Строительство отложили, и он отдал свой участок под большой танцевальный зал. Сделали навес, вбили в грунт столбы, уложили доски для настила, свадьбу справили огневую и громогласную, после чего каменщик навес разобрал и начал копать землю под фундамент.
И с ходу наткнулся на орудийный снаряд со стеклянным взрывателем. Я не разбираюсь в снарядах, особенно крупного калибра, но мне так объяснили. Орудийный ли снаряд, не ручаюсь, но вот стеклянный взрыватель фигурировал наверняка. Каменщик выкопал один снаряд, за ним второй. Дальше уже подоспели сапёры. Местное население эвакуировали в лес, а сапёры повыкапывали снарядов штук сто. Все вполне исправные, в прекрасном состоянии, со стеклянными взрывателями. Тогда-то каменщик и его брат вспомнили: третий брат во время восстания принял парашютный сброс. Их обоих в то время не было дома. А сбросили как раз снаряды; третий брат вскоре погиб. Никто даже не проведал, куда он спрятал принятое сокровище. Снарядов тогда так и не нашли, и тайна открылась лишь теперь.
Мало того, что лихую свадьбу отплясали на снарядах, так ещё и вкопали между ними столбы для навеса. Чудом весь Трускавь не взлетел на воздух. Видно, не судьба…
* * *
Марек измывался надо мной, пожалуй, несколько нетипично. Признаюсь, хотя чувствую себя глупо, для того, чтобы меня изводить он использовал людей совершенно невинных. Эти люди, узнав, что послужили орудием пыток, почувствуют себя ещё глупее, нежели я. Чёрным по белому объясняю: их я ни в чем не виню.
Речь опять пойдёт об авторских встречах. Марек ездил со мной на все встречи, глубоко убеждённый, что жертвует собой ради моего блага. В самом деле, польза от него была: я не занималась машиной, в случае поломки он всегда мог починить её. Однако на этом мои выгоды кончались Остальное оборачивалось против меня, и до сих пор при воспоминании обо всем пережитом зубы у меня начинают скрипеть сами собой.
Об авторских встречах я уже писала, работа эта каторжная, истинное проклятие. После каждой встречи, наверное, из-за нервного напряжения, я хотела есть как волк. Я беспокойно оглядывалась по сторонам в поисках ресторана. Одна мечта — сесть и поесть, лучше всего мяса, да ещё чтоб прямо под нос поставили. Марек же предлагал мне печенье в гостиничном номере. Печенье я и вообще-то никогда не любила, а после сезона авторских встреч буквально возненавидела. Да, к печенью ещё предлагался плавленый сырок — хоть плачь! Ресторанами Марек пренебрегал, и, как правило, ему удавалось настоять на своём. Быть может, потому, что у меня попросту не хватало сил бороться за сочный кусок мяса с гарниром.
Мало того, после второй или третьей встречи — обычно они следовали одна за другой и кончались к вечеру — он всем моим слушателям из библиотек, школ, клубов и домов культуры по-рыцарски предлагал развезти их по домам. Никто самостоятельно до такого и не додумался бы, все понимали, что я вкалывала и имею право на отдых, но предложением пользовались. И, смертельно голодная, усталая, я моталась по чужим городам и весям в качестве водителя. С печеньем в перспективе, чтоб ему в камень засохнуть… Обычно я никогда не отказывалась подвезти человека и делала это даже охотно, но в подобных обстоятельствах из меня улетучивались и услужливость, и любовь к вождению машины. Позднее, поужинав и малость отдохнув, — пожалуйста, сколько угодно! Но до того… Меня мороз подирал по коже, особенно, если лил дождь, а слушатели мои жили где-то в пригороде — будьте уверены, в такой ситуации путешествия не избежать. Марек всегда ставил меня уже перед фактом, и любой мой протест оказался бы просто невежливостью.
Я убеждала его, объясняла — затем и дан человеку орган речи, чтобы договориться друг с другом. Безнадёжно. Не то он не верил мне, не то не понимал, о чем я вообще толкую… Он поступал так якобы из желания, чтобы в глазах людей я выглядела совершенством. Да и жалко ему этих людей — ведь как им достаётся… А посему он порицал моё мерзкое самолюбие и жаждал его искоренить, как сорную траву. О Боже!.. Я деликатно напоминала: люди ежедневно мучаются и без меня, ведь добираются же они как-то до работы и домой, а я с ног валюсь. Случалось, он даже признавал мою правоту, после чего снова повторялось все то же самое.
