Одна Россия оставалась. Они сидели за круглым столом и видели зеркало, в котором когда-то отражалось то, чего не было.
Стасик в своей заброшенности стал странно-трогателен, слово мумия, читающая стихи.
Стихи внезапным потоком лились и в сознание Лены. Снова, как раньше и как в будущем. Но образ Стасика и его улыбки внушили Лене поэзию, которую не очень-то можно было читать вслух в данной ситуации.
Ничего не понять, кроме сна бытия,
Кроме Брахмана где-то за миром,
И стою очарованный смертию я,
Торжеством иллюзорного пира.
Вечерний этот пир был не совсем иллюзорен, но вкушавшие - вполне. Так казалось Лене после таких стихов. Ксюша приготовила яства, нарочно сладко-острые, чтобы напомнить Станиславу об этой жизни, пусть короткой, но полной бредовых ощущений. (Ксюша считала вкус формой полноценного бреда - и всегда, когда дома звала мужа отобедать, окликала его: «Пора бредовать».)
Но такой бред не очень воспринимался Станиславом. Он ел мало и с таким видом, будто присутствует при важных похоронах.
Ксюшу это раздражало, и нежные жилки на ее белой шейке отвечали ей взаимностью.
Страшно было затерять себя при таком ритуале. Но Россия за окном жила, и было в этой жизни невиданно-великое, тайное подземное течение, которое шло вопреки всему, что творилось на поверхности, ожидая своего часа выйти наружу.
«Все будет хорошо», - повторяла Лена самой себе, слушая шепот этого течения.
- Станислав, вы помните, как вы родились? - спросила Ксюша как можно мягче.
- Помню, - ответил тот. - Я проснулся тогда в комнате. Рядом была женщина. Ее звали Анастасия. Но я немного помню, что было и до этого…
- Стасик, тебе хорошо с нами? - перебила его Алла.
- Мне всегда хорошо на том свете.
- Ну и слава Богу, - вздохнула Ксюша.
- А демоны? - спросил Сергей.
«Важно пробудить Станислава к любому общению», - подумал он.
- Что это за слово? - спросил Стасик у Аллы. - Вы называете себя демонами?
Аллой все больше и больше овладевало сострадание, сострадание к нему, к потерянному мужу. А за состраданием таилась снова любовь, притихшая при лунной тишине.
- А какой же свет для вас не «тот», а «этот», Станислав? - прямо спросила Ксюшенька.
- Не знаю, - был ответ.
- Для него нет «этого» света. Он везде чужой, - проговорила Алла, и голос ее дрогнул.
Лена вскочила со стула и подошла к Станиславу.
- Стасик, - коснувшись его плеча, заговорила она, - мы и есть «этот» свет. Неужели ты не знаешь меня? Не помнишь?
- Я помню Женю, - ответил Станислав. - А вы, может быть, и были, но очень давно.
«Не может, не может такого быть, - подумал Сергей. - Он говорит связно о своем ужасе. Может быть, он разыгрывает нас? Но зачем? Не похоже. Скорее кто-то разыгрывает его».
А все-таки в этой квартире присутствовала сейчас и обыденность. Правда, безумная.
Неожиданно позвонил и ворвался Степан Милый. Никто не ждал его появления. Ведь прошел слух, что он ушел окончательно в себя. Но Алла даже обрадовалась: надо было, пожалуй, разрядить обстановку.
Степан сразу все понял и оценил.
- Я же говорил тебе, Аллуня, - сказал он, полубезумно целуя хозяйку, - что с таким парнем, как Станислав, ничего не случится. Он выйдет сухим из любой воды!
Станислав милостиво наклонил голову. Гостя встретили в целом довольно шумно. Ксюше даже захотелось плясать. Степанушка всех расцеловал, а к Станиславу все-таки не приблизился: понимал. Но радость сияла на его задумчивом лице.
- Из какой метафизической канавы вылез, Степанушка? - нежно спросила Лена.
- Много, много было канав, Лена, - ответил Степанушка, усаживаясь за стол. И вид при этом у него был вполне приличный, словно он вышел не из той канавы, которую имела в виду Лена.
Взглянул на Станислава и вдруг захохотал, но до крайней степени дружелюбно.
- Он принц, настоящий принц, Аллуня, - запричитал Степан. - Мне, Милому, такое и не снилось. Я не так далеко ушел, разговаривая сам с собой.
Потом Степан смолк и уснул. На том самом диванчике, на который и сел. Но Станислав вдруг как-то повеселел при этом, впервые после всего веселие коснулось его лица. А то раньше по этому лицу словно бегали белые мыши.
- Дайте хоть пожить немного! - вскричала Ксюша. - Мы все в одной лодке…
- Имя которой - неописуемое, - добавила Лена.
- Пусть Степанушка спит, - вмешалась Алла. - Когда он спит, я чувствую, что Станиславу лучше. Степанушка ведь во сне всегда был неописуем.
- Станислав, Стасик, очнись наконец. Очнись! - вскричала Ксюша.
- Что?.. Что?.. Что они говорят? - с ужасом, сменившим веселие, проговорил Станислав. - Женя, я ничего не понимаю вдруг!!!
