— Он бросил хитрый взгляд на жрицу. — Хочешь, я отдам тебе Сорхака, моя дорогая? — спросил он. — Всегда с удовольствием делал тебе маленькие подарочки. Я даже сам полюбуюсь, как ты будешь медленно вытягивать калеными щипцами кишки из его распоротого живота!
Лицо Хабат с огненными отметинами на щеках пылало от ярости. Гарион понимал: жрица была совершенно убеждена в том, что иерарх и на этот раз, как прежде, уступит ее настойчивым требованиям, поэтому и употребила всю свою власть, чтобы добиться осуждения Сади, которого с первого же взгляда невзлюбила. Столь неожиданное открыто враждебное отношение иерарха, как и то, сколь презрительно отверг Агахак их с Сорхаком обвинения, нанесло страшный удар ее гордыне, но, что еще важнее, поставило под сомнение практически неограниченную власть, которой пользовалась жрица в храме. И если она не сможет на этом деле что-то выиграть, многочисленные враги свергнут ее с пьедестала.
Гарион трепетно надеялся, что Сади понимает, насколько опаснее стала Хабат теперь, когда она уже не столь уверена в своем могуществе.
Узкие глаза жрицы настороженно и оценивающе глядели на иерарха. Постепенно Хабат оправилась от потрясения и обратилась к королю. Ургиту:
— Но совершено еще и гражданское преступление, ваше величество, — заявила она. — Правда, я полагала, что дело об осквернении святилища куда серьезнее, но поскольку наш мудрый иерарх счел обвинения необоснованными, мой долг объявить вам о преступлении, совершенном этими чужеземцами против государства.
Ургит и Агахак обменялись быстрыми взглядами. Потом Ургит с обреченным видом сгорбился в кресле.
— Король всегда готов выслушать слово служителей церкви, — сдержанно ответил он.
Хабат бросила на Сади самоуверенный и открыто враждебный взгляд.
— Со дня основания государства мерзкие яды и зелья жителей Страны змей запрещено ввозить в Хтол-Мургос королевским декретом. — Она подчеркнула последние слова. — После того как Усса со слугами был препровожден в темницу, я приказала обыскать их вещи. Внесите сумку! — распорядилась она.
Боковая дверь открылась, и вошел жрец низшего ранга, неся красный кожаный короб Сади. Сорхак с фанатичным блеском в глазах вырвал у него короб — лицо его сияло торжеством.
— Вот доказательство того, что этот Усса из Стисс-Тора нарушил наш закон и должен за это поплатиться жизнью! — проскрипел он.
Жрец расстегнул ремешок, открыл короб и достал оттуда множество бутылочек и глиняный кувшинчик, в котором жила Зит.
Лицо Ургита стало еще печальнее. Он растерянно поглядел на Сади.
— Как ты можешь это объяснить, Усса? — с надеждой в голосе спросил король.
Сади изобразил на лице полнейшую невинность.
— Уверен, что вы, ваше величество, и подумать не могли, будто я намеревался продать все это здесь, в Хтол-Мургосе!
— Хорошо, — кротко согласился Ургит. — Но ведь ты ввез их в пределы страны.
— Разумеется, но ведь предназначались они для продажи маллорейцам. В их стране спрос на такие зелья весьма велик.
— Что меня совершенно не удивляет, — подхватил Ургит, выпрямляясь в кресле. — Так, значит, ты не собирался продавать это моим подданным?
— Честью клянусь, что нет! — возмущенно ответил Сади.
Лицо Ургита прояснилось, и король с облегчением вздохнул.
— Вот, — сказал он, обращаясь к разъяренной Хабат, — вот в чем дело. Думаю, никто из нас не станет противиться, если этот найсанец продаст маллорейцам всю эту отраву — и чем больше, тем лучше.
— А что вы на это скажете? — сказал Сорхак, ставя короб Сади на пол и высоко поднимая глиняный кувшинчик. — Что за секрет скрываешь ты здесь, Усса из Стисс-Тора? — Он потряс кувшинчик.
— Осторожнее, приятель! — вскрикнул Сади, предостерегающе вытянув руки и подавшись вперед.
— Ага! — торжествующе воскликнула Хабат. — В этом сосуде наверняка скрыто нечто весьма важное для этого работорговца! Необходимо осмотреть содержимое. Возможно, тут-то и выяснится, что за преступление замыслил этот негодяй! Открой сосуд, Сорхак.
— Умоляю вас, — залепетал Сади. — Если вам дорога жизнь, не шутите с этим кувшинчиком!
— Открывай, Сорхак! — безжалостно приказала Хабат.
Самодовольный гролим снова потряс кувшинчик и принялся вывинчивать пробку.
— Прошу вас, благородный жрец! — с ужасом воскликнул Сади.
— Мы только посмотрим, — ухмыльнулся Сорхак. — Уверен, что один взгляд никому не повредит.
