Он вдруг испугался, что на глазах пациента могут оказаться контактные линзы, которые и придали им этот удивительно прозрачный цвет. Тогда глаза его сделаются никому не нужными. Но, нет. Линз не оказалось. Зрение у пациента было близко к стопроцентному. Ну, может, немного подсело.
Аккуратно, чтобы не повредить глазное яблоко и кровеносные сосуды, он вытащил один глаз, перерезал тонкий жгутик глазного нерва, на котором тот держался, подержал добычу на ладони, будто взвешивая.
Глаз походил на какое-то фантастическое существо, подобных которому частенько показывают в фантастических фильмах. Оно должно летать как насекомое, лавируя перерезанным жгутиком, наподобие хвоста.
Кемаль погрузил его в колбочку с питательным раствором - настоящим, а не снотворным, которое он, выдавая за питательный раствор, ввел пациентам. Глаз пошел на дно и почти не просматривался через мутную желтоватую жидкость, только бордовый жгутик, как хвост головастика, ходил из стороны в сторону, иногда касаясь стенок колбочки. Кемаль отставил колбочку в сторону, чтобы она не мешала дальнейшему ходу операции.
Пустая глазница слабо кровоточила. У человека с обычной нервной системой ее вид вызвал бы спазмы желудка, после которых все, что еще находилось там и не успело перевариться, полезло бы обратно, но Кемаль оставался равнодушен к этому зрелищу, да и в желудке у него ничего не осталось.
Он разжал скобы. Они захлопнулись, но охранять им было уже нечего. Через щелочку между ними вытекали капельки крови, ползли по щеке, как слезы. Кемаль вдруг вспомнил о выражении: "Плакать кровавыми слезами". Ему показалось, что теперь он знает, что оно обозначает и как выглядит наяву.
То же самое он проделал и с другим глазом, но когда держал его на ладони, то посмотрел в него, проверяя, правду ли говорят, что в глазах жертвы остается изображение убийцы. Лицо его отражалось в глазном яблоке деформированным, вытянутым, так всегда бывает, когда смотришь во что-то округлое или снимаешь фотоаппаратом с очень близкого расстояния, но утверждение это было неправильным, потому что, как только он отвел от лица ладонь с глазом и бросил его в другую колбочку, его изображение сразу же исчезло. Его словно смыло. Никакое зеркало не в состоянии надолго удержать портрет того, кто в него смотрится.
Кровью заплакала вторая глазница. Под затылком пациента начала скапливаться лужица. Она быстро густела, становилась вязкой, и если все оставить как есть, то она, засохнув, склеит голову с полом палатки. Отдирать ее - не очень хлопотно, но кому нужна лишняя работа?
Дыхание пациента стало учащеннее, но раны эти были далеко не смертельными, однако если его разбудить, когда пройдет действие наркоза, ему будет так больно, что он начнет метаться по палатке с дикими воплями и даже несколько дюжих молодцов не смогут его утихомирить. Кемаль не желал доставлять ему этой боли. По крайней мере, он внушал себе, что все делает правильно, заботясь лишь о благе человечества. Спор, хорошо он поступает или плохо, мог продолжаться бесконечно, с использованием всевозможных, в том числе и религиозных, аргументов. Но совесть его пока не мучила.
Он разрезал одежду на пациенте, как опытный массажист прошелся пальцами по его телу. Слой резины на его кистях был таким тонким, что он ощущал тепло человеческого тела. Тепло испарялось. Кожа начинала охлаждаться.
Так и есть: печень, сердце, почки - все отравлено городом, не настолько сильно, чтобы сломаться окончательно и перестать функционировать, но пересаживать их в другие тела можно разве что от безысходности, когда под рукой не окажется никаких других органов, а счет времени идет на минуты.
У Кемаля оставались еще куда как более достойные объекты для исследований. Их точно выращивали в питомниках, где воздух чист и не загрязнен промышленными выбросами, а в еде нет ни грамма химических добавок. Алазаев поставлял всегда превосходный товар. Такое случается сейчас крайне редко. Щупальцы цивилизации проникли во все уголки планеты.
Кемаль сжал сонную артерию оператора. Тело немного прогнулось, живот и грудь приподнялись, опираясь на затылок, лопатки и таз. Оно не хотело расставаться с жизнью, цеплялось за нее, но это продолжалось несколько секунд; и когда тело опало, пальцы Кемаля еще не успели устать. Пленник затих, дыхание исчезло, а для того чтобы убедиться, мертв этот пациент или нет, не было нужды подносить к его губам зеркальце или пушинку.
