А ещё я вам чистосердечно рассказываю все в надежде и от вас кое-что узнать. Поверьте, происходящее интересует меня не меньше вас, мне совсем не нравится быть замешанной в том, о чем я не имею ни малейшего понятия.
— Разве вы не можете обо всем просто узнать от своих знакомых?
— Обо всем не могу. От знакомых я узнаю по кусочку, и это лишь ещё больше меня запутывает. Обо всем знаете лишь вы.
— Ха-ха! — вырвалось у майора с горьким сарказмом. — Я все знаю! Нашли время шутить!
— Какие там шутки! Мне тоже не до них. Почему вы считаете, что все эти преступления совершают мои знакомые? Были они до сих пор порядочными людьми, а тут что-то на них нашло? Интересно, с чего бы?
— Вот-вот! — подхватил майор, вмиг забыв о горьком сарказме. — Именно, с чего бы? Что-то произошло, и я головой ручаюсь — вы знаете что. Ведь вам известно много, поразительно много, и все через ваших знакомых. Постарайтесь вспомнить событие, которое настолько повлияло на них, настолько изменило характеры, что заставило пойти на преступление. Ну?
— Не знаю ничего такого, — мрачно ответила я. О тайне Мартина я майору не сообщила, решила не выдавать её ни за какие сокровища в мире, раз уж обещала. Не сообщила и о вонючке, о ядерщиках, о знамени, но вряд ли все это можно зачислить в разряд событий. — Да, вот вы сказали: заставило их пойти на преступление. О каком преступлении вы говорите? Если об убийстве Дугкевича — исключено. Ни один из моих знакомых не способен на это. Другое дело — валютчиков обирать, но тоже сомневаюсь, ни один из них для этого не годится.
— Может, сам и не годится, так наймёт таких, что годятся.
— Таким надо платить. Откуда им взять деньги?
— И вы считаете, что, например, пану Ракевичу тоже неоткуда взять?
Я задумалась. Если честно, Гавел частично соответствовал образу предполагаемого злоумышленника, но только частично, поэтому было бы непорядочно все подозрения направлять на него.
— Пан Ракевич найдёт, откуда взять, — пришлось признаться. — Но я не вижу абсолютно никакой причины, ради которой он, умный и расчётливый, ввязался бы в эту глупую историю. Зачем ему это? Такой риск, такие хлопоты, столько опасностей — и ради чего? Денег у него и так куры не клюют. А если даже Гавел и ввязался, то как вы объясните деятельность благородного Вишневского? Здоровая конкуренция?
— Надо различать две стороны афёры, — вдруг сказал майор, напряжённо вглядываясь в какую-то точку за моей спиной. — Одна охватывает чёрный рынок и его деятелей, другая крутится вокруг вас. Где-то они сходятся, стыкуются, так сказать. Я твёрдо уверен, мне вы не сказали правды, что-то скрываете, готов даже допустить — скрываете неумышленно. Рассказали вы порядочно, благодаря вам для меня многое прояснилось. Что ж, подожду, может, припомните и остальное. И очень просил бы сделать это поскорее. А сейчас я спущусь вместе с вами за запиской.
Я ничего не ответила, неприятно удивлённая излишней проницательностью майора. Мы спустились к машине, и мне удалось разыскать в бардачке донос на Рябого. Записка даже не очень помялась. На вопрос, какого числа её воткнули за «дворник» на ветровом стекле, я смогла ответить довольно точно: на следующий день после того, как Павел вывихнул ногу. Павел получил бюллетень на три дня, так что дату легко установить у него на работе. Майора такая информация как будто удовлетворила.
* * *
Не успела я упорядочить мысли после интересного разговора с майором, как на следующий день позвонил Лёлик.
— Слушай! — В трубке метался его полный панического страха голос. — Слушай, случилось такое… Такое страшное… я… Я получил… Я сегодня получил…
— По морде? — не выдержала я.
— Что? Нет, не по морде. Слушай…
— Да слушаю же!
Лёлик безуспешно пытался справиться с охватившим его ужасом и в то же время информировать о нем в законспирированной форме. Его драматический, прерывистый шёпот и не совсем исправный телефон делали нашу беседу весьма тягостной.
— Может, это… утка, ты как… думаешь? Хотят меня разыграть? — допытывался он.
Я не расслышала толком, но из того, что он мне сказал, живо представила себе смертельно перепуганного, взъерошенного Лёлика с живой взъерошенной уткой в руках.
— А утка какая? — пыталась я уточнить и хоть что-то понять.
— Заказная, — замогильным голосом ответил Лёлик.
Услышав такое, я утвердилась в мысли, что Лёлик явно не в себе. Поэтому больше не стала ни о чем спрашивать, на всякий случай только предупредила:
— Учти, я её щипать и потрошить не буду, так что на это не рассчитывай.
Кажется, Лёлик был так же ошарашен, как и я.
