Только раз возникла угроза мирному течению их жизни — когда отец написал, что приедет на Рождество домой. Фабрика должна была на это короткое время закрыться, и, естественно, Герхардту не терпелось посмотреть, как живет его семья в Кливленде.
Миссис Герхардт от души обрадовалась бы мужу, если бы не боялась, что он устроит скандал. Дженни говорила об этом с матерью, та, в свою очередь, обсудила все с Бассом, и он посоветовал не робеть.
— Не беспокойся, — сказал он, — отец ничего не сможет сделать. А если он что-нибудь скажет, я сам с ним потолкую.
Сцена произошла неприятная, но все же не столь тяжелая, как боялась миссис Герхардт. Муж приехал днем, когда Басс, Дженни и Джордж были на работе. Двое из младших детей встретили его на вокзале. Когда он вошел в дом, миссис Герхардт нежно обняла его, с дрожью думая в то же время, что сейчас все неминуемо откроется. Ей не пришлось долго ждать. Через несколько минут Герхардт заглянул в спальню. На кровати, застланной белым покрывалом, спала хорошенькая девочка. Он тотчас понял, что это за ребенок, но сделал вид, будто не знает.
— Чья это? — спросил он.
— Дочка Дженни, — робко сказала миссис Герхардт.
— Давно она здесь?
— Не очень, — волнуясь, ответила мать.
— И та, надо думать, тоже здесь, — зажил он, не желая даже назвать дочь по имени.
— Она работает в услужении, — вступилась за Дженни миссис Герхардт. — Она теперь так хорошо себя ведет. Ей некуда больше деться. Не тронь ее.
Живя вдали от семьи, Герхардт кое-что понял. Среди размышлений на религиозные темы у него возникали странные, непонятные мысли и чувства. В своих молитвах он признавался всевышнему, что напрасно поступил так с дочерью. Но он не решил еще, как обращаться с нею в дальнейшем. Она совершила тяжкий грех, от этого никуда не уйдешь.
Вечером, когда Дженни вернулась домой, уже нельзя было избежать встречи. Герхардт увидел ее из окна и притворился, будто с головой ушел в газету. Жена, прежде умолявшая его хотя бы взглянуть на Дженни, теперь дрожала от страха, как бы он словом или жестом не оскорбил дочь.
— Вот она идет, — сказала миссис Герхардт, заглянув в столовую, где он сидел, но Герхардт даже не поднял головы. — Скажи ей хоть слово, — успела она еще попросить, прежде чем отворилась дверь, но он не ответил.
Когда Дженни вошла в дом, мать шепнула ей:
— Отец в столовой.
Дженни побледнела, прижала палец к губам и остановилась в нерешимости. Как быть?
— Он видел?..
И замолкла, поняв по лицу матери, что отец уже знает о ребенке.
— Иди, не бойся, — сказала миссис Герхардт. — Он ничего не скажет.
Дженни наконец подошла к двери, увидела отца, на лбу которого прорезались морщины — знак глубокого раздумья, но не гнева, — и, мгновение поколебавшись, вошла в комнату.
— Папа, — вымолвила она и остановилась, не в силах продолжать.
Герхардт поднял голову, его серовато-карие глаза пытливо смотрели из-под густых светло-рыжих ресниц. При виде дочери что-то в нем дрогнуло; но он заслонился своей непреклонностью как щитом и ничем не показал, что рад видеть Дженни. В нем происходила отчаянная борьба между условной, общепринятой моралью и естественным отцовским чувством, но, как это часто бывает с недалекими людьми, сила условностей временно взяла верх.
— Что? — сказал он.
— Ты не простишь меня, папа?
— Прощаю, — хмуро отозвался Герхардт.
Дженни на миг замялась, потом шагнула к нему — он прекрасно понял, зачем.
— Ну, все, — сказал он, слегка отстраняя ее, едва она коснулась губами его небритой щеки.
Холодна была их встреча.
Когда Дженни после этого горького испытания вышла на кухню и встретила вопросительный взгляд матери, она попыталась объяснить, что все как будто сошло благополучно, но ей не удалось скрыть свои чувства.
«Вы помирились?» — хотела спросить мать, но не успела и слова сказать, как дочь опустилась на стул подле кухонного стола, уронила голову на руки и судорожно, беззвучно зарыдала.
— Тише, тише, — сказала миссис Герхардт. — Не надо плакать. Что он тебе сказал?
Дженни не сразу успокоилась настолько, чтобы ответить. Мать попыталась ее подбодрить.
— Не огорчайся, — сказала она. — Отец всегда так. А потом все уладится.
Глава XV
После приезда Герхардта встали во весь рост все проблемы, связанные с ребенком. Герхардт поневоле должен был склониться к точке зрения, естественной для деда: ведь ребенок — тоже человек, живая душа. Он спрашивал себя, окрестили ли девочку. Потом осведомился об этом вслух.
