лошадей мы до сих пор не приобрели. Если наши дела и дальше пойдет так же, то не исключено, что нас вышвырнут из Гран-Чако, выгонят из Перу и выдворят из Южной Америки навсегда. И будем мы, несчастные, сидеть на каком-нибудь необитаемом острове посреди Тихого и одновременно Великого океана и лить горькие слезы, пока нас, бедолаг, не подберет случайно оказавшееся рядом судно… Мне уже сейчас хочется плакать. Одно у нас утешение — установлена научная истина: красный цвет раздражает не только индюка!
— Да-да, ты совершенно прав, дружище! — воскликнул доктор Моргенштерн, не уловивший, как обычно, иронии в словах своего слуги. — Теперь я смогу сделать в Академии наук соответствующий доклад. Научный мир наконец узнает о том, что быки испытывают отвращение к красному цвету.
— Ага, и не забудьте, пожалуйста, упомянуть, что коровы его тоже б-р-р-р… испытывают.
— Разумеется, хотя это отвращение самцы и самки проявляют в разной степени. Ты все же не подвергся нападению, а меня бык поставил в весьма щекотливое положение.
Фриц усмехнулся: нет, герр доктор все же был неподражаем: «щекотливое положение», подумать только, но вслух сказал;
— Да-да, в весьма щекотливое… Но мне больше всего вот что интересно: почему красный цвет, который лично мне, например, очень даже нравится, вызывает такое бешенство у этих рогатых?
— Исчерпывающего ответа на этот вопрос я не могу тебе пока дать. Главное, мы установили факт, а причины, его вызывающие, еще надо исследовать. Можно предположить, что красные лучи спектра проходят сквозь хрусталик бычьего глаза с меньшей интенсивностью, чем лучи других цветов, что видно на примере лабораторного опыта со стеклянной призмой. Призма — в какой-то степени модель хрусталика глаза. Так вот: колебания красных лучей спектра при этом равны всего лишь пятистам биллионам в секунду.
— И быку это доподлинно известно? — продолжал мягко иронизировать над хозяином слуга.
— Нет, я думаю, что об этих данных он не имеет ни малейшего представления. Но ты сравни: фиолетовый луч, к примеру, совершает восемьсот биллионов колебаний в секунду. Разница в триста биллионов колебаний для глаза жвачного животного, видимо, очень существенна. Когда я сделаю окончательные выводы из этого факта, любой посетитель цирка придет в восторг.
— Почему именно посетитель цирка? — изумился Фриц.
— Ну, это же очень просто: дрессировщики, которые отныне будут знать, как проще всего укрощать зверей, добьются необычайных успехов в работе с дикими животными. Секрет прост, и его открыл не кто иной, как твой хозяин: надо просто хватать зверей за хвосты. Конечно, производить такие манипуляции не очень-то удобно, но, несмотря на это, дрессировщики, я думаю, ухватятся за новый метод. Да что там дрессировщики! Не исключено, что появится новый вид спорта. Когда держишь за хвост дикое животное, у тебя рождается ни с чем не сравнимое ощущение. Я убежден: каждый хоть раз в жизни должен его испытать.
— Да? Ну это, знаете… еще как сказать. У меня, например, откровенно говоря, нет никакого желания хватать за хвост льва или огромную анаконду.
— Наука, дорогой Фриц, как известно, требует жертв. Недаром же ученые говорят: «Опыт — отец результата». И я ради науки готов на любые жертвы. А ты почему-то — нет.
— А что касается меня, то я предпочел бы изучать методы дрессировки диких зверей по книжкам, а не цепляясь за хвост индийского королевского тигра.
Они так увлеклись своим разговором, что совершенно не заметили, как сзади к ним подошел хирург. Поэтому когда он заговорил, они даже вздрогнули.
— Сеньоры, — тоном строгого воспитателя заявил дон Пармесан, — гаучо очень сердиты на вас. Я предупреждал, но вы не вняли моим словам. Теперь они будут игнорировать нас, вот увидите. Однако жаль, что быку не удалась сегодня его охота, — как всегда неожиданно перескочил он на другую тему.
— Жаль?! — Доктор застыл на месте от безмерного удивления. Цинизм этого врача-ампутатора разил наповал.
— Да, мне не повезло на этот раз, увы. Если бы бык не был так сильно напуган, у меня появилась бы возможность продемонстрировать вам свое врачебное искусство.
— Каким образом? — удивился в свою очередь Фриц.
— Я смог бы вам что-нибудь ампутировать или раздробить несколько костей. Все необходимые для этого инструменты при мне. А кстати, сеньор Федерико , что вы думаете по поводу экстирпации носовой кости черепа?
