лица образовывали танцующие скобочки. Мимоходом заглядывали друзья. Гордон не поленился отправиться на 70-ю улицу, чтобы купить калифорнийского вина, но толь! ко сам выпил больше стакана. И все же они разговаривали и шутили с таким же оживлением, как это происходило : на вечеринках с коктейлями в Ла-Ойе, доказывая тем самым, что они не нуждаются в алкогольном допинге.
Все было так, если бы не его мать. Она быстро пересказала все новости о соседях и теперь полагалась на его сестру и друзей, чтобы поддержать разговор. Оставаясь с ним наедине, она говорила мало. Он ощущал пустоту. Квартира всегда гудела от разговоров, за исключением того времени, когда умирал его отец, и молчание действовало ему на нервы. Гордон рассказал матери о том, какая битва разразилась из-за его работы; о Соле Шриффере (Нет, она не видела новости по телевизору, но она слышала о них. Разве он не помнит, она писала ему о спонтанном резонансе; о предостережении Тьюлара; и, наконец, о Пенни. Его мать была не способна понять и не верила, что какая-то девушка может отвергнуть такого человека, как ее сын. О чем она думала, поступая так? Неожиданно ее реакция показалась Гордону приятной. Он забыл о способности Циатерей подогревать самолюбие сыновей. Он признался, что у него вошло уже в привычку думать, что он и Пенни Придут к принятому образу совместной жизни (к респектабельному, поправила мать). Для него не было большим сюрпризом узнать, что Пенни считает иначе. Тогда что же с ним случилось? Он пытался объяснить это матери. Она слушала и сочувственно поддакивала. “Может, именно Пенни я хотел удержать, когда всему остальному приходит конец…” Однако выходило не совсем то, что он хотел сказать. Он знал, что слова неверны, сразу, как только произносил их. Но мать это задело. “Значит, ты удивлен, что она не понимает, что к чему? Я старалась сказать тебе об этом”. Гордон качал головой, прихлебывая чай. Бесполезный разговор. Он видел это. Все у него перепуталось, ему расхотелось говорить о Пенни, и он принялся снова рассказывать о физике, а его мать, улыбаясь, звенела ложками и чайником. “Хорошая работа — вот что для тебя сейчас нужно. Покажи ей, что она потеряла”. И далее ее речь потекла без остановки — длинная речь, гораздо длиннее, чем ему хотелось бы. Он почувствовал, как в нем закипает энергия, и отключился от этих сложных проблем, связанных с женщинами. Голос матери все гудел в душном воздухе, а он думал о Клаудии Зиннес, перебирал в памяти числа и оборудование, составлял кое-какие планы, когда наконец в его сознание проникли ее слова. Мать решила, что он оставляет Пенни. “Что?” — заикаясь, спросил он, и она ответила твердым голосом: “Ну, после того как эта девушка отвергла тебя…” Они заспорили. Это очень напомнило ему те споры, которые возникали, когда он возвращался со свиданий: и то, как он одевался, и все остальные мелочи, из-за которых в конце концов он стал жить отдельно. Гордон решил сменить тему разговора. Надо бы навестить дядю Герба. “Он в Массачусетсе. Дешево купил крупную партию шляп и теперь их распродает. Знаешь ли, рынок сузился, когда оказалось, что Кеннеди не носит шляпу, но твой дядя рассчитывает на мужчин в Новой Англии. Их головам холодно”. Она еще раз заварила чай. Потом они вышли прогуляться. Молчание все больше разделяло их. Гордон не делал попыток к примирению. Мать просто вскипала при упоминании о Пенни, это было очевидно, но с него достаточно. Он мог бы побыть здесь и подольше, но теперь это сулило только новые неприятности. Гордон сходил с ней в театр на какую-то пьесу и на память об этом подарил матери креп. На следующее утро в 8.28 он улетел на Западное побережье.
Глава 17
12 августа 1963 года
Купер явно сомневался.
— Вы полагаете, этого достаточно?
— Пока да. А там как знать?. — Гордон пожал плечами. — Может, больше не потребуется.
— Мне бы по крайней мере следовало заполнить наблюдения, касающиеся полей высокой энергии.
— Не так уж это важно.
— После того как эта комиссия обошлась со мной, я хотел бы быть уверенным…
— Дополнительное количество данных ничего не решит Вам нужно побольше читать о фундаментальных вопросах, лучше анализировать полученные результаты и прочее.
Хватит вспенивать лабораторию числами.
— Вы в этом уверены?
— Можете прекратить эксперимент завтра.
— Хм, хорошо.
