Уже шёл снег, вокруг дома намело, отец поскользнулся и упал.
Сразу же создалась какая-то смехотворная ситуация. Признаюсь откровенно, на семейство я рассердилась. Возможно, это сбило меня с толку, в конце концов, женится мой сын, событие представлялось мне достаточно важным, я просто обязана в нем участвовать, а между тем кому-то следовало заняться отцом и отвезти его в больницу. К счастью, отец заупрямился: он желал присутствовать на церемонии, хоть помри, а посему присутствовала и я. Что происходило позже, представления не имею, потому как повезла отца. Ни одной из родственниц даже в голову не пришло отправиться с отцом и дать мне возможность побыть с собственным ребёнком. Правда, честно говоря, мне это тоже в голову не пришло. Я привезла отца в больницу, рентген показал — перелом благоприятнейший из возможных, ровный, без смещения. На руку наложили гипс, и мы вернулись, кажется, к самому концу скромной трапезы.
Церковное бракосочетание получилось более шумное, свадьбу намеревались справить в Пруткове. Празднество организовал дядя новобрачной в собственном доме с садом. Костёл выбрали в приходе жениха. Это очень тронуло Тересу — она венчалась в том же костёле Святого Михала на Мокотове.
На костельной свадьбе неожиданно появилась Боженка из Владиславова, жена Владека, теперь уже жившая в Варшаве, явилась со слезами и синяком на физиономии. Заявила — Владек её избил. Я не удивилась её приезду — Роберта она с детства очень любила, а от новости о рукоприкладстве несколько растерялась, ибо Владека я всегда знала как джентльмена довоенного образца. Оставить Боженку дома в плачевном состоянии я не решилась и забрала её на свадьбу. Даже в какую-то машину удалось впихнуть.
Позднее, в суде на разводе, она доказывала, что у неё было сотрясение мозга, и просила меня быть свидетелем. Я отказалась, помешала моя врождённая правдивость: пламенные польки, отплясываемые ею на свадьбе Роберта, как-то не вязались с сотрясением мозга. Боженка обиделась на меня на веки вечные.
Мои бабы разозлили меня вконец — уже в два собрались ехать домой. А я не хотела, напротив, жаждала остаться, ведь не каждый день женишь сына. Один раз можно бы и дать мне покой, все они взрослые и вполне здоровые, в состоянии передвигаться самостоятельно. Так нет — сидели на лестнице этаким укором совести, разобиженные, недовольные, и нудили, как только я появлялась поблизости. А поблизости пришлось появляться часто, ведь дядюшкин дом вовсе не был замком из ста покоев. Короче, я не выдержала и уступила, решив вернуться потом. Так я и сделала, одолев трассу в оба конца под проливным дождём.
И как мне не пришло в голову опрокинуть рюмку, а то и две, или вообще упиться? Тогда никто не лез бы ко мне с требованием отвезти… Затмение нашло полное, не иначе.
Роберт поселился в Урсусе у жены, в это время Союз писателей предлагал кооперативные однокомнатные квартиры. Никто на них не претендовал: ни один писатель творческого возраста в однокомнатной квартире не поместится, разве что передушит семью, и все равно для книг не хватит места. Я взяла квартиру для сына, расположенную в Урсинове. Строительство уже заканчивалось, и дети вскоре переехали.
Тут-то мой младший ребёнок и удивил меня. Собственными руками соорудив шкафчики на стенах и на полу, он полностью оборудовал кухню, да так, что даже Марек не мог ни к чему придраться! Кухня без малого достойна была датских миллионеров, и я с трудом верила собственным глазам.
Раньше многие годы мне не удавалось допроситься дома никакой работы. Как-то Роберт вбил у меня на кухне пробки и крючки для разделочной доски. Большая такая разделочная доска, кстати, интересно, куда она подевалась, давненько я её не вижу… Когда доска вместе с пробками свалилась в четвёртый раз, я разозлилась, взяла его за руку, затащила в комнату и показала костыли, вбитые для бра на стене.
— Эти пробки для бра я вделала, когда тебе было восемь лет, попробуй расшатать костыли в пробках. Мать у тебя дура, а ты все умеешь, спец этакий! Доска валяется без дела. И кто тут дурак, а кто спец?
Самолюбие ребёнка было задето, и когда во время ремонта пришлось выдрать из стены костыли, образовалась трещина, а в прихожей посыпалась штукатурка.