Кемаль спрятал колбочки в чемоданчик, позвал монстра.
- Вынесите его, - сказал он, показывая на мертвое тело, - и несите следующего.
- Какого из них? - спросила правая голова. Похоже, она по интеллектуальному развитию превосходила левую и могла понимать человеческую речь.
- Все равно, - бросил Кемаль.
Ему требовалось сменить перчатки и продезинфицировать руки.
"Страх - очень заразная болезнь", - подумал Алазаев, когда в очередной раз поймал себя на том, что, уставившись в небеса, ждет, когда же там появится вертолет или самолет федералов, но вместо них через пологие склоны гор перекатывалась весна, накатываясь на озеро теплыми волнами, незаметно подтачивая лед. Он согрелся под снегом. Казалось, что лед тоже дышит теплом, которое пробивается через трещины.
Стоило немного ослабить контроль над телом, как его пальцы тянулись к нагрудному карману, вытаскивали из него пачку сигарет, зажигалку, механически подносили ее к губам, меж которыми откуда-то, точно по волшебству, уже появилась сигарета, поджигали ее, и Алазаев понимал, что курит, только наглотавшись дымом.
Он бродил неподалеку от палатки, посыпая снег пеплом и вдавливая в него окурки. Привкус в горле устоялся отвратительный. Пожалуй, никакая, даже самая морозная, жвачка или леденец не прогонят его. Пальцы пропахли сигаретным дымом, и теперь этот запах повсюду сопровождал его, как тень.
Он догадывался, что происходит внутри палатки. Все-таки случалось это не в первый раз, но даже тогда он не испытывал никакого желания посмотреть на то, что там творилось. Сейчас же у него появилось отвращение, и он отводил глаза, чтобы не видеть окровавленные трупы, в которых превращались пленники, побывав на приеме у врача.
Из распоротых животов вываливались кишки, похожие на клубки змей, и тянулись следом за мертвыми телами, которые вытаскивали из палатки боевики. Алазаев поручил им столь неприятное задание лишь потому, что они его таковым не считали - для них оно было обычным и ничем не выдающимся. Все равно что вагон с мешками цемента разгружать.
Из ран капали остатки еще не успевшей свернуться крови, оставляя на снегу алую дорожку. С каждым новым трупом она становилась все более отчетливой и глубокой, и если первые капли прожгли снег лишь на несколько сантиметров, то следующие зарывались в него все глубже и глубже и, в конце концов, должны были добраться до земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Аккуратно, чтобы не повредить глазное яблоко и кровеносные сосуды, он вытащил один глаз, перерезал тонкий жгутик глазного нерва, на котором тот держался, подержал добычу на ладони, будто взвешивая.
Глаз походил на какое-то фантастическое существо, подобных которому частенько показывают в фантастических фильмах. Оно должно летать как насекомое, лавируя перерезанным жгутиком, наподобие хвоста.
Кемаль погрузил его в колбочку с питательным раствором - настоящим, а не снотворным, которое он, выдавая за питательный раствор, ввел пациентам. Глаз пошел на дно и почти не просматривался через мутную желтоватую жидкость, только бордовый жгутик, как хвост головастика, ходил из стороны в сторону, иногда касаясь стенок колбочки. Кемаль отставил колбочку в сторону, чтобы она не мешала дальнейшему ходу операции.
Пустая глазница слабо кровоточила. У человека с обычной нервной системой ее вид вызвал бы спазмы желудка, после которых все, что еще находилось там и не успело перевариться, полезло бы обратно, но Кемаль оставался равнодушен к этому зрелищу, да и в желудке у него ничего не осталось.
Он разжал скобы. Они захлопнулись, но охранять им было уже нечего. Через щелочку между ними вытекали капельки крови, ползли по щеке, как слезы. Кемаль вдруг вспомнил о выражении: "Плакать кровавыми слезами". Ему показалось, что теперь он знает, что оно обозначает и как выглядит наяву.
То же самое он проделал и с другим глазом, но когда держал его на ладони, то посмотрел в него, проверяя, правду ли говорят, что в глазах жертвы остается изображение убийцы. Лицо его отражалось в глазном яблоке деформированным, вытянутым, так всегда бывает, когда смотришь во что-то округлое или снимаешь фотоаппаратом с очень близкого расстояния, но утверждение это было неправильным, потому что, как только он отвел от лица ладонь с глазом и бросил его в другую колбочку, его изображение сразу же исчезло. Его словно смыло. Никакое зеркало не в состоянии надолго удержать портрет того, кто в него смотрится.