В действительности большее количество данных могло бы подкрепить позицию Купера. Однако Гордону всегда не нравилось чрезмерное число измерений каждого эффекта. Он считал, что это убивает воображение. Через какое-то время вы начинаете видеть только то, что ожидаете. Он не был уверен, что Купер фиксировал все данные по мере их поступления. Это могло послужить оправданием, чтобы выставить Купера из лаборатории и отстранить от оборудования, на котором проводились эксперименты с ядерным магнитным резонансом, но Гордон поступил так по другой причине. Клаудиа Зиннес должна начать работу в сентябре.
Если она обнаружит что-либо аномальное, ему хотелось бы, чтобы его эксперименты проводились параллельно.
Гордон вернулся из лаборатории голодный. Пенни уже поела и теперь смотрела одиннадцатичасовые новости.
— Тебе чего-нибудь принести? — спросил он из кухни.
— Нет.
— А что ты смотришь?
— Марш на Вашингтон.
— Что?
— Мартин Лютер Кинг. Ты знаешь?
Он не обращал внимания на новости и больше не задавал вопросов: обсуждать с ней политику — только ссориться. С тех пор как он вернулся, Пенни специально старалась не говорить ни о чем серьезном. Между ними сохранялось странное перемирие, но не мир.
— Эй! — окликнул он, входя в гостиную, тускло освещенную светом экрана. — Посудомойка не работает.
— Да. — Она даже не повернула головы.
— Ты звонила насчет нее?
— Нет! Один разок придется это сделать тебе.
— Я звонил в прошлый раз.
— Ну, а я не буду. Не люблю вызывать мастера. Пусть остается сломанной.
— Тебе приходится больше ею пользоваться, чем мне.
— Пока — да, но это скоро изменится.
— Что?
— Я не буду больше надрываться с едой.
— Не думаю, что ты сильно утруждала себя.
— Откуда тебе знать? Вряд ли ты смог бы даже поджарить мясо.
— Это не совсем так, — с легкостью отозвался он. — Ты знаешь, я могу кое-что приготовить и сам.
— Вот и давай.
— Я серьезно, — сказал он резко. — Я собираюсь проводить много времени в лаборатории, и…
— Громкие и продолжительные аплодисменты.
— Слушай, ради Бога.
— Я тоже. Разве что приходить и уходить.
— По крайней мере ты что-то сейчас предпринимаешь?
— Ерунда, ты не из-за этого встаешь на тропу войны.
— Это ты метафорически?
— Реально, метафорически, — откуда мне знать?
— Я решил, что ты взаправду.
— А если не так, то почему ты даже не прикоснулся ко мне после возвращения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Все было так, если бы не его мать. Она быстро пересказала все новости о соседях и теперь полагалась на его сестру и друзей, чтобы поддержать разговор. Оставаясь с ним наедине, она говорила мало. Он ощущал пустоту. Квартира всегда гудела от разговоров, за исключением того времени, когда умирал его отец, и молчание действовало ему на нервы. Гордон рассказал матери о том, какая битва разразилась из-за его работы; о Соле Шриффере (Нет, она не видела новости по телевизору, но она слышала о них. Разве он не помнит, она писала ему о спонтанном резонансе; о предостережении Тьюлара; и, наконец, о Пенни. Его мать была не способна понять и не верила, что какая-то девушка может отвергнуть такого человека, как ее сын. О чем она думала, поступая так? Неожиданно ее реакция показалась Гордону приятной. Он забыл о способности Циатерей подогревать самолюбие сыновей. Он признался, что у него вошло уже в привычку думать, что он и Пенни Придут к принятому образу совместной жизни (к респектабельному, поправила мать). Для него не было большим сюрпризом узнать, что Пенни считает иначе. Тогда что же с ним случилось? Он пытался объяснить это матери. Она слушала и сочувственно поддакивала. “Может, именно Пенни я хотел удержать, когда всему остальному приходит конец…” Однако выходило не совсем то, что он хотел сказать. Он знал, что слова неверны, сразу, как только произносил их. Но мать это задело. “Значит, ты удивлен, что она не понимает, что к чему? Я старалась сказать тебе об этом”. Гордон качал головой, прихлебывая чай. Бесполезный разговор. Он видел это. Все у него перепуталось, ему расхотелось говорить о Пенни, и он принялся снова рассказывать о физике, а его мать, улыбаясь, звенела ложками и чайником. “Хорошая работа — вот что для тебя сейчас нужно. Покажи ей, что она потеряла”. И далее ее речь потекла без остановки — длинная речь, гораздо длиннее, чем ему хотелось бы. Он почувствовал, как в нем закипает энергия, и отключился от этих сложных проблем, связанных с женщинами. Голос матери все гудел в душном воздухе, а он думал о Клаудии Зиннес, перебирал в памяти числа и оборудование, составлял кое-какие планы, когда наконец в его сознание проникли ее слова. Мать решила, что он оставляет Пенни. “Что?” — заикаясь, спросил он, и она ответила твердым голосом: “Ну, после того как эта девушка отвергла тебя…” Они заспорили. Это очень напомнило ему те споры, которые возникали, когда он возвращался со свиданий: и то, как он одевался, и все остальные мелочи, из-за которых в конце концов он стал жить отдельно. Гордон решил сменить тему разговора. Надо бы навестить дядю Герба. “Он в Массачусетсе. Дешево купил крупную партию шляп и теперь их распродает. Знаешь ли, рынок сузился, когда оказалось, что Кеннеди не носит шляпу, но твой дядя рассчитывает на мужчин в Новой Англии. Их головам холодно”. Она еще раз заварила чай. Потом они вышли прогуляться. Молчание все больше разделяло их. Гордон не делал попыток к примирению. Мать просто вскипала при упоминании о Пенни, это было очевидно, но с него достаточно. Он мог бы побыть здесь и подольше, но теперь это сулило только новые неприятности. Гордон сходил с ней в театр на какую-то пьесу и на память об этом подарил матери креп. На следующее утро в 8.28 он улетел на Западное побережье.