Затем, наверное, по инерции, хотя и после большого перерыва, Роберт смастерил деревянный кухонный столик — чудо, а не столик. Мой энтузиазм и польза от такой чудной вещи, к сожалению, длились недолго. Опять-таки во время ремонта к столику рабочий класс привинтил свой инструмент и резал паркет для всего дома. Столик не выдержал. В тогдашней неразберихе мы не отнеслись к нему с должным уважением. Роберт оскорбился и отказался его чинить, хотя само приспособление для резки паркетин восхищало его безгранично.
Ну а высшее мастерство он показал лишь в собственной квартире с этими полками и шкафчиками…
Но про все свадьбы моих детей одним заходом не рассказать. Самое время переключиться на Советский Союз.
* * *
Начинать придётся со вступления, длинного и разветвлённого, ибо предысторией русского путешествия в какой-то мере послужил цикл авторских встреч. Рассказа об этих встречах мне до сих пор удавалось избежать, я охотно избегала бы и дальше, да, похоже, не выйдет. Такие встречи пробуждают у меня весьма противоречивые чувства. Хотела я их скрыть, дабы не разочаровывать моих читателей окончательно, но волей-неволей придётся рассказать…
Ладно уж, выложу все откровенно. С одной стороны, такие встречи — это допинг, инспирация, повод для гордости, стимул для творчества; человеческий интерес, симпатия, доброжелательность поддерживают автора, — словом, лишь самые приятные эмоции. А с другой, честно признаюсь, я предпочла бы дорожные работы…
Писатели знают, но читатели могут и не знать, посему объясняю, отчего эта работа столь непомерно тяжела, естественно, если к ней относиться серьёзно. Всякий раз в таком индивидуальном импровизированном выступлении, по меньшей мере полуторачасовом, сперва надлежит посмотреть, кто сидит в зале, молниеносно оценить аудиторию и сориентироваться, что её заинтересует и что понравится. Затем найти возможно более занимательную форму. Если кто-нибудь не поймёт, о чем я толкую, пусть попробует сам.
На авторских встречах разница в подготовке слушателей не имеет границ. Однажды меня неожиданно послали в две восьмилетние школы для окрестных деревень на Замойщизне. В физкультурном зале, где эхо повторяло каждое слово и ничего не удавалось расслышать, сидела группа детей, ни разу в жизни не прочитавших книги. Не о моих книгах речь, что там мои, — вообще ни одной книги. И мне вменялось в обязанность пробудить у них интерес к чтению. Так вот: этой благородной миссии врагу не пожелаю…
Правда, возвращаясь из одной школы, я удостоилась весьма интересной встречи политического характера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Сразу же создалась какая-то смехотворная ситуация. Признаюсь откровенно, на семейство я рассердилась. Возможно, это сбило меня с толку, в конце концов, женится мой сын, событие представлялось мне достаточно важным, я просто обязана в нем участвовать, а между тем кому-то следовало заняться отцом и отвезти его в больницу. К счастью, отец заупрямился: он желал присутствовать на церемонии, хоть помри, а посему присутствовала и я. Что происходило позже, представления не имею, потому как повезла отца. Ни одной из родственниц даже в голову не пришло отправиться с отцом и дать мне возможность побыть с собственным ребёнком. Правда, честно говоря, мне это тоже в голову не пришло. Я привезла отца в больницу, рентген показал — перелом благоприятнейший из возможных, ровный, без смещения. На руку наложили гипс, и мы вернулись, кажется, к самому концу скромной трапезы.
Церковное бракосочетание получилось более шумное, свадьбу намеревались справить в Пруткове. Празднество организовал дядя новобрачной в собственном доме с садом. Костёл выбрали в приходе жениха. Это очень тронуло Тересу — она венчалась в том же костёле Святого Михала на Мокотове.
На костельной свадьбе неожиданно появилась Боженка из Владиславова, жена Владека, теперь уже жившая в Варшаве, явилась со слезами и синяком на физиономии. Заявила — Владек её избил. Я не удивилась её приезду — Роберта она с детства очень любила, а от новости о рукоприкладстве несколько растерялась, ибо Владека я всегда знала как джентльмена довоенного образца. Оставить Боженку дома в плачевном состоянии я не решилась и забрала её на свадьбу. Даже в какую-то машину удалось впихнуть.
Позднее, в суде на разводе, она доказывала, что у неё было сотрясение мозга, и просила меня быть свидетелем. Я отказалась, помешала моя врождённая правдивость: пламенные польки, отплясываемые ею на свадьбе Роберта, как-то не вязались с сотрясением мозга. Боженка обиделась на меня на веки вечные.
