Он может выступать также и как запятнанный интуицией и
эмпиричностью, и тогда его нужно заново формализовать и сделать
объектом некоторого числа дополнительных теоретических
операций, которые давали бы ему более строгое основание. Можно
было бы сказать, наконец, что он может выступить и как
поспешное обобщение, которое приходится ограничивать и для
которого нужно заново очерчивать более узкую область
валидности. Иначе говоря, акт основания некоторой научности
всегда может быть заново введен внутрь той машинерии
трансформаций, которые из него проистекают.
Так вот, я полагаю, что установление дискурсивносии всегда
гетерогенно своим последующим трансформациям. Распространить
некий тип дискурсивности - такой, как психоанализ, каким он
был установлен Фрейдом,- это не значит придать дискурсивности
формальную общность, которой она первоначально будто бы не
допускала,- это значит просто открыть для нее ряд возможностей
ее приложения. Ограничить эту дискурсивность - это значит на
самом деле: выделить в самом устанавливающем акте какое-то
число, возможно небольшое, положений или высказываний, за
которыми только и можно признать ценность основоположения и по
отношению к которым отдельные понятия или теории, введенные
Фрейдом, можно рассматривать производные, вторичные и побочные.
Наконец, по отношению к отдельным положениям из работ этих
учредителей довольствуются тем, чтобы отказаться от каких-то
высказываний как неуместных,- либо потому, что их
рассматривают несущественные, либо потому, что их рассматривают
"доисторические" и релевантные другому типу днскурсивности,
никогда не оценивая их при этом как ложные. Иначе говоря, в
отличие от основания науки установление дискурсивности не
составляет части последующих трансформаций, но остается по
необходимости в стороне и над ними. Следствием этого является
то, что теоретическую валидность того или иного положения
определяют по отношению к работам этих установителей, тогда как
в случае Галилея или Ньютона, наоборот, валидность выдвинутых
ими положений утверждается как раз относительно того, чем в
своей внутренней структуре и нормативности являются физика или
космология. Говоря очень схематично: не произведения этих
учредителей располагаюруся по отношению к науке и в
пространстве, которое она очерчивает, но как раз наоборот:
наука и дискурсивность располагаются по отношению к их работам
как к неким первичным координатам.
Благодаря этому становится понятно, что в случае таких
дискурсивностей возникает, как неизбежное, требование некоего
"возвращения к истоку". Здесь опять же нужно отличать эти
"возвращения к..." от феноменов "переоткрытия" и
"реактуализации", которые часто имеют место в науках . Под
"переоткрытиями" я буду понимать эффекты аналогии или
изоморфизма, которые, беря в качестве отправных точек
современные формы знания, делают вновь доступной восприятию
фигуру, ставшую уже смутной или исчезнувшую. Я скажу, например,
что Хомский в своей книге о картезианской грамматике переоткрыл
некоторую фигуру знания, которая имела место от Кордемуа до
Гумбольдта; хотя, по правде говоря, она может быть
восстановлена в своей конституции лишь исходя из порождающей
грамматики, поскольку именно эта последняя и держит закон ее
построения; фактически речь тут идет о ретроспективном
переписывании имевшего место в истории взгляда. Под
"реактуализацией" я буду понимать нечто совсем другое:
включение дискурса в такую область обобщения, приложения или
трансформации, которая для него является новой. Такого рода
феноменами богата история математики. Я отсылаю здесь к
исследованию, которое Мишель Серр посвятил математическим
анамнезам. А что же следует понимать под "возвращением к..."?
Я полагаю, что таким образом можно обозначить движение, которое
обладает особыми чертами и характерно как раз для установителей
дискурсивности. Чтобы было возвращение, нужно, на самом деле,
чтобы сначала было забвение, и забвение - не случайное, не
покров непонимания, но - сущностное и конститутивное забвение.
Акт установления, действительно, по самой своей сущности таков,
что он не может не быть забытым. То, что его обнаруживает, то,
что из него проистекает,- это одновременно и то, что
устанавливает разрыв, и то, что его маскирует и скрывает.
Нужно, чтобы это неслучайное забвение было облечено в точные
операции, которым можно было бы найти место, проанализировать
их и самим возвращением свести к этому устанавливающему акту.
Замок забвения не добавляется извне, он часть самой
дискурсивности - той, о которой мы сейчас ведем речь,- именно
она дает свой закон забвению; так, забытое установление
дискурсивности оказывается основанием существования и самого
замка и ключа, который позволяет его открыть, причем - таким
образом, что и забвение, и препятствие возвращению могут быть
устранены лишь самим этим возвращением. Кроме того, это
возвращение обращается к тому, что присутствует в тексте, или,
точнее говоря, тут происходит возвращение к самому тексту - к
тексту в буквальном смысле, но в то же время, однако, и к тому,
что в тексте маркировано пустотами, отсутствием, пробелом.
Происходит возвращение к некой пустоте, о которой забвение
умолчало или которую оно замаскировало, которую оно покрыло
ложной и дурной полнотой, и возвращение должно заново
обнаружить и этот пробел, и эту нехватку; отсюда и вечная игра,
которая характеризует зти возвращения к установлению
дискурсивности,- игра, состоящая в том, чтобы, с одной
стороны, сказать: все это там уже было - достаточно было это
прочесть, все там уже есть, и нужно крепко закрыть глаза и
плотно заткнуть уши, чтобы этого не увидеть и не услышать; и,
наоборот: да нет же - ничего зтого вовсе нет ни в этом вот, ни
в том слове - ни одно из видимых и читаемых слов не говорит
того, что сейчас обсуждется,- речь идет, скорее, о том, что
сказано поверх слов, в их разрядке, в промежутках, которые их
разделяют. Отсюда, естественно, следует, что это возвращение,
которое составляет часть самого дискурса, беспрестанно его
видоизменяет, что возвращение к тексту не есть историческое
дополнение, которое якобы добавляется к самой дискурсивности и
ее якобы дублирует неким украшением, в конечном счете
несущественным; возвращение есть действенная и необходимая
работа по преобразованию самой дискурсивности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11