И где ты вырос такой! Тебя никогда, что ли, не пужали маленького букой?
— Я б сам кого хошь напужал, — искренне сказал Стырь. — Страшненький был с малолетства, соплями исходил…
— Вот потому и спасенный ты человек от страха. А нас всех бабки глупые запужали с малых лет букой, мы и трясемся всю жизнь. И Петро вон пужает — гляди, мол! Сам, видно, тоже трясется… А царь — радешенек: боятся все! Сиди себе, побалтывай ножками. Ни заботушки… — Степан рывком вскочил с лежака, заходил туда-сюда по шатру. Широкое лицо его исказилось от боли и злости. — А чего?! Хэх!.. Дай вина, Иван! — почти крикнул. Остановился, ожидая, что будет — одолеет его злость или он одолеет ее. Он хотел одолеть, не хотел никуда убегать, кататься по земле… Он стиснул зубы и ждал. — Иван!.. — с мольбой проговорил он, не разжимая зубов. — За смертью посылать!.. Несут, что ль?
— Несут, несут.
Степан выпил при общем молчании. Сел опять на лежак. Дышал тяжело, смотрел вниз… Ждал. И все ждали. Похоже, он все-таки переломил себя — не будет по земле кататься. Он поднял голову, нашел глазами Матвея Иванова.
— Ты вот, Матвей, на царя зовешь… А ведь он крутенек, царь-то. Он вон в Коломенском лет пять назад сразу десять тыщ положил… москалей своих. Да потом ишо две тыщи колесовал и повесил. Малолеткам уши резал…
— Не всем, — встрял Матвей. — Поменьше которым — от двенадцати до четырнадцати годов — только по одному уху срезал. Зачем же напраслину возводишь?
— Ну, на то и милость царская! А ты на царя зовешь…
— Кого я на царя зову?! — воскликнул Матвей.
— Зове-ешь, не отпирайся. Нас с Родионычем подбиваешь. А война — дело худое, Матвей. Зачем же нас на грех толкаешь? Замордовали? Так царя попросить можно, а не ходить на его с войной. Тоже, додумался! Вот и пойдем просить. Скажем: бояры твои вконец замордовали мужика. Заступись. Хошь поглядеть, как мы просить будем?
— Как это? — не понял умный Матвей.
— А так. Я просить буду, а Стырь вон — царя из себя скорчит. Он умеет. Стырь!.. Валяй на престол, я скоро приду с Дона просить тебя. Всех собери — пускай все глядят.
Стырь, большой охотник до всякого лицедейства, понял все с полуслова. Вышел из шатра.
— Выпьем на дорожку! — распорядился Степан. — Пойдем царя-батюшку просить. Вольности Дону пойдем просить… какие раньше были.
— С мужика начали, а вольности — Дону пойдем просить, — вставил опять Матвей. — Как же так?
— А вы — поглядите, поприкиньте сперва… Потом уж — охотка не пройдет — сами шлепайте. А мы будем просить, чтоб старшину нашу не покупал, она у нас вся продажная. Курва на курве сидит… Всем хорошо одеться! Все чтоб сияли, как бараньи лбы, — к царю идем! Эх и сходим же!..
Пошли одеваться в дорогие одежды. Противиться бесполезно. И опасно. Да и поглядеть интересно, как будут «просить царя». Черноярец скосоротился было, но промолчал, пошел тоже одеваться.
Стырь тем временем сооружал «престол». На этот раз он восседал на большой чумацкой арбе, устелив ее всю коврами и уставив кувшинами с вином. Весь лагерь собрался смотреть «прошение». Для «казаков с Дона» оставили неширокий проход; перед арбой — просторный круг.
Стырь, все приготовив, стал поглядывать в проход, проявляя суетливость и нетерпение.
— Казаков не видать?
— Нет пока.
— Чего они?.. Чухаются там! Пьют небось, кобели.
Но вот закричали:
— Казаки идут! Казаки идут!..
Стырь сел, скрестил по-татарски ноги. Подбоченился.