— Что? Кого щипать? Зачем её щипать? Как это… Я не понимаю…
— Я говорю, что не собираюсь щипать твою утку.
— Какую утку?
Боже, пошли мне терпения!
— Ты же сам только что сказал, что получил заказную утку. Неужели живую?
— Да нет, почему живую? Мёртвую! То есть не очень… Запечатанную. То есть не то… Слушай, может, я лучше приеду к тебе?
При мысли, что ко мне домой явится не совсем нормальный Лёлик с какой-то странной птицей, стало не по себе. Лучше не рисковать.
— Пожалуй, лучше я сама приеду к тебе! — твёрдо сказала я. — Ты из дому говоришь?
— Что ты! Как можно? Я говорю из… из этой… ну, из конуры.
— Откуда?!
— Тише, не кричи так! Я специально звоню из ко… то есть будки.
— Но домой-то ты вернёшься?
— Не знаю… Вернусь, наверное… Ну да, вернусь, конечно.
— А где ты сейчас?
— Я же сказал — в ко… то есть в будке.
— Это я уже поняла, господи боже мой! А где твоя конура… Тьфу! Где твоя будка находится?
— На улице.
Не надо нервничать, не надо на него кричать. Он и так чем-то расстроен. Попробую говорить с ним спокойно и ласково.
— На улице, хорошо. А на какой?
— Когда тут целых две улицы…
— На перекрёстке, что ли?
— На пере… Нет, до перекрёстка ещё немного…
— Очень хорошо, значит, не на самом перекрёстке. Тогда на какой улице?
— На… ну… на… как её… улица Круча.
— Вот, молодец, улица Круча. Значит, недалеко от твоего дома?
— Нет, близко. Я звоню из ближайшей будки. Выбежал на улицу и звоню. Сейчас вернусь домой.
— Замечательно. Я буду у тебя через пятнадцать минут. Иди домой и жди меня. Никуда не выходи. Пока!
— Пока! — слабым, как эхо, голосом отозвался Лёлик, видимо совершенно не способный самостоятельно что-либо предпринять.
Наверное, все время, пока я ехала, он ждал меня под дверью, потому что распахнул её, прежде чем я сняла палец со звонка.
— Так что же ты получил? — уже с порога спросила я.
— Ти-и-ше! — нервно прошипел Лёлик. — Я ничего не понимаю и теперь не знаю, как быть. Вот, получил бандероль, распечатал — и видишь… Может, это шутка, ты как думаешь?
Войдя в комнату, я увидела на столе довольно большой разорванный конверт, из которого высовывалась толстая пачка стодолларовых банкнотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Разве вы не можете обо всем просто узнать от своих знакомых?
— Обо всем не могу. От знакомых я узнаю по кусочку, и это лишь ещё больше меня запутывает. Обо всем знаете лишь вы.
— Ха-ха! — вырвалось у майора с горьким сарказмом. — Я все знаю! Нашли время шутить!
— Какие там шутки! Мне тоже не до них. Почему вы считаете, что все эти преступления совершают мои знакомые? Были они до сих пор порядочными людьми, а тут что-то на них нашло? Интересно, с чего бы?
— Вот-вот! — подхватил майор, вмиг забыв о горьком сарказме. — Именно, с чего бы? Что-то произошло, и я головой ручаюсь — вы знаете что. Ведь вам известно много, поразительно много, и все через ваших знакомых. Постарайтесь вспомнить событие, которое настолько повлияло на них, настолько изменило характеры, что заставило пойти на преступление. Ну?
— Не знаю ничего такого, — мрачно ответила я. О тайне Мартина я майору не сообщила, решила не выдавать её ни за какие сокровища в мире, раз уж обещала. Не сообщила и о вонючке, о ядерщиках, о знамени, но вряд ли все это можно зачислить в разряд событий. — Да, вот вы сказали: заставило их пойти на преступление. О каком преступлении вы говорите? Если об убийстве Дугкевича — исключено. Ни один из моих знакомых не способен на это. Другое дело — валютчиков обирать, но тоже сомневаюсь, ни один из них для этого не годится.
— Может, сам и не годится, так наймёт таких, что годятся.
— Таким надо платить. Откуда им взять деньги?
— И вы считаете, что, например, пану Ракевичу тоже неоткуда взять?
Я задумалась. Если честно, Гавел частично соответствовал образу предполагаемого злоумышленника, но только частично, поэтому было бы непорядочно все подозрения направлять на него.
— Пан Ракевич найдёт, откуда взять, — пришлось признаться. — Но я не вижу абсолютно никакой причины, ради которой он, умный и расчётливый, ввязался бы в эту глупую историю. Зачем ему это? Такой риск, такие хлопоты, столько опасностей — и ради чего? Денег у него и так куры не клюют. А если даже Гавел и ввязался, то как вы объясните деятельность благородного Вишневского? Здоровая конкуренция?