Поэтому я гораздо меньше уставала без него и за работой вовсе не нуждалась в его обществе. Что не помешало мне мечтать и строить планы о совместном путешествии по всей Европе. Однако не любовь меня подвигла — хотелось показать Мареку некоторые черты капитализма и уровень жизни людей, чтобы он сам сравнил их с нашим изумительным строем.
А вообще, как теперь вижу, не годилась я не только в жены. Даже и в любимые женщины-то едва ли…
В то время было введено военное положение. Я лично очень ему обрадовалась, и по весьма простой причине. Тринадцатого декабря 1981 года утром я подняла телефонную трубку — телефон не работал. Я разозлилась: опять бегать по соседям, звонить в бюро ремонта, ссориться и орать, черт бы их всех побрал! К счастью, я не успела начать свои мерзкие действия — узнала по радио, явление это всеобщее, не моё лично, а значит, ничего не надо предпринимать. Облегчение я испытала огромное и была искренне признательна генералу Ярузельскому.
Между прочим, хочу заметить — военное положение выявило ещё кое-какие детали. Я отправилась в город и обомлела: почти пустые автобусы и трамваи, безлюдные магазины, нигде никакой давки, никаких очередей. Воспользовавшись случаем, я кое-что купила и только позже уразумела, в чем причина необычного облика города.
Военное положение исключает свободу передвижения, на поездку необходимо разрешение. В Варшаву в тот день просто-напросто не понаехало все воеводство и вся страна, по городу шлялись исключительно варшавяне.
Меня осенило: ведь Варшава рассчитана на определённое количество людей, около полутора миллионов, и для полутора миллионов всего хватит. Однако, если изо дня в день приезжает ещё столько же или даже больше и вся эта орава пользуется городскими благами, ничего не поделаешь, всего будет недоставать. От радикальных выводов я удержалась, минирование дорог, взрывы проходящих поездов не планировала, но, думается, пожалела, что военное положение когда-нибудь кончится.
Военное положение продолжалось, когда из Алжира приехали Ивона с Каролиной. Естественно, они собирались вернуться обратно. У Ивоны оказался один неиспользованный билет на самолёт в ту сторону. Фамилия и первая буква имени совпадали с моими, появилась возможность путешествия задаром. Я, естественно, тут же собралась лететь в Алжир.
И дёрнула же меня нелёгкая добиваться поездки без приглашения, хотя приглашение от детей у меня было. Начала я с Союза писателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
И с ходу наткнулся на орудийный снаряд со стеклянным взрывателем. Я не разбираюсь в снарядах, особенно крупного калибра, но мне так объяснили. Орудийный ли снаряд, не ручаюсь, но вот стеклянный взрыватель фигурировал наверняка. Каменщик выкопал один снаряд, за ним второй. Дальше уже подоспели сапёры. Местное население эвакуировали в лес, а сапёры повыкапывали снарядов штук сто. Все вполне исправные, в прекрасном состоянии, со стеклянными взрывателями. Тогда-то каменщик и его брат вспомнили: третий брат во время восстания принял парашютный сброс. Их обоих в то время не было дома. А сбросили как раз снаряды; третий брат вскоре погиб. Никто даже не проведал, куда он спрятал принятое сокровище. Снарядов тогда так и не нашли, и тайна открылась лишь теперь.
Мало того, что лихую свадьбу отплясали на снарядах, так ещё и вкопали между ними столбы для навеса. Чудом весь Трускавь не взлетел на воздух. Видно, не судьба…
* * *
Марек измывался надо мной, пожалуй, несколько нетипично. Признаюсь, хотя чувствую себя глупо, для того, чтобы меня изводить он использовал людей совершенно невинных. Эти люди, узнав, что послужили орудием пыток, почувствуют себя ещё глупее, нежели я. Чёрным по белому объясняю: их я ни в чем не виню.
Речь опять пойдёт об авторских встречах. Марек ездил со мной на все встречи, глубоко убеждённый, что жертвует собой ради моего блага. В самом деле, польза от него была: я не занималась машиной, в случае поломки он всегда мог починить её. Однако на этом мои выгоды кончались Остальное оборачивалось против меня, и до сих пор при воспоминании обо всем пережитом зубы у меня начинают скрипеть сами собой.