Разин шел впереди своей группы. Был он одет, как и все с ним «просители», — богато, глаза блестели жутковатым веселым блеском.
— С Дону? — вылетел первый с языком Стырь.
— Не прыгай! — велел Степан. — Он же — великий князь всея, всея… У его бабу патриарх благословил в мыленке, он и то важный остался. А ты прыгаешь, как блоха. — Разин положил свой пернач на землю. — Пришли мы к тебе, царь-батюшка, жалиться на бояр твоих, лиходеев! И просить тебя, оставь вольности Дону! Всегда так было! — Разин говорил громко — всем. — До тебя были вольности! А ты отбираешь!..
— Сиухи хошь? — спросил Стырь. — С дороги-то…
— Я воли прошу, а не сиухи!
— Какой тебе воли?! — вскинулся Стырь. — А хрен в зубы не надо? Воли он захотел!..
— Как же нам без воли?
— Какой тебе воли надо?
— Не вели мужиков имать да вертать с Дону опять поместникам…
— Хрен! — Стырь все торопился, все суетился и не хотел даже смотреть на казаков.
— Дай сказать-то! — обозлился Степан. — Да на меня гляди-то, на меня. Что ты, как коза брянская, все вверх смотришь? На меня!
— Ну.
— Не помыкай нами, еслив хлеб на Дон посылаешь…
— Так.
— Тюрем настроил, курва! Как чуть чего — так в тюрьму!
— Как ты сказал? Курва?
Степан упал на колени.
— Прости, князь великий! Вылетело…
— Срежу язык-то! Вылетело. Какие ишо жалобы на бояров?
— Пошто на одном месте пригвоздить хочешь мужика? — спросил Матвей Иванов. — Был хоть выход.
— Плетей! — велел Стырь, показав на Матвея.
«Приближенные царя» схватили Матвея и раза три всерьез жогнули плетью.
— Какие жалобы, казак? — повернулся Стырь опять к Степану. Степан все стоял перед ним на карачках, покорно ждал.
— Пошто — как войне быть на Дону или миру — мы не вольны сами решить? Мы хочем решать сами, как нам любо, а как нет.
Стырь молчал; он не знал, как огорошить с войной.
— Нас на войну шлешь!.. — закричал с колен Разин. — Сам затеваешь, а нас шлешь! Куда хочешь, туда и шлешь, мы не смей пикнуть! Мы не слуги тебе! Не стрельцы!.. Курва ты великая, а не князь великий! — Степан поднялся в рост.
— Плетей! — тоже заорал Стырь. И тоже вскочил.
«Приближенные» бросились к Разину…
— Стой! — остановил их Стырь. И полез с арбы. — Я прокачусь на ем. На Дону, говорят, жеребцы славные — спробую.
Степан смиренно опустился опять на четвереньки.
— Седло! — распоряжался Стырь. — А то я ишо свою царскую собью…
На Разина накинули седло. Он молчал. Стырь сел на него.
— Ну-ка, прокати царя!..
— Куда, великий? Куда, князь всея, всея?..
— За волей… Где она? Я сам не знаю…
Разин громко заржал и поскакал по кругу.
— Э-эх! — орал Стырь. — За волей казакам поехали! Их-ха!
Степан опять заржал, да громко, умело.
— Ну, как воля, казак? Узнал волю?
— Нет ишо. — Степан остановился. — Слазь.
— Я ишо хочу…
— Слазь!
Стырь слез.
Степан опять упал на колени.
— Спасибо, царь-государь, теперь узнали мы до конца твою волю. Спасибо! Спасибо! Спасибо! — Степан трижды стукнулся лбом об землю. — Теперь отпусти нас на Дон — погуляем мы за твою волюшку. Отпускай нас.
— Отпускаю. Меня возьмите с собой на Дон — я тоже погуляю с вами.
— Шиш! Гуляй, братцы! Царь показал, какая будет его воля! Запивай ее, чтоб с души не воротило!..
