Как-то раз, зайдя в Кремль за комментарием к Андрею Шторху, президентскому референту, я нашла его страшно занятым: писал по совместительству речь Степашину для выступления перед депутатами.
– Андрюш, брось ты эту фигню – мне с тобой поговорить надо, а времени в обрез, – приставала я к нему. Шторх взбеленился:
– Да?! А кто степашинскую речь писать будет? Ты?! Я уже второй час бьюсь – ничего не получается. Значит так: если тебе от меня что-то нужно, то сначала бери ручку, садись сюда и пиши! Вон, посмотри сначала, что я наваял…
Я прочитала текст, написанный Шторхом, и осталась очень недовольна:
– Ну кто ж так с депутатами разговаривает… Мы хотели бы сделать то-то, мы надеемся на то-то… Что за безвольные модальности? Ты думаешь, после такой речи кто-нибудь его премьером утвердит?!
Тут уже Шторх совсем вышел из себя:
– Вот все вы только критиковать горазды! Будь добра, не критику мне тут разводи, а напиши конкретно, что ты предлагаешь! А если не можешь – уходи! Ну нету меня вдохновения это писать! Пропади он вообще пропадом со своим премьерством! Все, до свиданья, не могу я ни о чем сейчас разговаривать!
Я четко поняла, что если не сделаю сейчас по бартеру того, о чем меня просит Шторх, то никакой информации от него сегодня вообще не получу.
Я взяла ручку и начала править текст выступления, внедряя туда через слово властные обороты типа Мы можем добиться этого!… И мы сделаем это!
Шторх был в восторге.
Когда через несколько дней мы с ним вместе сидели в его кремлевском кабинете перед телевизором и наблюдали процедуру утверждения Степашина премьером, Шторх, хитро улыбнувшись, сказал мне:
– А сейчас – слушай внимательно! Сюрприз!
И, как нетрудно догадаться, вслед за этим я услышала в степашинском выступлении вписанный мною собственноручно властный пассаж…
* * *
В июне 1999-го на саммите Большой семерки плюс Россия премьер Степашин, по сути, возглавлял российскую делегацию вместо Ельцина, который из-за ухудшения здоровья смог подъехать только на итоговую церемонию. И вроде бы на моих глазах главы ведущих держав мира обращались со Степашиным как с наиболее вероятным Ельцинским преемником. Все они наперебой спешили назначить ему двусторонние встречи с глазу на глаз. И вообще держались с ним почти как со взрослым. Чубайс в то время тоже уверял меня, что считает Степашина вполне реальным кандидатом в президенты. Но чего-то, едва уловимого, в степашинском характере все-таки не хватало. Может быть, как раз того, что я вписала Андрею Шторху в текст его речи.
* * *
А уж когда во время кельнского саммита я случайно познакомилась с женой Степашина, я окончательно поняла: ее мужу президентство не светит.
Дело было так. Во время зарубежных саммитов я уже давно изобрела прекрасное ноу-хау, позволявшее проходить всюду без всякой аккредитации. В любой европейской стране мне всегда достаточно было для этого произвести над собой предельно простую операцию: просто снять с себя бэджик с надписью ПРЕССА и с независимым видом идти туда, куда мне хотелось. И как только ты избавлялся от этого стадного ярлыка, охрана сразу же опознавала в тебе человека. Точно так же, как в одной фантастической повести: на космическом корабле, как только герой становился на четвереньки, специальные роботы сразу принимали его за животное, начинали кормить, но зато – отводили в клетку. А потом, как только он опять вставал на две ноги – роботы идентифицировали в нем человека и выпускали из клетки. Но зато прекращали кормить.
У охраны и пресс-служб срабатывала ровно та же логика. Ни одному сотруднику секьюрити ни в одной цивилизованной стране мира, где я побывала с обоими последними президентами, ни на одном саммите ни разу не пришло в голову преградить мне путь, если я заблаговременно прятала журналистский бэджик в сумку и шла сквозь заграждения с полной уверенностью, что мне туда – можно и нужно.
В Кельне, на спор, я блистательно продемонстрировала это свое know how корреспондентке Общей газеты Елене Дикун.
Когда жены президентов Большой семерки, а с ними и Тамара Степашина, отправились осматривать выставку архитектурных проектов, Дикун заныла:
– Ну как назло нам пулов на самое интересное мероприятие не дали! Меня в газете как раз попросили сделать материал о нашей новой первой леди…
– Спокуха, Ленка! Если хочешь, – мы туда запросто пройдем. Только отдай мне свой бэджик, расслабься и забудь о том, что ты журналист. И о том, что кто-то тебя куда-то должен пускать или не пускать. Тебе интересно туда войти? Значит – просто входи, и все, ты имеешь право.