Глава 17
12 августа 1963 года
Купер явно сомневался.
— Вы полагаете, этого достаточно?
— Пока да. А там как знать?. — Гордон пожал плечами. — Может, больше не потребуется.
— Мне бы по крайней мере следовало заполнить наблюдения, касающиеся полей высокой энергии.
— Не так уж это важно.
— После того как эта комиссия обошлась со мной, я хотел бы быть уверенным…
— Дополнительное количество данных ничего не решит Вам нужно побольше читать о фундаментальных вопросах, лучше анализировать полученные результаты и прочее.
Хватит вспенивать лабораторию числами.
— Вы в этом уверены?
— Можете прекратить эксперимент завтра.
— Хм, хорошо.
В действительности большее количество данных могло бы подкрепить позицию Купера. Однако Гордону всегда не нравилось чрезмерное число измерений каждого эффекта. Он считал, что это убивает воображение. Через какое-то время вы начинаете видеть только то, что ожидаете. Он не был уверен, что Купер фиксировал все данные по мере их поступления. Это могло послужить оправданием, чтобы выставить Купера из лаборатории и отстранить от оборудования, на котором проводились эксперименты с ядерным магнитным резонансом, но Гордон поступил так по другой причине. Клаудиа Зиннес должна начать работу в сентябре.
Если она обнаружит что-либо аномальное, ему хотелось бы, чтобы его эксперименты проводились параллельно.
Гордон вернулся из лаборатории голодный. Пенни уже поела и теперь смотрела одиннадцатичасовые новости.
— Тебе чего-нибудь принести? — спросил он из кухни.
— Нет.
— А что ты смотришь?
— Марш на Вашингтон.
— Что?
— Мартин Лютер Кинг. Ты знаешь?
Он не обращал внимания на новости и больше не задавал вопросов: обсуждать с ней политику — только ссориться. С тех пор как он вернулся, Пенни специально старалась не говорить ни о чем серьезном. Между ними сохранялось странное перемирие, но не мир.
— Эй! — окликнул он, входя в гостиную, тускло освещенную светом экрана. — Посудомойка не работает.
— Да. — Она даже не повернула головы.
— Ты звонила насчет нее?
— Нет! Один разок придется это сделать тебе.
— Я звонил в прошлый раз.
— Ну, а я не буду. Не люблю вызывать мастера. Пусть остается сломанной.
— Тебе приходится больше ею пользоваться, чем мне.
— Пока — да, но это скоро изменится.
— Что?
— Я не буду больше надрываться с едой.
— Не думаю, что ты сильно утруждала себя.
— Откуда тебе знать? Вряд ли ты смог бы даже поджарить мясо.
— Это не совсем так, — с легкостью отозвался он. — Ты знаешь, я могу кое-что приготовить и сам.
— Вот и давай.
— Я серьезно, — сказал он резко. — Я собираюсь проводить много времени в лаборатории, и…
— Громкие и продолжительные аплодисменты.
— Слушай, ради Бога.
— Я тоже. Разве что приходить и уходить.
— По крайней мере ты что-то сейчас предпринимаешь?
— Ерунда, ты не из-за этого встаешь на тропу войны.
— Это ты метафорически?
— Реально, метафорически, — откуда мне знать?
— Я решил, что ты взаправду.
— А если не так, то почему ты даже не прикоснулся ко мне после возвращения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102