Агравейн был уверен в себе и полон презренья.
— Королеву он никогда не тронет. Вы что, не знаете, что случилось с Мельвасом из Летней страны, когда он захватил ее и держал у себя день и ночь в своем летнем доме на островке посреди Озера? Не говорите мне, что этот распутник не получил от нее чего добивался, но король принял ее назад, не сказав ни единого слова, и пообещал, что, даже несмотря на бесплодность, никогда не отошлет ее от себя. Нет, ей он не причинит вреда. Мордред, ты знаешь его лучше других, да и вообще часами бываешь у королевы. Что скажешь?
— Что до нежности его к королеве, тут я согласен. — Мордред снова поставил кувшин с вином и присел на край стола, оглядывая шумное сборище. — Но это все досужие разговоры. Да, всякое болтают, я и сам слышал сплетни, но сдается мне, исходят они в основном отсюда, и доказательств им нет. Никаких доказательств. До тех пор, пока не найдутся доказательства, болтовня так и останется болтовней, состряпанной из вымыслов.
— А, знаешь ли, он прав, — вставил некий Мелин, родич Киана. — Это только сплетни, которые всегда роятся кругом, когда дама столь прекрасна, как наша королева, а ее супруг вдали от ее ложа так часто и так подолгу, как приходится бывать королю.
— Постельные сплетни, — поддержал его Киан. — Ты предлагаешь нам стоять на коленях в грязи и подглядывать в замочную скважину?
Именно это, по сути, и предлагал им Агравейн и потому отрицал теперь все с немалым праведным возмущеньем. Он был не настолько пьян, чтобы не заметить, как собутыльники сплотились против самой мысли о том, чтобы причинить вред королеве, и потому добродетельно изрек:
— Вы неверно поняли меня, друзья. Ничто не сможет убедить меня нанести урон нашей прекрасной госпоже. Но если б мы смогли измыслить способ низвергнуть Бедуира, не причинив ей вреда…
— Ты хочешь сказать, поклясться, что он силой ворвался к ней? Надругался над ней?
— Почему бы и нет? Такое вполне возможно. Моя девчонка что угодно скажет, если мы ей заплатим, и…
— А как насчет Гарета? — спросил кто-то.
Общеизвестно было, что Гарет ухаживал за Линет, фрейлиной королевы, девушкой воспитанной и милой и столь же неподкупной, как и сам Гарет.
— Ладно, ладно! — Почернев лицом, Агравейн повернулся к Мордреду. — Придумать можно много чего, но, клянусь самой темной богиней, мы уже сделали первый шаг и знаем, кто с нами, а кто нет! Мордред, а ты как? Если мы придумаем что-нибудь, что не бросит тени на королеву, ты с нами? Уж ты-то едва ли постоишь за Бедуира.
— Я? — Мордред раздвинул в холодной улыбке губы — эта улыбка оказалась единственным наследством, доставшимся ему от Моргаузы. — Друг Бедуира, главного конюшего, лучшего из рыцарей, правой руки короля на поле брани и в зале Совета? Местоблюстителя и регента в отсутствие Артура, наделенного всей Артуровой властью? — Он помолчал. — Низвергнуть Бедуира? Что вам на это сказать, друзья? Что я с возмущением отвергаю саму эту мысль?
Ответом ему стали смех и стук кубков и чаш по столу и крики: “Мордреда в регенты!”, “А почему бы и нет? Кого еще?”, “Валерия? Нет, слишком стар”, “Тогда кого, Друстана? Гавейна?” А потом с нестройным единством: “Мордреда в регенты! Кого другого? Одного из нас! Мордреда!”
Потом, когда вошла женщина и крики стихли, разговор перешел на вполне безобидный предмет — заговорили о завтрашней охоте.
Когда все разошлись и женщина убирала со стола разбросанные по нему объедки и подтирала лужи пролитого вина, Мордред вышел на свежий воздух.
Он стоял и думал, что ночной разговор и хвалебные крики, против воли, потрясли его. Бедуир исчезнет? Он, бесспорно, станет правой рукой короля, а в его отсутствие — безоговорочным регентом? А когда такое случится, когда он покажет себя как воин и правитель, вполне вероятно, Артур объявит его и своим наследником? Он еще не наследник; наследник — Константин Корнуэльский, сын герцога Кадора, которого Артур, в отсутствие законного принца, объявил наследником верховной власти. Но это случилось еще до того, как был зачат его сын, плоть от его плоти. Законный или нет. Какая в том беда, когда сам Артур был зачат в распутстве?
Из дома его негромко окликнула девушка. Мордред обернулся. Она выглядывала из окна опочивальни; теплый свет лампы падал на распущенные золотые волосы, на обнаженное плечо и грудь. Он улыбнулся и сказал: “Иду”, но едва видел ее. Перед его мысленным взором на фоне ночной тьмы стояло одно лишь лицо королевы.
Гвиневера. Дама с золотыми волосами, еще красивая. Дама с серо-голубыми глазами и милым голосом, и скорой улыбкой, и с нежным остроумием и весельем, что освещало радостью любой покой, где бы она ни находилась. Гвиневера, которая столь очевидно любила своего господина, но знала, что такое страх и одиночество, и из-за этого знания стала другом неуверенному в будущем одинокому мальчику, помогла ему подняться над илом детских воспоминаний и показала ему, как любить с легким сердцем. Чьи пальцы, что из дружбы касались его руки, разожгли пожар там, где нечистые губы Моргаузы не смогли высечь и искры.
Он любил ее. Совсем иначе, чем других. В его жизни было немало женщин: от девушки с островов, с которой он в четырнадцать лет возлежал в лощинке среди вереска, до женщины, которая ждала его сейчас. Но даже мысли его о Гвиневере не укладывались в эти рамки. Он знал лишь, что любит ее, что если досужие сплетни о ней правда, то именем Гекаты он собственными руками низвергнет Бедуира! Король ее не тронет, в этом он был уверен, он, возможно, всего лишь возможно, во имя своей чести отошлет ее от себя…
Дальше этого он не шел. Сомнительно даже, что в мыслях своих он заходил так далеко. Странно, что Мордред, этот холодный ум, едва отдавал себе отчет в таких мыслях. Он сознавал лишь, что испытывает гнев и возрождающееся недоверие к близнецам и их безответственным прихлебателям, слушая грязные сплетни, пятнавшие имя королевы. Пусть это и наполняло его дурными предчувствиями, он отдавал себе отчет в том, в чем заключался его долг как наблюдателя именем короля (соглядатая короля, кисло сказал он самому себе) среди “младокельтов”. Ему придется предупредить Артура о том, какая опасность грозит Бедуиру и королеве. Король вскоре доберется до правды, и если должны быть предприняты какие-то шаги, то предпринимать их надлежит самому Артуру. В этом его долг, за это ему оказано доверие.
А Бедуир что, если будет доказано, что он пренебрег доверием короля?
Мордред отбросил эту мысль и, повинуясь порыву, в котором, если бы даже он распознал его, никогда не признался себе, вошел в дом и взял свое с яростью, которая была ему чужда, как было чуждо ему смятение в мыслях, и которая стоила ему на следующий день золотого ожерелья в знак примирения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120