Мои бабы разозлили меня вконец — уже в два собрались ехать домой. А я не хотела, напротив, жаждала остаться, ведь не каждый день женишь сына. Один раз можно бы и дать мне покой, все они взрослые и вполне здоровые, в состоянии передвигаться самостоятельно. Так нет — сидели на лестнице этаким укором совести, разобиженные, недовольные, и нудили, как только я появлялась поблизости. А поблизости пришлось появляться часто, ведь дядюшкин дом вовсе не был замком из ста покоев. Короче, я не выдержала и уступила, решив вернуться потом. Так я и сделала, одолев трассу в оба конца под проливным дождём.
И как мне не пришло в голову опрокинуть рюмку, а то и две, или вообще упиться? Тогда никто не лез бы ко мне с требованием отвезти… Затмение нашло полное, не иначе.
Роберт поселился в Урсусе у жены, в это время Союз писателей предлагал кооперативные однокомнатные квартиры. Никто на них не претендовал: ни один писатель творческого возраста в однокомнатной квартире не поместится, разве что передушит семью, и все равно для книг не хватит места. Я взяла квартиру для сына, расположенную в Урсинове. Строительство уже заканчивалось, и дети вскоре переехали.
Тут-то мой младший ребёнок и удивил меня. Собственными руками соорудив шкафчики на стенах и на полу, он полностью оборудовал кухню, да так, что даже Марек не мог ни к чему придраться! Кухня без малого достойна была датских миллионеров, и я с трудом верила собственным глазам.
Раньше многие годы мне не удавалось допроситься дома никакой работы. Как-то Роберт вбил у меня на кухне пробки и крючки для разделочной доски. Большая такая разделочная доска, кстати, интересно, куда она подевалась, давненько я её не вижу… Когда доска вместе с пробками свалилась в четвёртый раз, я разозлилась, взяла его за руку, затащила в комнату и показала костыли, вбитые для бра на стене.
— Эти пробки для бра я вделала, когда тебе было восемь лет, попробуй расшатать костыли в пробках. Мать у тебя дура, а ты все умеешь, спец этакий! Доска валяется без дела. И кто тут дурак, а кто спец?
Самолюбие ребёнка было задето, и когда во время ремонта пришлось выдрать из стены костыли, образовалась трещина, а в прихожей посыпалась штукатурка.
Затем, наверное, по инерции, хотя и после большого перерыва, Роберт смастерил деревянный кухонный столик — чудо, а не столик. Мой энтузиазм и польза от такой чудной вещи, к сожалению, длились недолго. Опять-таки во время ремонта к столику рабочий класс привинтил свой инструмент и резал паркет для всего дома. Столик не выдержал. В тогдашней неразберихе мы не отнеслись к нему с должным уважением. Роберт оскорбился и отказался его чинить, хотя само приспособление для резки паркетин восхищало его безгранично.
Ну а высшее мастерство он показал лишь в собственной квартире с этими полками и шкафчиками…
Но про все свадьбы моих детей одним заходом не рассказать. Самое время переключиться на Советский Союз.
* * *
Начинать придётся со вступления, длинного и разветвлённого, ибо предысторией русского путешествия в какой-то мере послужил цикл авторских встреч. Рассказа об этих встречах мне до сих пор удавалось избежать, я охотно избегала бы и дальше, да, похоже, не выйдет. Такие встречи пробуждают у меня весьма противоречивые чувства. Хотела я их скрыть, дабы не разочаровывать моих читателей окончательно, но волей-неволей придётся рассказать…
Ладно уж, выложу все откровенно. С одной стороны, такие встречи — это допинг, инспирация, повод для гордости, стимул для творчества; человеческий интерес, симпатия, доброжелательность поддерживают автора, — словом, лишь самые приятные эмоции. А с другой, честно признаюсь, я предпочла бы дорожные работы…
Писатели знают, но читатели могут и не знать, посему объясняю, отчего эта работа столь непомерно тяжела, естественно, если к ней относиться серьёзно. Всякий раз в таком индивидуальном импровизированном выступлении, по меньшей мере полуторачасовом, сперва надлежит посмотреть, кто сидит в зале, молниеносно оценить аудиторию и сориентироваться, что её заинтересует и что понравится. Затем найти возможно более занимательную форму. Если кто-нибудь не поймёт, о чем я толкую, пусть попробует сам.
На авторских встречах разница в подготовке слушателей не имеет границ. Однажды меня неожиданно послали в две восьмилетние школы для окрестных деревень на Замойщизне. В физкультурном зале, где эхо повторяло каждое слово и ничего не удавалось расслышать, сидела группа детей, ни разу в жизни не прочитавших книги. Не о моих книгах речь, что там мои, — вообще ни одной книги. И мне вменялось в обязанность пробудить у них интерес к чтению. Так вот: этой благородной миссии врагу не пожелаю…
Правда, возвращаясь из одной школы, я удостоилась весьма интересной встречи политического характера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76