «Тойоты», «Вольво» и так далее. Но людей не было. Ну и ладно.
Он не торопясь обошел верхний ярус и стал спускаться по пандусу. Внизу было все то же самое – парад дорогих иномарок.
Они стояли – каждая в своем отсеке, размеченном белой масляной краской, – и переливались хромированными решетками радиаторов в приглушенном свете люминесцентных ламп.
У Игоря была своя система измерения расстояния. Он считал не шаги и метры, а миллионы долларов. Каждые десять шагов – это примерно один миллион. Столько стоили машины по обе стороны от центрального прохода.
Правда, там, чуть-чуть в глубине, примерно в трех с половиной миллионах от въезда на нижний ярус, в отсеке номер сто сорок два скромно притулилась вишневая «десятка». Она была единственной российской машиной в Башне и потому не могла не привлекать внимания охранников.
Бирюков хорошо знал ее хозяйку – невысокую женщину средних лет. Про таких французы говорят: «Некрасива, но чертовски мила».
Женщина жила одна. Точнее, с сыном. Бирюков никогда не видел ее с мужчиной. Впрочем, он не особенно-то и удивлялся. Если бы у женщины был муж, наверное, он бы купил ей машину поприличнее. И вообще…
За те полгода, что стояла Башня, Игорь успел убедиться, что большие дружные семьи здесь скорее исключение, нежели правило. Квартира в Башне означала определенный (а именно, очень высокий) уровень материального достатка, который, видимо, был каким-то образом связан с неустроенностью личной жизни.
«Бог дает всем поровну», – философски изрекал Рожков, ютившийся в двухкомнатной «хрущевке» с женой, тещей и двумя детьми. Игорь, конечно, с ним соглашался… Но в глубине души надеялся, что его л; ичный кредит у Господа окажется не столь ограниченным.
Он прошел вперед, по привычке выглядывая вишневую «десятку». Он каждый раз подмигивал ей, как старой доброй знакомой.
Миновав три миллиона долларов и немного не доходя до «десятки», Игорь почувствовал смутную тревогу. Было что-то такое, что заставило его насторожиться.
В первый момент он даже не понял, что именно, лишь подойдя вплотную, увидел, как над бетонным полом поднимается легкая белая пыльца, словно чье-то овеществленное дыхание дрожит невысоко над полом, а потом снова медленно оседает.
Бирюков присмотрелся повнимательнее. В полу тянулась узкая извилистая трещина. Она начиналась примерно в полуметре от капота «десятки» и скрывалась под машиной.
Игорь опустился на колени. Мысли о тихом и спокойном дежурстве исчезли, словно испарились. Конечно, эта трещина была не такая уж и большая, но…
Проблема заключалась в том, что ее вовсе не должно было быть.
Бирюков прикинул: в нее можно было вставить спичку. Одну спичку, но не более. Наверное, это не так уж и страшно. Ведь бетон может иногда давать трещины, как это, например, когда-то случилось с метромостом «Воробьевы горы».
Но сейчас метромост волновал его меньше всего.
Игорь пошарил по карманам и выудил оттуда пятирублевую монету. Наверное, монета в Башне смотрелась не меньшей редкостью, чем вишневая «десятка»: здесь мелочь не считали. Она могла оказаться в кармане только у охранника да еще, может быть, у хозяйки этой «десятки».
Бирюков попытался прочертить в полу небольшую поперечную зарубку, чтобы отметить конец трещины. Конечно, Дубенский потребует вести наблюдение: смотреть – не увеличилась ли, не стала ли больше, хотя бы на сантиметр.
Наконец ему удалось сделать маленькую зарубку; Игорь осмотрел монету и увидел, что ее ребро немного стерлось. Неудивительно, ведь Башню строили на совесть, и бетон заливали самый лучший. Самый прочный.
От этого трещина показалась ему еще более пугающей. Бирюков резко поднялся на ноги и отошел от машины на два шага.
Он помедлил всего мгновение, прикидывая, стоит ли сообщить обо всем по рации прямо сейчас или все-таки подняться в будку и связаться с центральным пультом по внутренней телефонной связи.
«Наверное, Ковалев не одобрит, если я выйду в эфир. Рации настроены на единую волну, мои слова услышат все восемнадцать охранников смены. Скажет – незачем было поднимать панику».
Он немного успокоился и решил не паниковать.
«В конце концов, она никуда не денется. И за то время, что я буду ходить, она вряд ли станет больше… »
Он хотел дать себе небольшую отсрочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75