— Надо различать две стороны афёры, — вдруг сказал майор, напряжённо вглядываясь в какую-то точку за моей спиной. — Одна охватывает чёрный рынок и его деятелей, другая крутится вокруг вас. Где-то они сходятся, стыкуются, так сказать. Я твёрдо уверен, мне вы не сказали правды, что-то скрываете, готов даже допустить — скрываете неумышленно. Рассказали вы порядочно, благодаря вам для меня многое прояснилось. Что ж, подожду, может, припомните и остальное. И очень просил бы сделать это поскорее. А сейчас я спущусь вместе с вами за запиской.
Я ничего не ответила, неприятно удивлённая излишней проницательностью майора. Мы спустились к машине, и мне удалось разыскать в бардачке донос на Рябого. Записка даже не очень помялась. На вопрос, какого числа её воткнули за «дворник» на ветровом стекле, я смогла ответить довольно точно: на следующий день после того, как Павел вывихнул ногу. Павел получил бюллетень на три дня, так что дату легко установить у него на работе. Майора такая информация как будто удовлетворила.
* * *
Не успела я упорядочить мысли после интересного разговора с майором, как на следующий день позвонил Лёлик.
— Слушай! — В трубке метался его полный панического страха голос. — Слушай, случилось такое… Такое страшное… я… Я получил… Я сегодня получил…
— По морде? — не выдержала я.
— Что? Нет, не по морде. Слушай…
— Да слушаю же!
Лёлик безуспешно пытался справиться с охватившим его ужасом и в то же время информировать о нем в законспирированной форме. Его драматический, прерывистый шёпот и не совсем исправный телефон делали нашу беседу весьма тягостной.
— Может, это… утка, ты как… думаешь? Хотят меня разыграть? — допытывался он.
Я не расслышала толком, но из того, что он мне сказал, живо представила себе смертельно перепуганного, взъерошенного Лёлика с живой взъерошенной уткой в руках.
— А утка какая? — пыталась я уточнить и хоть что-то понять.
— Заказная, — замогильным голосом ответил Лёлик.
Услышав такое, я утвердилась в мысли, что Лёлик явно не в себе. Поэтому больше не стала ни о чем спрашивать, на всякий случай только предупредила:
— Учти, я её щипать и потрошить не буду, так что на это не рассчитывай.
Кажется, Лёлик был так же ошарашен, как и я.
— Что? Кого щипать? Зачем её щипать? Как это… Я не понимаю…
— Я говорю, что не собираюсь щипать твою утку.
— Какую утку?
Боже, пошли мне терпения!
— Ты же сам только что сказал, что получил заказную утку. Неужели живую?
— Да нет, почему живую? Мёртвую! То есть не очень… Запечатанную. То есть не то… Слушай, может, я лучше приеду к тебе?
При мысли, что ко мне домой явится не совсем нормальный Лёлик с какой-то странной птицей, стало не по себе. Лучше не рисковать.
— Пожалуй, лучше я сама приеду к тебе! — твёрдо сказала я. — Ты из дому говоришь?
— Что ты! Как можно? Я говорю из… из этой… ну, из конуры.
— Откуда?!
— Тише, не кричи так! Я специально звоню из ко… то есть будки.
— Но домой-то ты вернёшься?
— Не знаю… Вернусь, наверное… Ну да, вернусь, конечно.
— А где ты сейчас?
— Я же сказал — в ко… то есть в будке.
— Это я уже поняла, господи боже мой! А где твоя конура… Тьфу! Где твоя будка находится?
— На улице.
Не надо нервничать, не надо на него кричать. Он и так чем-то расстроен. Попробую говорить с ним спокойно и ласково.
— На улице, хорошо. А на какой?
— Когда тут целых две улицы…
— На перекрёстке, что ли?
— На пере… Нет, до перекрёстка ещё немного…
— Очень хорошо, значит, не на самом перекрёстке. Тогда на какой улице?
— На… ну… на… как её… улица Круча.
— Вот, молодец, улица Круча. Значит, недалеко от твоего дома?
— Нет, близко. Я звоню из ближайшей будки. Выбежал на улицу и звоню. Сейчас вернусь домой.
— Замечательно. Я буду у тебя через пятнадцать минут. Иди домой и жди меня. Никуда не выходи. Пока!
— Пока! — слабым, как эхо, голосом отозвался Лёлик, видимо совершенно не способный самостоятельно что-либо предпринять.
Наверное, все время, пока я ехала, он ждал меня под дверью, потому что распахнул её, прежде чем я сняла палец со звонка.
— Так что же ты получил? — уже с порога спросила я.
— Ти-и-ше! — нервно прошипел Лёлик. — Я ничего не понимаю и теперь не знаю, как быть. Вот, получил бандероль, распечатал — и видишь… Может, это шутка, ты как думаешь?
Войдя в комнату, я увидела на столе довольно большой разорванный конверт, из которого высовывалась толстая пачка стодолларовых банкнотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76