Алла кинулась к нему.
- Ты все поймешь, родной мой, ты все поймешь! - заплакала она, прикоснувшись к нему. - Нет ничего непонятного в мире, потому что он в принципе непонятен. Но мы живем в нем, живем! И ты будешь жить с нами, мой любимый!
Станислав ошарашенно вращал глазами.
- Да он победитель, в конце концов, победитель! - вскричала Лена, немного захмелев. - Ведь надо знать, чего он избежал, от чего ушел, спасся.
- Да, да! Он - Цезарь, он - Богатырь! Да! Он Александр Македонский в тысячу раз больший, он - авторитет, - заголосил Степанушка во сне.
И на этой высокой ноте вечер закончился.
На следующий день позвонил сам Нил Палыч, и Алла его пустила. Пока она многих не решалась допускать к Стасику, но Нилу не отказала.
Он пришел по-прежнему лохматый, но без очков. Станислав скромно сидел в углу, в кресле, ничего не узнавая. Нил подошел к нему и отскочил в сторону. Алла испугалась: что такое?
Нил Палыч отозвал ее в коридор. Голубой мрак в его глазах почернел, но в целом дорожденные глаза - напротив, словно снова родились и выкатились вперед, как ошпаренные.
- Чтобы разобраться, что происходит с ним, Алла, надо понять, что изменилось там, - и Нил Палыч поднял палец куда-то вверх.
А Андрей тем временем метался по комнатам, подходил к брату и исступленно повторял:
- Стасик, Стасик, я потерял тебя… Кто ты?.. Ты откуда? Вернись… вернись!
Станислав недоуменно молчал.
- Ты Андрея-то успокой, Алла, - поучал Нил Палыч. -А то он еще, глядишь, и в петлю прыгнет. Он без стержня, сорвется - и на пол, на дно то есть… глубокое дно…
Андрей тщетно пытался расшевелить Станислава, подкрикивая:
- Где Лао-цзы?! Где даосы?!! Помогите!
Но чем больше Андрей подвывал, тем больше Станислав каменел.
Алла даже похолодела, вдруг взглянув на него из коридора: «Вот-вот превратится в камень».
Нил Палыч юрко угадал ее мысли и истерично пропел:
Стою как дурак на дороге,
Впервые страшусь умереть.
Умру - и забросят Боги
В его ледяную твердь.
- Это из известного стихотворения «Камень» Евгения Головина, алхимика, - добавил он, но глаза все чернели и чернели.
Алла подумала, что Нил сойдет с ума от горя из-за того, что не может понять, что изменилось в Невидимом, чего нам ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Стасик в своей заброшенности стал странно-трогателен, слово мумия, читающая стихи.
Стихи внезапным потоком лились и в сознание Лены. Снова, как раньше и как в будущем. Но образ Стасика и его улыбки внушили Лене поэзию, которую не очень-то можно было читать вслух в данной ситуации.
Ничего не понять, кроме сна бытия,
Кроме Брахмана где-то за миром,
И стою очарованный смертию я,
Торжеством иллюзорного пира.
Вечерний этот пир был не совсем иллюзорен, но вкушавшие - вполне. Так казалось Лене после таких стихов. Ксюша приготовила яства, нарочно сладко-острые, чтобы напомнить Станиславу об этой жизни, пусть короткой, но полной бредовых ощущений. (Ксюша считала вкус формой полноценного бреда - и всегда, когда дома звала мужа отобедать, окликала его: «Пора бредовать».)
Но такой бред не очень воспринимался Станиславом. Он ел мало и с таким видом, будто присутствует при важных похоронах.
Ксюшу это раздражало, и нежные жилки на ее белой шейке отвечали ей взаимностью.
Страшно было затерять себя при таком ритуале. Но Россия за окном жила, и было в этой жизни невиданно-великое, тайное подземное течение, которое шло вопреки всему, что творилось на поверхности, ожидая своего часа выйти наружу.
«Все будет хорошо», - повторяла Лена самой себе, слушая шепот этого течения.
- Станислав, вы помните, как вы родились? - спросила Ксюша как можно мягче.
- Помню, - ответил тот. - Я проснулся тогда в комнате. Рядом была женщина. Ее звали Анастасия. Но я немного помню, что было и до этого…
- Стасик, тебе хорошо с нами? - перебила его Алла.
- Мне всегда хорошо на том свете.
- Ну и слава Богу, - вздохнула Ксюша.
- А демоны? - спросил Сергей.
«Важно пробудить Станислава к любому общению», - подумал он.
- Что это за слово? - спросил Стасик у Аллы. - Вы называете себя демонами?
Аллой все больше и больше овладевало сострадание, сострадание к нему, к потерянному мужу. А за состраданием таилась снова любовь, притихшая при лунной тишине.
- А какой же свет для вас не «тот», а «этот», Станислав? - прямо спросила Ксюшенька.
- Не знаю, - был ответ.
- Для него нет «этого» света. Он везде чужой, - проговорила Алла, и голос ее дрогнул.
Лена вскочила со стула и подошла к Станиславу.