— Носовой кости? — переспросил Фриц и машинально, с нервной поспешностью потер собственный нос, словно проверяя, на месте ли он. — Нет уж, сеньор Пармесан, экстирпируйте что угодно у кого хотите, а на мой нос, прошу, не заглядывайтесь! Да вы, как я погляжу, опасный человек… У нас, ваших друзей, вы хотите обязательно что-нибудь отрезать или раздробить. Слыхано ли такое? Знаете что, сеньор? Я вам так скажу: ваша навязчивость с ампутацией не доведет вас до добра!
— Меня поражают подобные упреки из ваших уст, сеньор Федерико! Вы же не какой-нибудь дикий гаучо, который, кроме своей пампы и лошадиных или коровьих хвостов, никогда ничего в жизни не видел. Как можно намекать истинному кабальеро, что он якобы плохой специалист? Это оскорбительно для дворянина, и вы рискуете получить ответное оскорбление в свой адрес. Запомните эти мои слова на всякий случай. А теперь давайте-ка лучше пройдем в корраль для лошадей, чтобы выбрать себе животных для покупки у здешнего эстансьеро.
Корраль, однако, был пуст. Лошади паслись неподалеку, но это была уже территория пампы. Эстансия, как я уже говорил, была не из самых крупных, и приходилось только удивляться тому, сколько же прекрасных животных содержалось на ней.
Здесь нам с вами, пожалуй, будет полезно слегка коснуться особенностей экономики Аргентины. В этой стране на Ла-Плате животноводство — главная отрасль хозяйства, основа ее процветания. Эстансьеро разводят лошадей, коров и овец. Когда путешествуешь через пампу, едва ли час пройдет без того, чтобы не встретить здесь стадо. Считается, что в среднем на каждом квадратном километре пампы пасутся двадцать тысяч овец, триста, а в самые благоприятные по погодным условиям годы, когда не бывает засухи, до восьмисот голов крупного рогатого скота.
Лучшие пастбищные угодья предназначаются в Аргентине для овец, дающих отличную шерсть. О лошадях и быках здесь заботятся гораздо меньше. Они находятся целиком на попечении гаучо и их собак, эстансьеро дает пастухам указания относительно лишь своих намерений продать или, наоборот, купить партию животных, причем, как правило, незадолго до проведения больших ярмарок в «саладеро». Этим словом, образованным от испанского глагола «салар» — «солить», обозначается большое строение, являющееся одновременно бойней и местом, где засаливают шкуры убитых животных и перерабатывают их мясо и жир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Да-да, ты совершенно прав, дружище! — воскликнул доктор Моргенштерн, не уловивший, как обычно, иронии в словах своего слуги. — Теперь я смогу сделать в Академии наук соответствующий доклад. Научный мир наконец узнает о том, что быки испытывают отвращение к красному цвету.
— Ага, и не забудьте, пожалуйста, упомянуть, что коровы его тоже б-р-р-р… испытывают.
— Разумеется, хотя это отвращение самцы и самки проявляют в разной степени. Ты все же не подвергся нападению, а меня бык поставил в весьма щекотливое положение.
Фриц усмехнулся: нет, герр доктор все же был неподражаем: «щекотливое положение», подумать только, но вслух сказал;
— Да-да, в весьма щекотливое… Но мне больше всего вот что интересно: почему красный цвет, который лично мне, например, очень даже нравится, вызывает такое бешенство у этих рогатых?
— Исчерпывающего ответа на этот вопрос я не могу тебе пока дать. Главное, мы установили факт, а причины, его вызывающие, еще надо исследовать. Можно предположить, что красные лучи спектра проходят сквозь хрусталик бычьего глаза с меньшей интенсивностью, чем лучи других цветов, что видно на примере лабораторного опыта со стеклянной призмой. Призма — в какой-то степени модель хрусталика глаза. Так вот: колебания красных лучей спектра при этом равны всего лишь пятистам биллионам в секунду.
— И быку это доподлинно известно? — продолжал мягко иронизировать над хозяином слуга.
— Нет, я думаю, что об этих данных он не имеет ни малейшего представления. Но ты сравни: фиолетовый луч, к примеру, совершает восемьсот биллионов колебаний в секунду. Разница в триста биллионов колебаний для глаза жвачного животного, видимо, очень существенна. Когда я сделаю окончательные выводы из этого факта, любой посетитель цирка придет в восторг.
— Почему именно посетитель цирка? — изумился Фриц.