После моего минутного психотренинга Дикун, хотя и слегка побледневшая от ужаса, все-таки сделала, как я говорила, и мы, вместе с первыми леди Большой семерки – разумеется, беспрепятственно, без единого вопроса со стороны охраны – прошли на выставку.
Но лучше б мы туда не ходили…
В отличие от супруги Блэра, которая все время осмотра выставки профессионально улыбалась и перебросилась с нами парой ничего не значащих светских фраз, Тамара Владимировна Степашина, явно заскучавшая среди иностранок, заслышав родную русскую речь, просто набросилась на нас с откровениями:
– Ой, девочки, да что же это за выставка такая скучная – кошмар какой-то! – начала она жаловаться на тяготы обязательной протокольной программы.
В этот момент я с ужасом заметила боковым зрением супругу Шредера, с интересом застывшую прямо рядом с нами: я не могла точно припомнить, но мне все-таки мучительно казалось, что она когда-то учила русский язык. Я ярко представила себе, как ей приятно услышать от русской гостьи такие отзывы.
Я шепнула это на ухо Дикун, и мы дипломатично постарались побыстрее увести госпожу Степашину подальше от любопытных немецких ушей.
Но на этом откровения супруги ельцинского преемника не закончились.
Когда совестливая Дикун попыталась перевести разговор в более безопасное светское русло и спросила Тамару Владимировну, как ей понравился номер в гостинице, в которой она здесь с мужем остановилась, Степашина возопила:
– Номер?! Да разве это номер?!
Мы с Дикун в недоумении переглянулись.
– Что, не понравился? – осторожно переспросила я, уже оглядываясь через плечо, нет ли опять Шредерихи на подходе.
– Я могу вам сказать: видали мы номера и получше! -заявила мне Степашина. – Ничего особенного! Так себе!
Дикун, чтобы не прыснуть от хохота прямо посреди зала с первыми леди, стала задом ретироваться к выходу. Но у Степашиной еще явно оставалось много чего недосказанного.
– Куда же вы, девчонки? Вы сами-то откуда? Местные? – дружелюбно поинтересовалась она у нас.
Я решила не расстраивать добрую женщину и мягко ушла от ответа, возразив лишь, что мы тоже приехали из Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Андрюш, брось ты эту фигню – мне с тобой поговорить надо, а времени в обрез, – приставала я к нему. Шторх взбеленился:
– Да?! А кто степашинскую речь писать будет? Ты?! Я уже второй час бьюсь – ничего не получается. Значит так: если тебе от меня что-то нужно, то сначала бери ручку, садись сюда и пиши! Вон, посмотри сначала, что я наваял…
Я прочитала текст, написанный Шторхом, и осталась очень недовольна:
– Ну кто ж так с депутатами разговаривает… Мы хотели бы сделать то-то, мы надеемся на то-то… Что за безвольные модальности? Ты думаешь, после такой речи кто-нибудь его премьером утвердит?!
Тут уже Шторх совсем вышел из себя:
– Вот все вы только критиковать горазды! Будь добра, не критику мне тут разводи, а напиши конкретно, что ты предлагаешь! А если не можешь – уходи! Ну нету меня вдохновения это писать! Пропади он вообще пропадом со своим премьерством! Все, до свиданья, не могу я ни о чем сейчас разговаривать!
Я четко поняла, что если не сделаю сейчас по бартеру того, о чем меня просит Шторх, то никакой информации от него сегодня вообще не получу.
Я взяла ручку и начала править текст выступления, внедряя туда через слово властные обороты типа Мы можем добиться этого!… И мы сделаем это!
Шторх был в восторге.
Когда через несколько дней мы с ним вместе сидели в его кремлевском кабинете перед телевизором и наблюдали процедуру утверждения Степашина премьером, Шторх, хитро улыбнувшись, сказал мне:
– А сейчас – слушай внимательно! Сюрприз!
И, как нетрудно догадаться, вслед за этим я услышала в степашинском выступлении вписанный мною собственноручно властный пассаж…
* * *
В июне 1999-го на саммите Большой семерки плюс Россия премьер Степашин, по сути, возглавлял российскую делегацию вместо Ельцина, который из-за ухудшения здоровья смог подъехать только на итоговую церемонию. И вроде бы на моих глазах главы ведущих держав мира обращались со Степашиным как с наиболее вероятным Ельцинским преемником. Все они наперебой спешили назначить ему двусторонние встречи с глазу на глаз. И вообще держались с ним почти как со взрослым. Чубайс в то время тоже уверял меня, что считает Степашина вполне реальным кандидатом в президенты. Но чего-то, едва уловимого, в степашинском характере все-таки не хватало. Может быть, как раз того, что я вписала Андрею Шторху в текст его речи.