- Стасик, - коснувшись его плеча, заговорила она, - мы и есть «этот» свет. Неужели ты не знаешь меня? Не помнишь?
- Я помню Женю, - ответил Станислав. - А вы, может быть, и были, но очень давно.
«Не может, не может такого быть, - подумал Сергей. - Он говорит связно о своем ужасе. Может быть, он разыгрывает нас? Но зачем? Не похоже. Скорее кто-то разыгрывает его».
А все-таки в этой квартире присутствовала сейчас и обыденность. Правда, безумная.
Неожиданно позвонил и ворвался Степан Милый. Никто не ждал его появления. Ведь прошел слух, что он ушел окончательно в себя. Но Алла даже обрадовалась: надо было, пожалуй, разрядить обстановку.
Степан сразу все понял и оценил.
- Я же говорил тебе, Аллуня, - сказал он, полубезумно целуя хозяйку, - что с таким парнем, как Станислав, ничего не случится. Он выйдет сухим из любой воды!
Станислав милостиво наклонил голову. Гостя встретили в целом довольно шумно. Ксюше даже захотелось плясать. Степанушка всех расцеловал, а к Станиславу все-таки не приблизился: понимал. Но радость сияла на его задумчивом лице.
- Из какой метафизической канавы вылез, Степанушка? - нежно спросила Лена.
- Много, много было канав, Лена, - ответил Степанушка, усаживаясь за стол. И вид при этом у него был вполне приличный, словно он вышел не из той канавы, которую имела в виду Лена.
Взглянул на Станислава и вдруг захохотал, но до крайней степени дружелюбно.
- Он принц, настоящий принц, Аллуня, - запричитал Степан. - Мне, Милому, такое и не снилось. Я не так далеко ушел, разговаривая сам с собой.
Потом Степан смолк и уснул. На том самом диванчике, на который и сел. Но Станислав вдруг как-то повеселел при этом, впервые после всего веселие коснулось его лица. А то раньше по этому лицу словно бегали белые мыши.
- Дайте хоть пожить немного! - вскричала Ксюша. - Мы все в одной лодке…
- Имя которой - неописуемое, - добавила Лена.
- Пусть Степанушка спит, - вмешалась Алла. - Когда он спит, я чувствую, что Станиславу лучше. Степанушка ведь во сне всегда был неописуем.
- Станислав, Стасик, очнись наконец. Очнись! - вскричала Ксюша.
- Что?.. Что?.. Что они говорят? - с ужасом, сменившим веселие, проговорил Станислав. - Женя, я ничего не понимаю вдруг!!!
Алла кинулась к нему.
- Ты все поймешь, родной мой, ты все поймешь! - заплакала она, прикоснувшись к нему. - Нет ничего непонятного в мире, потому что он в принципе непонятен. Но мы живем в нем, живем! И ты будешь жить с нами, мой любимый!
Станислав ошарашенно вращал глазами.
- Да он победитель, в конце концов, победитель! - вскричала Лена, немного захмелев. - Ведь надо знать, чего он избежал, от чего ушел, спасся.
- Да, да! Он - Цезарь, он - Богатырь! Да! Он Александр Македонский в тысячу раз больший, он - авторитет, - заголосил Степанушка во сне.
И на этой высокой ноте вечер закончился.
На следующий день позвонил сам Нил Палыч, и Алла его пустила. Пока она многих не решалась допускать к Стасику, но Нилу не отказала.
Он пришел по-прежнему лохматый, но без очков. Станислав скромно сидел в углу, в кресле, ничего не узнавая. Нил подошел к нему и отскочил в сторону. Алла испугалась: что такое?
Нил Палыч отозвал ее в коридор. Голубой мрак в его глазах почернел, но в целом дорожденные глаза - напротив, словно снова родились и выкатились вперед, как ошпаренные.
- Чтобы разобраться, что происходит с ним, Алла, надо понять, что изменилось там, - и Нил Палыч поднял палец куда-то вверх.
А Андрей тем временем метался по комнатам, подходил к брату и исступленно повторял:
- Стасик, Стасик, я потерял тебя… Кто ты?.. Ты откуда? Вернись… вернись!
Станислав недоуменно молчал.
- Ты Андрея-то успокой, Алла, - поучал Нил Палыч. -А то он еще, глядишь, и в петлю прыгнет. Он без стержня, сорвется - и на пол, на дно то есть… глубокое дно…
Андрей тщетно пытался расшевелить Станислава, подкрикивая:
- Где Лао-цзы?! Где даосы?!! Помогите!
Но чем больше Андрей подвывал, тем больше Станислав каменел.
Алла даже похолодела, вдруг взглянув на него из коридора: «Вот-вот превратится в камень».
Нил Палыч юрко угадал ее мысли и истерично пропел:
Стою как дурак на дороге,
Впервые страшусь умереть.
Умру - и забросят Боги
В его ледяную твердь.
- Это из известного стихотворения «Камень» Евгения Головина, алхимика, - добавил он, но глаза все чернели и чернели.
Алла подумала, что Нил сойдет с ума от горя из-за того, что не может понять, что изменилось в Невидимом, чего нам ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60