— Нет еще, — ответила жена, которая не забыла об этом священном долге, но не была уверена, примут ли ее внучку в лоно церкви.
— Ну, конечно, нет еще! — фыркнул Герхардт; он был не слишком высокого мнения о набожности жены. — Экая беззаботность! Экое безверие! Прекрасно, нечего сказать!
После недолгого раздумья он решил, что зло необходимо исправить немедленно.
— Ребенка надо окрестить, — сказал он. — Почему она этого не сделала?
Миссис Герхардт напомнила ему, что кто-то должен быть крестным отцом; к тому же, чтобы окрестить девочку, неминуемо надо будет признаться, что у нее нет законного отца.
Выслушав это, Герхардт умолк на несколько минут, но не такова была его вера, чтобы подобные затруднения могли заставить его забыть о своем долге. Как посмотрит господь на такие увертки? Это не по-христиански, и Герхардт обязан позаботиться о том, чтобы исправить дело. Дженни немедленно должна отнести ребенка в церковь и окрестить, а он и жена будут крестными; или, пожалуй, не стоит оказывать дочери такое снисхождение — он просто позаботится, чтобы ребенка окрестили без нее. Он обдумал это трудное положение и, наконец, решил, что крестины должны состояться в какой-нибудь ближайший будничный день, между Рождеством и Новым годом, когда Дженни будет на работе. Он предложил это жене и, получив ее одобрение, высказал еще одну мысль, которая его заботила:
— У девочки нет имени.
Дженни тоже говорила об этом с матерью и сказала, что ей нравится имя Веста. Теперь миссис Герхардт осмелилась сама это предложить.
— Может, назовем ее Вестой?
Герхардт выслушал жену с полным равнодушием. Втайне он уже сделал выбор. У него было про запас имя, сохранившееся в памяти со времен юности, хотя почему-то он не назвал так ни одну из собственных дочерей: Вильгельмина. Разумеется, он и не думал ни о каких нежностях в отношении к внучке. Просто это хорошее имя, и девочка должна быть за него благодарна. С рассеянным и недовольным видом Герхардт возложил свой первый дар на алтарь родственной любви, ибо в конце концов это был дар.
— Недурно, — сказал он, забывая о своем равнодушии. — А может быть, назвать ее Вильгельминой?
Миссис Герхардт не посмела ему перечить, раз уж он невольно смягчился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Миссис Герхардт от души обрадовалась бы мужу, если бы не боялась, что он устроит скандал. Дженни говорила об этом с матерью, та, в свою очередь, обсудила все с Бассом, и он посоветовал не робеть.
— Не беспокойся, — сказал он, — отец ничего не сможет сделать. А если он что-нибудь скажет, я сам с ним потолкую.
Сцена произошла неприятная, но все же не столь тяжелая, как боялась миссис Герхардт. Муж приехал днем, когда Басс, Дженни и Джордж были на работе. Двое из младших детей встретили его на вокзале. Когда он вошел в дом, миссис Герхардт нежно обняла его, с дрожью думая в то же время, что сейчас все неминуемо откроется. Ей не пришлось долго ждать. Через несколько минут Герхардт заглянул в спальню. На кровати, застланной белым покрывалом, спала хорошенькая девочка. Он тотчас понял, что это за ребенок, но сделал вид, будто не знает.
— Чья это? — спросил он.
— Дочка Дженни, — робко сказала миссис Герхардт.
— Давно она здесь?
— Не очень, — волнуясь, ответила мать.
— И та, надо думать, тоже здесь, — зажил он, не желая даже назвать дочь по имени.
— Она работает в услужении, — вступилась за Дженни миссис Герхардт. — Она теперь так хорошо себя ведет. Ей некуда больше деться. Не тронь ее.
Живя вдали от семьи, Герхардт кое-что понял. Среди размышлений на религиозные темы у него возникали странные, непонятные мысли и чувства. В своих молитвах он признавался всевышнему, что напрасно поступил так с дочерью. Но он не решил еще, как обращаться с нею в дальнейшем. Она совершила тяжкий грех, от этого никуда не уйдешь.
Вечером, когда Дженни вернулась домой, уже нельзя было избежать встречи. Герхардт увидел ее из окна и притворился, будто с головой ушел в газету. Жена, прежде умолявшая его хотя бы взглянуть на Дженни, теперь дрожала от страха, как бы он словом или жестом не оскорбил дочь.
— Вот она идет, — сказала миссис Герхардт, заглянув в столовую, где он сидел, но Герхардт даже не поднял головы. — Скажи ей хоть слово, — успела она еще попросить, прежде чем отворилась дверь, но он не ответил.