Он вынул пробку и поднес кувшинчик к лицу, заглядывая внутрь одним глазом.
Зит, разумеется, долго не раздумывала.
Со сдавленным криком Сорхак отпрянул, судорожно взмахнув руками. Глиняный кувшинчик отлетел в сторону, и Сади удалось подхватить его у самого пола.
Ужаленный жрец прижал ладони к лицу, на котором застыло выражение ужаса, а между пальцами у него струилась алая кровь. Затем он завизжал как свинья, содрогаясь всем телом, рухнул на пол и стал корчиться, ногтями раздирая себе лицо. Голова его колотилась о каменный пол. Конвульсии делались все сильнее, и вот на губах появилась пена. Издав истошный вопль, жрец неожиданно подпрыгнул, словно его подбросила какая-то неведомая сила, и замертво упал на пол.
Какое-то время все молчали, потом Хабат взвизгнула:
— Сорхак!
Голос ее был полон отчаяния — не оставалось сомнений в том, что эта утрата для нее невосполнима. Она кинулась к распростертому на полу жрецу и рухнула на тело, содрогаясь от рыданий. Ургит с отвращением уставился на труп.
— О, зубы Торака! — выругался он, стиснув зубы. — Что у тебя там, в этом кувшинчике, Усса?
— О-о, это просто зверюшка, ваше величество, — нервно ответил Сади. — Я пытался предупредить его.
— В самом деле, Усса, ты сделал все от тебя зависящее, — растягивая слова, сказал Агахак. — И все мы это слышали. Как ты думаешь, могу я полюбоваться твоей… твоей зверюшкой? — Жестокая усмешка искривила лицо иерарха при взгляде на истерически рыдающую Хабат.
— Разумеется, о святейший, — быстро ответил Сади и осторожно положил кувшинчик на пол. — Маленькая предосторожность, — извиняющимся тоном сказал он. — Она немного нервничает, а я не желаю, чтобы она еще раз допустила оплошность.
Евнух склонился над кувшинчиком и принялся ласково приговаривать:
— Все хорошо, дорогая. Плохой человек уже ушел, теперь все хорошо, все спокойно.
Но Зит свернулась в колечко на дне кувшинчика, все еще до глубины души оскорбленная.
— Правда, моя хорошая, — уверял ее Сади, — все уже прошло. Разве ты мне не веришь?
Из кувшинчика послышалось тихое шипение.
— Ах, как некрасиво так говорить, Зит! — мягко упрекнул ее Сади. — Я сделал все что мог, чтобы этот плохой человек не обидел тебя. — Евнух виновато взглянул на Агахака. — В толк не возьму, где она научилась таким гадким выражениям, о святейший!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Лицо Хабат с огненными отметинами на щеках пылало от ярости. Гарион понимал: жрица была совершенно убеждена в том, что иерарх и на этот раз, как прежде, уступит ее настойчивым требованиям, поэтому и употребила всю свою власть, чтобы добиться осуждения Сади, которого с первого же взгляда невзлюбила. Столь неожиданное открыто враждебное отношение иерарха, как и то, сколь презрительно отверг Агахак их с Сорхаком обвинения, нанесло страшный удар ее гордыне, но, что еще важнее, поставило под сомнение практически неограниченную власть, которой пользовалась жрица в храме. И если она не сможет на этом деле что-то выиграть, многочисленные враги свергнут ее с пьедестала.
Гарион трепетно надеялся, что Сади понимает, насколько опаснее стала Хабат теперь, когда она уже не столь уверена в своем могуществе.
Узкие глаза жрицы настороженно и оценивающе глядели на иерарха. Постепенно Хабат оправилась от потрясения и обратилась к королю. Ургиту:
— Но совершено еще и гражданское преступление, ваше величество, — заявила она. — Правда, я полагала, что дело об осквернении святилища куда серьезнее, но поскольку наш мудрый иерарх счел обвинения необоснованными, мой долг объявить вам о преступлении, совершенном этими чужеземцами против государства.
Ургит и Агахак обменялись быстрыми взглядами. Потом Ургит с обреченным видом сгорбился в кресле.
— Король всегда готов выслушать слово служителей церкви, — сдержанно ответил он.
Хабат бросила на Сади самоуверенный и открыто враждебный взгляд.
— Со дня основания государства мерзкие яды и зелья жителей Страны змей запрещено ввозить в Хтол-Мургос королевским декретом. — Она подчеркнула последние слова. — После того как Усса со слугами был препровожден в темницу, я приказала обыскать их вещи. Внесите сумку! — распорядилась она.
Боковая дверь открылась, и вошел жрец низшего ранга, неся красный кожаный короб Сади. Сорхак с фанатичным блеском в глазах вырвал у него короб — лицо его сияло торжеством.
— Вот доказательство того, что этот Усса из Стисс-Тора нарушил наш закон и должен за это поплатиться жизнью! — проскрипел он.
Жрец расстегнул ремешок, открыл короб и достал оттуда множество бутылочек и глиняный кувшинчик, в котором жила Зит.