— Ну, это же очень просто: дрессировщики, которые отныне будут знать, как проще всего укрощать зверей, добьются необычайных успехов в работе с дикими животными. Секрет прост, и его открыл не кто иной, как твой хозяин: надо просто хватать зверей за хвосты. Конечно, производить такие манипуляции не очень-то удобно, но, несмотря на это, дрессировщики, я думаю, ухватятся за новый метод. Да что там дрессировщики! Не исключено, что появится новый вид спорта. Когда держишь за хвост дикое животное, у тебя рождается ни с чем не сравнимое ощущение. Я убежден: каждый хоть раз в жизни должен его испытать.
— Да? Ну это, знаете… еще как сказать. У меня, например, откровенно говоря, нет никакого желания хватать за хвост льва или огромную анаконду.
— Наука, дорогой Фриц, как известно, требует жертв. Недаром же ученые говорят: «Опыт — отец результата». И я ради науки готов на любые жертвы. А ты почему-то — нет.
— А что касается меня, то я предпочел бы изучать методы дрессировки диких зверей по книжкам, а не цепляясь за хвост индийского королевского тигра.
Они так увлеклись своим разговором, что совершенно не заметили, как сзади к ним подошел хирург. Поэтому когда он заговорил, они даже вздрогнули.
— Сеньоры, — тоном строгого воспитателя заявил дон Пармесан, — гаучо очень сердиты на вас. Я предупреждал, но вы не вняли моим словам. Теперь они будут игнорировать нас, вот увидите. Однако жаль, что быку не удалась сегодня его охота, — как всегда неожиданно перескочил он на другую тему.
— Жаль?! — Доктор застыл на месте от безмерного удивления. Цинизм этого врача-ампутатора разил наповал.
— Да, мне не повезло на этот раз, увы. Если бы бык не был так сильно напуган, у меня появилась бы возможность продемонстрировать вам свое врачебное искусство.
— Каким образом? — удивился в свою очередь Фриц.
— Я смог бы вам что-нибудь ампутировать или раздробить несколько костей. Все необходимые для этого инструменты при мне. А кстати, сеньор Федерико , что вы думаете по поводу экстирпации носовой кости черепа?
— Носовой кости? — переспросил Фриц и машинально, с нервной поспешностью потер собственный нос, словно проверяя, на месте ли он. — Нет уж, сеньор Пармесан, экстирпируйте что угодно у кого хотите, а на мой нос, прошу, не заглядывайтесь! Да вы, как я погляжу, опасный человек… У нас, ваших друзей, вы хотите обязательно что-нибудь отрезать или раздробить. Слыхано ли такое? Знаете что, сеньор? Я вам так скажу: ваша навязчивость с ампутацией не доведет вас до добра!
— Меня поражают подобные упреки из ваших уст, сеньор Федерико! Вы же не какой-нибудь дикий гаучо, который, кроме своей пампы и лошадиных или коровьих хвостов, никогда ничего в жизни не видел. Как можно намекать истинному кабальеро, что он якобы плохой специалист? Это оскорбительно для дворянина, и вы рискуете получить ответное оскорбление в свой адрес. Запомните эти мои слова на всякий случай. А теперь давайте-ка лучше пройдем в корраль для лошадей, чтобы выбрать себе животных для покупки у здешнего эстансьеро.
Корраль, однако, был пуст. Лошади паслись неподалеку, но это была уже территория пампы. Эстансия, как я уже говорил, была не из самых крупных, и приходилось только удивляться тому, сколько же прекрасных животных содержалось на ней.
Здесь нам с вами, пожалуй, будет полезно слегка коснуться особенностей экономики Аргентины. В этой стране на Ла-Плате животноводство — главная отрасль хозяйства, основа ее процветания. Эстансьеро разводят лошадей, коров и овец. Когда путешествуешь через пампу, едва ли час пройдет без того, чтобы не встретить здесь стадо. Считается, что в среднем на каждом квадратном километре пампы пасутся двадцать тысяч овец, триста, а в самые благоприятные по погодным условиям годы, когда не бывает засухи, до восьмисот голов крупного рогатого скота.
Лучшие пастбищные угодья предназначаются в Аргентине для овец, дающих отличную шерсть. О лошадях и быках здесь заботятся гораздо меньше. Они находятся целиком на попечении гаучо и их собак, эстансьеро дает пастухам указания относительно лишь своих намерений продать или, наоборот, купить партию животных, причем, как правило, незадолго до проведения больших ярмарок в «саладеро». Этим словом, образованным от испанского глагола «салар» — «солить», обозначается большое строение, являющееся одновременно бойней и местом, где засаливают шкуры убитых животных и перерабатывают их мясо и жир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138