* * *
А уж когда во время кельнского саммита я случайно познакомилась с женой Степашина, я окончательно поняла: ее мужу президентство не светит.
Дело было так. Во время зарубежных саммитов я уже давно изобрела прекрасное ноу-хау, позволявшее проходить всюду без всякой аккредитации. В любой европейской стране мне всегда достаточно было для этого произвести над собой предельно простую операцию: просто снять с себя бэджик с надписью ПРЕССА и с независимым видом идти туда, куда мне хотелось. И как только ты избавлялся от этого стадного ярлыка, охрана сразу же опознавала в тебе человека. Точно так же, как в одной фантастической повести: на космическом корабле, как только герой становился на четвереньки, специальные роботы сразу принимали его за животное, начинали кормить, но зато – отводили в клетку. А потом, как только он опять вставал на две ноги – роботы идентифицировали в нем человека и выпускали из клетки. Но зато прекращали кормить.
У охраны и пресс-служб срабатывала ровно та же логика. Ни одному сотруднику секьюрити ни в одной цивилизованной стране мира, где я побывала с обоими последними президентами, ни на одном саммите ни разу не пришло в голову преградить мне путь, если я заблаговременно прятала журналистский бэджик в сумку и шла сквозь заграждения с полной уверенностью, что мне туда – можно и нужно.
В Кельне, на спор, я блистательно продемонстрировала это свое know how корреспондентке Общей газеты Елене Дикун.
Когда жены президентов Большой семерки, а с ними и Тамара Степашина, отправились осматривать выставку архитектурных проектов, Дикун заныла:
– Ну как назло нам пулов на самое интересное мероприятие не дали! Меня в газете как раз попросили сделать материал о нашей новой первой леди…
– Спокуха, Ленка! Если хочешь, – мы туда запросто пройдем. Только отдай мне свой бэджик, расслабься и забудь о том, что ты журналист. И о том, что кто-то тебя куда-то должен пускать или не пускать. Тебе интересно туда войти? Значит – просто входи, и все, ты имеешь право.
После моего минутного психотренинга Дикун, хотя и слегка побледневшая от ужаса, все-таки сделала, как я говорила, и мы, вместе с первыми леди Большой семерки – разумеется, беспрепятственно, без единого вопроса со стороны охраны – прошли на выставку.
Но лучше б мы туда не ходили…
В отличие от супруги Блэра, которая все время осмотра выставки профессионально улыбалась и перебросилась с нами парой ничего не значащих светских фраз, Тамара Владимировна Степашина, явно заскучавшая среди иностранок, заслышав родную русскую речь, просто набросилась на нас с откровениями:
– Ой, девочки, да что же это за выставка такая скучная – кошмар какой-то! – начала она жаловаться на тяготы обязательной протокольной программы.
В этот момент я с ужасом заметила боковым зрением супругу Шредера, с интересом застывшую прямо рядом с нами: я не могла точно припомнить, но мне все-таки мучительно казалось, что она когда-то учила русский язык. Я ярко представила себе, как ей приятно услышать от русской гостьи такие отзывы.
Я шепнула это на ухо Дикун, и мы дипломатично постарались побыстрее увести госпожу Степашину подальше от любопытных немецких ушей.
Но на этом откровения супруги ельцинского преемника не закончились.
Когда совестливая Дикун попыталась перевести разговор в более безопасное светское русло и спросила Тамару Владимировну, как ей понравился номер в гостинице, в которой она здесь с мужем остановилась, Степашина возопила:
– Номер?! Да разве это номер?!
Мы с Дикун в недоумении переглянулись.
– Что, не понравился? – осторожно переспросила я, уже оглядываясь через плечо, нет ли опять Шредерихи на подходе.
– Я могу вам сказать: видали мы номера и получше! -заявила мне Степашина. – Ничего особенного! Так себе!
Дикун, чтобы не прыснуть от хохота прямо посреди зала с первыми леди, стала задом ретироваться к выходу. Но у Степашиной еще явно оставалось много чего недосказанного.
– Куда же вы, девчонки? Вы сами-то откуда? Местные? – дружелюбно поинтересовалась она у нас.
Я решила не расстраивать добрую женщину и мягко ушла от ответа, возразив лишь, что мы тоже приехали из Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102