И загуляли нешуточно. Весь день «запивали волю цареву», усердствовали. Усердствовал и сам атаман. Пил, обнимал Семку Резаного, Матвея Иванова, плакал… Потом свалился и уснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Я б сам кого хошь напужал, — искренне сказал Стырь. — Страшненький был с малолетства, соплями исходил…
— Вот потому и спасенный ты человек от страха. А нас всех бабки глупые запужали с малых лет букой, мы и трясемся всю жизнь. И Петро вон пужает — гляди, мол! Сам, видно, тоже трясется… А царь — радешенек: боятся все! Сиди себе, побалтывай ножками. Ни заботушки… — Степан рывком вскочил с лежака, заходил туда-сюда по шатру. Широкое лицо его исказилось от боли и злости. — А чего?! Хэх!.. Дай вина, Иван! — почти крикнул. Остановился, ожидая, что будет — одолеет его злость или он одолеет ее. Он хотел одолеть, не хотел никуда убегать, кататься по земле… Он стиснул зубы и ждал. — Иван!.. — с мольбой проговорил он, не разжимая зубов. — За смертью посылать!.. Несут, что ль?
— Несут, несут.
Степан выпил при общем молчании. Сел опять на лежак. Дышал тяжело, смотрел вниз… Ждал. И все ждали. Похоже, он все-таки переломил себя — не будет по земле кататься. Он поднял голову, нашел глазами Матвея Иванова.
— Ты вот, Матвей, на царя зовешь… А ведь он крутенек, царь-то. Он вон в Коломенском лет пять назад сразу десять тыщ положил… москалей своих. Да потом ишо две тыщи колесовал и повесил. Малолеткам уши резал…
— Не всем, — встрял Матвей. — Поменьше которым — от двенадцати до четырнадцати годов — только по одному уху срезал. Зачем же напраслину возводишь?
— Ну, на то и милость царская! А ты на царя зовешь…
— Кого я на царя зову?! — воскликнул Матвей.
— Зове-ешь, не отпирайся. Нас с Родионычем подбиваешь. А война — дело худое, Матвей. Зачем же нас на грех толкаешь? Замордовали? Так царя попросить можно, а не ходить на его с войной. Тоже, додумался! Вот и пойдем просить. Скажем: бояры твои вконец замордовали мужика. Заступись. Хошь поглядеть, как мы просить будем?
— Как это? — не понял умный Матвей.
— А так. Я просить буду, а Стырь вон — царя из себя скорчит. Он умеет. Стырь!.. Валяй на престол, я скоро приду с Дона просить тебя. Всех собери — пускай все глядят.
Стырь, большой охотник до всякого лицедейства, понял все с полуслова. Вышел из шатра.
— Выпьем на дорожку! — распорядился Степан. — Пойдем царя-батюшку просить. Вольности Дону пойдем просить… какие раньше были.
— С мужика начали, а вольности — Дону пойдем просить, — вставил опять Матвей. — Как же так?
— А вы — поглядите, поприкиньте сперва… Потом уж — охотка не пройдет — сами шлепайте. А мы будем просить, чтоб старшину нашу не покупал, она у нас вся продажная. Курва на курве сидит… Всем хорошо одеться! Все чтоб сияли, как бараньи лбы, — к царю идем! Эх и сходим же!..
Пошли одеваться в дорогие одежды. Противиться бесполезно. И опасно. Да и поглядеть интересно, как будут «просить царя». Черноярец скосоротился было, но промолчал, пошел тоже одеваться.
Стырь тем временем сооружал «престол». На этот раз он восседал на большой чумацкой арбе, устелив ее всю коврами и уставив кувшинами с вином. Весь лагерь собрался смотреть «прошение». Для «казаков с Дона» оставили неширокий проход; перед арбой — просторный круг.
Стырь, все приготовив, стал поглядывать в проход, проявляя суетливость и нетерпение.
— Казаков не видать?
— Нет пока.
— Чего они?.. Чухаются там! Пьют небось, кобели.
Но вот закричали:
— Казаки идут! Казаки идут!..
Стырь сел, скрестил по-татарски ноги. Подбоченился.
Разин шел впереди своей группы. Был он одет, как и все с ним «просители», — богато, глаза блестели жутковатым веселым блеском.