Об авторских встречах я уже писала, работа эта каторжная, истинное проклятие. После каждой встречи, наверное, из-за нервного напряжения, я хотела есть как волк. Я беспокойно оглядывалась по сторонам в поисках ресторана. Одна мечта — сесть и поесть, лучше всего мяса, да ещё чтоб прямо под нос поставили. Марек же предлагал мне печенье в гостиничном номере. Печенье я и вообще-то никогда не любила, а после сезона авторских встреч буквально возненавидела. Да, к печенью ещё предлагался плавленый сырок — хоть плачь! Ресторанами Марек пренебрегал, и, как правило, ему удавалось настоять на своём. Быть может, потому, что у меня попросту не хватало сил бороться за сочный кусок мяса с гарниром.
Мало того, после второй или третьей встречи — обычно они следовали одна за другой и кончались к вечеру — он всем моим слушателям из библиотек, школ, клубов и домов культуры по-рыцарски предлагал развезти их по домам. Никто самостоятельно до такого и не додумался бы, все понимали, что я вкалывала и имею право на отдых, но предложением пользовались. И, смертельно голодная, усталая, я моталась по чужим городам и весям в качестве водителя. С печеньем в перспективе, чтоб ему в камень засохнуть… Обычно я никогда не отказывалась подвезти человека и делала это даже охотно, но в подобных обстоятельствах из меня улетучивались и услужливость, и любовь к вождению машины. Позднее, поужинав и малость отдохнув, — пожалуйста, сколько угодно! Но до того… Меня мороз подирал по коже, особенно, если лил дождь, а слушатели мои жили где-то в пригороде — будьте уверены, в такой ситуации путешествия не избежать. Марек всегда ставил меня уже перед фактом, и любой мой протест оказался бы просто невежливостью.
Я убеждала его, объясняла — затем и дан человеку орган речи, чтобы договориться друг с другом. Безнадёжно. Не то он не верил мне, не то не понимал, о чем я вообще толкую… Он поступал так якобы из желания, чтобы в глазах людей я выглядела совершенством. Да и жалко ему этих людей — ведь как им достаётся… А посему он порицал моё мерзкое самолюбие и жаждал его искоренить, как сорную траву. О Боже!.. Я деликатно напоминала: люди ежедневно мучаются и без меня, ведь добираются же они как-то до работы и домой, а я с ног валюсь. Случалось, он даже признавал мою правоту, после чего снова повторялось все то же самое.
Поэтому я гораздо меньше уставала без него и за работой вовсе не нуждалась в его обществе. Что не помешало мне мечтать и строить планы о совместном путешествии по всей Европе. Однако не любовь меня подвигла — хотелось показать Мареку некоторые черты капитализма и уровень жизни людей, чтобы он сам сравнил их с нашим изумительным строем.
А вообще, как теперь вижу, не годилась я не только в жены. Даже и в любимые женщины-то едва ли…
В то время было введено военное положение. Я лично очень ему обрадовалась, и по весьма простой причине. Тринадцатого декабря 1981 года утром я подняла телефонную трубку — телефон не работал. Я разозлилась: опять бегать по соседям, звонить в бюро ремонта, ссориться и орать, черт бы их всех побрал! К счастью, я не успела начать свои мерзкие действия — узнала по радио, явление это всеобщее, не моё лично, а значит, ничего не надо предпринимать. Облегчение я испытала огромное и была искренне признательна генералу Ярузельскому.
Между прочим, хочу заметить — военное положение выявило ещё кое-какие детали. Я отправилась в город и обомлела: почти пустые автобусы и трамваи, безлюдные магазины, нигде никакой давки, никаких очередей. Воспользовавшись случаем, я кое-что купила и только позже уразумела, в чем причина необычного облика города.
Военное положение исключает свободу передвижения, на поездку необходимо разрешение. В Варшаву в тот день просто-напросто не понаехало все воеводство и вся страна, по городу шлялись исключительно варшавяне.
Меня осенило: ведь Варшава рассчитана на определённое количество людей, около полутора миллионов, и для полутора миллионов всего хватит. Однако, если изо дня в день приезжает ещё столько же или даже больше и вся эта орава пользуется городскими благами, ничего не поделаешь, всего будет недоставать. От радикальных выводов я удержалась, минирование дорог, взрывы проходящих поездов не планировала, но, думается, пожалела, что военное положение когда-нибудь кончится.
Военное положение продолжалось, когда из Алжира приехали Ивона с Каролиной. Естественно, они собирались вернуться обратно. У Ивоны оказался один неиспользованный билет на самолёт в ту сторону. Фамилия и первая буква имени совпадали с моими, появилась возможность путешествия задаром. Я, естественно, тут же собралась лететь в Алжир.
И дёрнула же меня нелёгкая добиваться поездки без приглашения, хотя приглашение от детей у меня было. Начала я с Союза писателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76