— Сомневаюсь! — И она погрозила ему пальцем.
— Да, да, но мне много пришлось вытерпеть. Теперь-то я вижу, что должен был сразу жениться на ней. Но потом возникли такие осложнения и столько было споров и уговоров, что я как-то запутался. А тут еще отцовское завещание. Я, если женюсь, теряю восемьсот тысяч и даже гораздо больше, поскольку компания теперь реорганизована в трест. Да, пожалуй, два миллиона. Если я не женюсь, я через два года, даже меньше, лишаюсь всего решительно. Конечно, можно бы сделать вид, будто я с ней расстался, но лгать я не хочу, Это было бы слишком мучительно для ее самолюбия, она не заслуживает такой обиды. Положа руку на сердце, я сейчас даже не могу сказать, хочу я расстаться с ней или нет. Честное слово, просто не знаю, что мне делать.
Лестер умолк, закурил сигару и устремил невидящий взор в окно.
— Да, это очень, очень трудная задача, — сказала Летти, опустив глаза.
Потом она встала и, подойдя к Лестеру, положила руку на его крупную, красивую голову. Чуть надушенный желтый шелк ее платья касался его плеча.
— Бедный Лестер, — сказала она. — Ну и узел же вы затянули! Но это гордиев узел, мой милый, и придется его разрубить. Почему бы вам не поговорить с нею начистоту, вот как сейчас со мной, и не выяснить, что она сама думает?
— Это было бы очень жестоко, — сказал он.
— Но что-то нужно сделать, Лестер, уверяю вас, — настаивала Летти. — Нельзя больше плыть по течению. Вы себе страшно этим вредите. Жениться я вам не могу посоветовать — и право же, я забочусь не о себе, а впрочем, я с радостью вышла бы за вас, хотя вы когда-то и пренебрегли моей любовью. Не скрою; все равно, придете вы ко мне или нет, я вас люблю и всегда буду любить.
— Я это знаю, — сказал Лестер.
Он встал, взял ее руки в свои и заглянул ей в глаза. Потом отвернулся, Летти перевела дух, взволнованная его взглядом.
— Нет, Лестер, — продолжала она, — такой большой человек, как вы, не может успокоиться на десяти тысячах годового дохода. И нельзя вам сидеть сложа руки — вас слишком хорошо знают. Вы должны снова занять свое место и в деловом мире и в свете. Никто не станет чинить вам помехи, никто не заикнется о вашем прошлом; только получите свою долю отцовского состояния — и вы сами можете диктовать условия. А она, если узнает правду, наверное, не будет возражать. Если она вас любит, как вы говорите, она охотно пойдет на жертву. В этом я не сомневаюсь. Вы, разумеется, щедро обеспечите ее.
— Дженни не деньги нужны, — мрачно возразил Лестер.
— Ну, все равно, она может прожить и без вас; а если у нее окажется много денег, ей будет и легче жить и интереснее.
— Пока я жив, она ни в чем не будет нуждаться, — торжественно заявил он.
— Вы должны от нее уйти, должны, — твердила Летти все более настойчиво. — Каждый день дорог. Почему не решить и не сделать это теперь же — сегодня же. Почему?
— Не спешите, — возразил он. — Это — дело нелегкое. Сказать по правде, меня страшит объяснение с Дженни. Это так несправедливо по отношению к ней, так жестоко. Я ведь, как правило, не распространяюсь о своих личных делах. И до сих пор я ни с кем не хотел говорить, даже с родителями. Но в вас я почему-то всегда чувствовал близкого человека, а со времени нашей последней встречи мне все думалось, что нужно вам об этом рассказать. И хотелось. Вы мне очень дороги. Не знаю, может быть, это покажется вам странным при нынешних обстоятельствах, но это так. Я даже не подозревал, что вы мне настолько близки и как человек и как женщина. Не хмурьте брови. Вы ведь хотели слышать правду? Вот вам правда. А теперь, если можете, объясните мне, что я такое.
— Я не хочу с вами спорить, Лестер, — сказала она мягко, коснувшись его руки. — Я хочу только любить вас. Я прекрасно понимаю, как это все сложилось. Мне грустно за себя. И грустно за вас. И грустно… — она запнулась, — за миссис Кейн. Она — обаятельная женщина. Она мне нравится, очень нравится. Но не такая женщина вам нужна, Лестер. Поверьте мне, вам нужно другое. Нехорошо, конечно, что мы с вами говорим о ней такие вещи, но ведь это правда. У каждого свои достоинства. И я убеждена, что если высказать ей все так же, как вы сейчас высказали мне, она поймет и согласится. Будь я на ее месте, Лестер, я бы отпустила вас, правда. Я думаю, вы мне поверите. Всякая порядочная женщина поступила бы так же. Мне было бы очень больно, но я отпустила бы вас. И ей будет больно, но она вас отпустит. Уверяю вас. Мне кажется, я понимаю ее не хуже вас, даже лучше, потому что я женщина. Ах, — добавила она, помолчав, — если бы я могла сама поговорить с ней! Я бы ей все объяснила.
Лестер глядел на Летти и дивился ее рвению. Она была хороша, притягательна, она так много обещала…
— Не спешите, — повторил он. — Дайте мне подумать. У меня еще есть время.
Летти приуныла, но не сдалась.
— Действовать нужно сейчас же, — повторила она, подняв на Лестера взгляд, в который вложила всю душу. Она добивалась этого человека и не стыдилась показать ему это.
— Так я подумаю, — сказал он смущенно и, поспешно распростившись с нею, ушел.
Глава LI
Лестер уже достаточно долго и серьезно обдумывал свое положение; он, пожалуй, и предпринял бы что-нибудь, и очень скоро, если бы жизнь в его доме не омрачило одно из тех печальных обстоятельств, которые так часто нарушают наши планы: здоровье Герхардта стало быстро сдавать.
Постепенно ему пришлось отказаться от всех своих обязанностей по дому, а потом он слег. Дженни заботливо ухаживала за ним. Веста навещала его по несколько раз на дню, заходил и Лестер. Кровать Герхардта стояла у окна, и он часами глядел на деревья сада и видневшуюся за ними улицу, думая о том, как-то идет хозяйство без его надзора. Он был уверен, что кучер Вудс небрежно чистит лошадей и сбрую, что почтальон неаккуратно доставляет газеты, а истопник изводит слишком много угля и все-таки в доме недостаточно тепло. Эти мелкие заботы составляли всю его жизнь. Он был прирожденным домоправителем. Сам он неуклонно выполнял добровольно взятые на себя обязанности и теперь серьезно опасался, что без него все пойдет вкривь и вкось. Дженни подарила ему роскошный стеганый халат, крытый синим шелком, и мягкие теплые ночные туфли, но он их почти не носил. Он предпочитал лежать в кровати, читать Библию и лютеранские газеты да выслушивать от Дженни домашние новости.
— Ты бы сходила в подвал, посмотрела, что делает этот молодчик. Вон какой холод в комнатах, — жаловался Герхардт. — Я-то знаю, чем он занимается — сидит и книжку читает, а о топке тогда только вспомнит, когда весь уголь прогорит. И пиво у него там под рукой. Ты бы заперла чулан. Почем ты знаешь, что он за человек. Может быть, негодяй какой-нибудь.
Дженни пробовала убедить отца, что в доме достаточно тепло, что истопник — очень славный и вполне порядочный американец, что, ели он и выпьет стаканчик пива, вреда от этого не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101