— С Дону? — вылетел первый с языком Стырь.
— Не прыгай! — велел Степан. — Он же — великий князь всея, всея… У его бабу патриарх благословил в мыленке, он и то важный остался. А ты прыгаешь, как блоха. — Разин положил свой пернач на землю. — Пришли мы к тебе, царь-батюшка, жалиться на бояр твоих, лиходеев! И просить тебя, оставь вольности Дону! Всегда так было! — Разин говорил громко — всем. — До тебя были вольности! А ты отбираешь!..
— Сиухи хошь? — спросил Стырь. — С дороги-то…
— Я воли прошу, а не сиухи!
— Какой тебе воли?! — вскинулся Стырь. — А хрен в зубы не надо? Воли он захотел!..
— Как же нам без воли?
— Какой тебе воли надо?
— Не вели мужиков имать да вертать с Дону опять поместникам…
— Хрен! — Стырь все торопился, все суетился и не хотел даже смотреть на казаков.
— Дай сказать-то! — обозлился Степан. — Да на меня гляди-то, на меня. Что ты, как коза брянская, все вверх смотришь? На меня!
— Ну.
— Не помыкай нами, еслив хлеб на Дон посылаешь…
— Так.
— Тюрем настроил, курва! Как чуть чего — так в тюрьму!
— Как ты сказал? Курва?
Степан упал на колени.
— Прости, князь великий! Вылетело…
— Срежу язык-то! Вылетело. Какие ишо жалобы на бояров?
— Пошто на одном месте пригвоздить хочешь мужика? — спросил Матвей Иванов. — Был хоть выход.
— Плетей! — велел Стырь, показав на Матвея.
«Приближенные царя» схватили Матвея и раза три всерьез жогнули плетью.
— Какие жалобы, казак? — повернулся Стырь опять к Степану. Степан все стоял перед ним на карачках, покорно ждал.
— Пошто — как войне быть на Дону или миру — мы не вольны сами решить? Мы хочем решать сами, как нам любо, а как нет.
Стырь молчал; он не знал, как огорошить с войной.
— Нас на войну шлешь!.. — закричал с колен Разин. — Сам затеваешь, а нас шлешь! Куда хочешь, туда и шлешь, мы не смей пикнуть! Мы не слуги тебе! Не стрельцы!.. Курва ты великая, а не князь великий! — Степан поднялся в рост.
— Плетей! — тоже заорал Стырь. И тоже вскочил.
«Приближенные» бросились к Разину…
— Стой! — остановил их Стырь. И полез с арбы. — Я прокачусь на ем. На Дону, говорят, жеребцы славные — спробую.
Степан смиренно опустился опять на четвереньки.
— Седло! — распоряжался Стырь. — А то я ишо свою царскую собью…
На Разина накинули седло. Он молчал. Стырь сел на него.
— Ну-ка, прокати царя!..
— Куда, великий? Куда, князь всея, всея?..
— За волей… Где она? Я сам не знаю…
Разин громко заржал и поскакал по кругу.
— Э-эх! — орал Стырь. — За волей казакам поехали! Их-ха!
Степан опять заржал, да громко, умело.
— Ну, как воля, казак? Узнал волю?
— Нет ишо. — Степан остановился. — Слазь.
— Я ишо хочу…
— Слазь!
Стырь слез.
Степан опять упал на колени.
— Спасибо, царь-государь, теперь узнали мы до конца твою волю. Спасибо! Спасибо! Спасибо! — Степан трижды стукнулся лбом об землю. — Теперь отпусти нас на Дон — погуляем мы за твою волюшку. Отпускай нас.
— Отпускаю. Меня возьмите с собой на Дон — я тоже погуляю с вами.
— Шиш! Гуляй, братцы! Царь показал, какая будет его воля! Запивай ее, чтоб с души не воротило!..
И загуляли нешуточно. Весь день «запивали волю цареву», усердствовали. Усердствовал и сам атаман. Пил, обнимал Семку Резаного, Матвея Иванова, плакал… Потом свалился и уснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103