Лицо Ургита стало еще печальнее. Он растерянно поглядел на Сади.
— Как ты можешь это объяснить, Усса? — с надеждой в голосе спросил король.
Сади изобразил на лице полнейшую невинность.
— Уверен, что вы, ваше величество, и подумать не могли, будто я намеревался продать все это здесь, в Хтол-Мургосе!
— Хорошо, — кротко согласился Ургит. — Но ведь ты ввез их в пределы страны.
— Разумеется, но ведь предназначались они для продажи маллорейцам. В их стране спрос на такие зелья весьма велик.
— Что меня совершенно не удивляет, — подхватил Ургит, выпрямляясь в кресле. — Так, значит, ты не собирался продавать это моим подданным?
— Честью клянусь, что нет! — возмущенно ответил Сади.
Лицо Ургита прояснилось, и король с облегчением вздохнул.
— Вот, — сказал он, обращаясь к разъяренной Хабат, — вот в чем дело. Думаю, никто из нас не станет противиться, если этот найсанец продаст маллорейцам всю эту отраву — и чем больше, тем лучше.
— А что вы на это скажете? — сказал Сорхак, ставя короб Сади на пол и высоко поднимая глиняный кувшинчик. — Что за секрет скрываешь ты здесь, Усса из Стисс-Тора? — Он потряс кувшинчик.
— Осторожнее, приятель! — вскрикнул Сади, предостерегающе вытянув руки и подавшись вперед.
— Ага! — торжествующе воскликнула Хабат. — В этом сосуде наверняка скрыто нечто весьма важное для этого работорговца! Необходимо осмотреть содержимое. Возможно, тут-то и выяснится, что за преступление замыслил этот негодяй! Открой сосуд, Сорхак.
— Умоляю вас, — залепетал Сади. — Если вам дорога жизнь, не шутите с этим кувшинчиком!
— Открывай, Сорхак! — безжалостно приказала Хабат.
Самодовольный гролим снова потряс кувшинчик и принялся вывинчивать пробку.
— Прошу вас, благородный жрец! — с ужасом воскликнул Сади.
— Мы только посмотрим, — ухмыльнулся Сорхак. — Уверен, что один взгляд никому не повредит.
Он вынул пробку и поднес кувшинчик к лицу, заглядывая внутрь одним глазом.
Зит, разумеется, долго не раздумывала.
Со сдавленным криком Сорхак отпрянул, судорожно взмахнув руками. Глиняный кувшинчик отлетел в сторону, и Сади удалось подхватить его у самого пола.
Ужаленный жрец прижал ладони к лицу, на котором застыло выражение ужаса, а между пальцами у него струилась алая кровь. Затем он завизжал как свинья, содрогаясь всем телом, рухнул на пол и стал корчиться, ногтями раздирая себе лицо. Голова его колотилась о каменный пол. Конвульсии делались все сильнее, и вот на губах появилась пена. Издав истошный вопль, жрец неожиданно подпрыгнул, словно его подбросила какая-то неведомая сила, и замертво упал на пол.
Какое-то время все молчали, потом Хабат взвизгнула:
— Сорхак!
Голос ее был полон отчаяния — не оставалось сомнений в том, что эта утрата для нее невосполнима. Она кинулась к распростертому на полу жрецу и рухнула на тело, содрогаясь от рыданий. Ургит с отвращением уставился на труп.
— О, зубы Торака! — выругался он, стиснув зубы. — Что у тебя там, в этом кувшинчике, Усса?
— О-о, это просто зверюшка, ваше величество, — нервно ответил Сади. — Я пытался предупредить его.
— В самом деле, Усса, ты сделал все от тебя зависящее, — растягивая слова, сказал Агахак. — И все мы это слышали. Как ты думаешь, могу я полюбоваться твоей… твоей зверюшкой? — Жестокая усмешка искривила лицо иерарха при взгляде на истерически рыдающую Хабат.
— Разумеется, о святейший, — быстро ответил Сади и осторожно положил кувшинчик на пол. — Маленькая предосторожность, — извиняющимся тоном сказал он. — Она немного нервничает, а я не желаю, чтобы она еще раз допустила оплошность.
Евнух склонился над кувшинчиком и принялся ласково приговаривать:
— Все хорошо, дорогая. Плохой человек уже ушел, теперь все хорошо, все спокойно.
Но Зит свернулась в колечко на дне кувшинчика, все еще до глубины души оскорбленная.
— Правда, моя хорошая, — уверял ее Сади, — все уже прошло. Разве ты мне не веришь?
Из кувшинчика послышалось тихое шипение.
— Ах, как некрасиво так говорить, Зит! — мягко упрекнул ее Сади. — Я сделал все что мог, чтобы этот плохой человек не обидел тебя. — Евнух виновато взглянул на Агахака. — В толк не возьму, где она научилась таким гадким выражениям, о святейший!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115