Когда Дженни вошла в дом, мать шепнула ей:
— Отец в столовой.
Дженни побледнела, прижала палец к губам и остановилась в нерешимости. Как быть?
— Он видел?..
И замолкла, поняв по лицу матери, что отец уже знает о ребенке.
— Иди, не бойся, — сказала миссис Герхардт. — Он ничего не скажет.
Дженни наконец подошла к двери, увидела отца, на лбу которого прорезались морщины — знак глубокого раздумья, но не гнева, — и, мгновение поколебавшись, вошла в комнату.
— Папа, — вымолвила она и остановилась, не в силах продолжать.
Герхардт поднял голову, его серовато-карие глаза пытливо смотрели из-под густых светло-рыжих ресниц. При виде дочери что-то в нем дрогнуло; но он заслонился своей непреклонностью как щитом и ничем не показал, что рад видеть Дженни. В нем происходила отчаянная борьба между условной, общепринятой моралью и естественным отцовским чувством, но, как это часто бывает с недалекими людьми, сила условностей временно взяла верх.
— Что? — сказал он.
— Ты не простишь меня, папа?
— Прощаю, — хмуро отозвался Герхардт.
Дженни на миг замялась, потом шагнула к нему — он прекрасно понял, зачем.
— Ну, все, — сказал он, слегка отстраняя ее, едва она коснулась губами его небритой щеки.
Холодна была их встреча.
Когда Дженни после этого горького испытания вышла на кухню и встретила вопросительный взгляд матери, она попыталась объяснить, что все как будто сошло благополучно, но ей не удалось скрыть свои чувства.
«Вы помирились?» — хотела спросить мать, но не успела и слова сказать, как дочь опустилась на стул подле кухонного стола, уронила голову на руки и судорожно, беззвучно зарыдала.
— Тише, тише, — сказала миссис Герхардт. — Не надо плакать. Что он тебе сказал?
Дженни не сразу успокоилась настолько, чтобы ответить. Мать попыталась ее подбодрить.
— Не огорчайся, — сказала она. — Отец всегда так. А потом все уладится.
Глава XV
После приезда Герхардта встали во весь рост все проблемы, связанные с ребенком. Герхардт поневоле должен был склониться к точке зрения, естественной для деда: ведь ребенок — тоже человек, живая душа. Он спрашивал себя, окрестили ли девочку. Потом осведомился об этом вслух.
— Нет еще, — ответила жена, которая не забыла об этом священном долге, но не была уверена, примут ли ее внучку в лоно церкви.
— Ну, конечно, нет еще! — фыркнул Герхардт; он был не слишком высокого мнения о набожности жены. — Экая беззаботность! Экое безверие! Прекрасно, нечего сказать!
После недолгого раздумья он решил, что зло необходимо исправить немедленно.
— Ребенка надо окрестить, — сказал он. — Почему она этого не сделала?
Миссис Герхардт напомнила ему, что кто-то должен быть крестным отцом; к тому же, чтобы окрестить девочку, неминуемо надо будет признаться, что у нее нет законного отца.
Выслушав это, Герхардт умолк на несколько минут, но не такова была его вера, чтобы подобные затруднения могли заставить его забыть о своем долге. Как посмотрит господь на такие увертки? Это не по-христиански, и Герхардт обязан позаботиться о том, чтобы исправить дело. Дженни немедленно должна отнести ребенка в церковь и окрестить, а он и жена будут крестными; или, пожалуй, не стоит оказывать дочери такое снисхождение — он просто позаботится, чтобы ребенка окрестили без нее. Он обдумал это трудное положение и, наконец, решил, что крестины должны состояться в какой-нибудь ближайший будничный день, между Рождеством и Новым годом, когда Дженни будет на работе. Он предложил это жене и, получив ее одобрение, высказал еще одну мысль, которая его заботила:
— У девочки нет имени.
Дженни тоже говорила об этом с матерью и сказала, что ей нравится имя Веста. Теперь миссис Герхардт осмелилась сама это предложить.
— Может, назовем ее Вестой?
Герхардт выслушал жену с полным равнодушием. Втайне он уже сделал выбор. У него было про запас имя, сохранившееся в памяти со времен юности, хотя почему-то он не назвал так ни одну из собственных дочерей: Вильгельмина. Разумеется, он и не думал ни о каких нежностях в отношении к внучке. Просто это хорошее имя, и девочка должна быть за него благодарна. С рассеянным и недовольным видом Герхардт возложил свой первый дар на алтарь родственной любви, ибо в конце концов это был дар.
— Недурно, — сказал он, забывая о своем равнодушии. — А может быть, назвать ее Вильгельминой?
Миссис Герхардт не посмела ему перечить, раз уж он невольно смягчился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101