Кровью заплакала вторая глазница. Под затылком пациента начала скапливаться лужица. Она быстро густела, становилась вязкой, и если все оставить как есть, то она, засохнув, склеит голову с полом палатки. Отдирать ее - не очень хлопотно, но кому нужна лишняя работа?
Дыхание пациента стало учащеннее, но раны эти были далеко не смертельными, однако если его разбудить, когда пройдет действие наркоза, ему будет так больно, что он начнет метаться по палатке с дикими воплями и даже несколько дюжих молодцов не смогут его утихомирить. Кемаль не желал доставлять ему этой боли. По крайней мере, он внушал себе, что все делает правильно, заботясь лишь о благе человечества. Спор, хорошо он поступает или плохо, мог продолжаться бесконечно, с использованием всевозможных, в том числе и религиозных, аргументов. Но совесть его пока не мучила.
Он разрезал одежду на пациенте, как опытный массажист прошелся пальцами по его телу. Слой резины на его кистях был таким тонким, что он ощущал тепло человеческого тела. Тепло испарялось. Кожа начинала охлаждаться.
Так и есть: печень, сердце, почки - все отравлено городом, не настолько сильно, чтобы сломаться окончательно и перестать функционировать, но пересаживать их в другие тела можно разве что от безысходности, когда под рукой не окажется никаких других органов, а счет времени идет на минуты.
У Кемаля оставались еще куда как более достойные объекты для исследований. Их точно выращивали в питомниках, где воздух чист и не загрязнен промышленными выбросами, а в еде нет ни грамма химических добавок. Алазаев поставлял всегда превосходный товар. Такое случается сейчас крайне редко. Щупальцы цивилизации проникли во все уголки планеты.
Кемаль сжал сонную артерию оператора. Тело немного прогнулось, живот и грудь приподнялись, опираясь на затылок, лопатки и таз. Оно не хотело расставаться с жизнью, цеплялось за нее, но это продолжалось несколько секунд; и когда тело опало, пальцы Кемаля еще не успели устать. Пленник затих, дыхание исчезло, а для того чтобы убедиться, мертв этот пациент или нет, не было нужды подносить к его губам зеркальце или пушинку.
Кемаль спрятал колбочки в чемоданчик, позвал монстра.
- Вынесите его, - сказал он, показывая на мертвое тело, - и несите следующего.
- Какого из них? - спросила правая голова. Похоже, она по интеллектуальному развитию превосходила левую и могла понимать человеческую речь.
- Все равно, - бросил Кемаль.
Ему требовалось сменить перчатки и продезинфицировать руки.
"Страх - очень заразная болезнь", - подумал Алазаев, когда в очередной раз поймал себя на том, что, уставившись в небеса, ждет, когда же там появится вертолет или самолет федералов, но вместо них через пологие склоны гор перекатывалась весна, накатываясь на озеро теплыми волнами, незаметно подтачивая лед. Он согрелся под снегом. Казалось, что лед тоже дышит теплом, которое пробивается через трещины.
Стоило немного ослабить контроль над телом, как его пальцы тянулись к нагрудному карману, вытаскивали из него пачку сигарет, зажигалку, механически подносили ее к губам, меж которыми откуда-то, точно по волшебству, уже появилась сигарета, поджигали ее, и Алазаев понимал, что курит, только наглотавшись дымом.
Он бродил неподалеку от палатки, посыпая снег пеплом и вдавливая в него окурки. Привкус в горле устоялся отвратительный. Пожалуй, никакая, даже самая морозная, жвачка или леденец не прогонят его. Пальцы пропахли сигаретным дымом, и теперь этот запах повсюду сопровождал его, как тень.
Он догадывался, что происходит внутри палатки. Все-таки случалось это не в первый раз, но даже тогда он не испытывал никакого желания посмотреть на то, что там творилось. Сейчас же у него появилось отвращение, и он отводил глаза, чтобы не видеть окровавленные трупы, в которых превращались пленники, побывав на приеме у врача.
Из распоротых животов вываливались кишки, похожие на клубки змей, и тянулись следом за мертвыми телами, которые вытаскивали из палатки боевики. Алазаев поручил им столь неприятное задание лишь потому, что они его таковым не считали - для них оно было обычным и ничем не выдающимся. Все равно что вагон с мешками цемента разгружать.
Из ран капали остатки еще не успевшей свернуться крови, оставляя на снегу алую дорожку. С каждым новым трупом она становилась все более отчетливой и глубокой, и если первые капли прожгли снег лишь на несколько сантиметров, то следующие зарывались в него все глубже и глубже и, в конце концов, должны были добраться до земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106