— Теперь твоя очередь. Пора удаче улыбнуться и тебе. Давай же, попытай счастья. Не стоит портить такую игру.
— Но у меня правда ничего больше нет. — Отвязав с пояса кошель, Габран порылся на самом его дне. — Видишь, совсем ничего. Где же мне еще добыть денег, если я проиграю снова?
Он запустил пальцы поглубже, потом вывернул кошель наизнанку и потряс над доской.
— Вот. Ничего.
Из недр кошеля не вывалилось ни одной монеты, зато выпало что-то другое, покатилось по доске и остановилось наконец, поблескивая в свете лампы.
Это был округлый амулет из дерева, отбеленного морем до блеклого серебра, с грубо вырезанными на нем глазами и ртом. В дырки-глаза были вклеены смолой две голубые речные жемчужины, а изгиб усмехающегося рта был замазан красной глиной. Грубый амулет богини с Оркнеев, по всей видимости, изготовленный ребенком, но для выходца с островов — самый могучий символ.
— А, жемчуг. — Ллир тронул амулет пальцем. — А чем тебе это не ставка? Если богиня с ее амулетом приносят тебе удачу, ты отыграешь и его, и свои деньги в придачу. Ну что. я бросаю первым?
Кости загремели, упали, покатились по обе стороны амулета. Но прежде чем они успели окончательно остановиться, их грубо столкнули с доски. Внезапно протрезвевший, Мордред наклонился и резким движеньем схватил талисман со стола.
— Где ты это взял?
— Не знаю. — Габран удивленно поднял глаза. — Он у меня уже много лет. Не помню, где я его подобрал. Может…
Он умолк. Рот его так и остался полуоткрытым Не спуская расширенных глаз с Мордреда, он неожиданно побелел как полотно. Даже объяви он об этом во весь голос, и тогда признанье его не стало бы более явным: теперь он вспомнил, как попал к нему талисман.
— В чем дело? — спросил кто-то из толпы, но никто ему не ответил. Мордред был так же смертельно бледен, как и Габран.
— Я сам его сделал. — Он говорил ровно и монотонно, так что те, кто не знал его, сочли бы его голос лишенным вообще каких-либо чувств. — Я сделал его для матери. Она всегда носила его. Всегда.
Его взгляд ни на мгновенье не отрывался от лица Габрана. Он не сказал больше ни слова, но фраза его в мертвенной тишине словно закончила сама себя: “До самой смерти”. И теперь с совершенной ясностью, будто признанье было сделано вслух, он понял, как она умерла. Понял, кто был ее убийца и кто послал его на черное дело.
Он не знал, как в руке его очутился нож. Забыты были все споры и доводы о праве королевы убивать по собственной воле. Принц способен совершить такое и совершит. Ногой он отбросил стол, во все стороны полетели игральные фишки. Нож Габрана лежал под рукой у своего хозяина. Схватив его, Габран вскочил на ноги. Остальные, чей ум был затуманен медовухой, все еще считая происходившее у них на глазах внезапной ссорой за игрой, были слишком медлительны.
— Да ну же, ладно вам, — добродушно запротестовал Ллир. — Забирай его, если он твой.
Еще кто-то попытался схватить принца за руку, в которой тот держал нож, но, ускользнув от доброхота, Мордред прыгнул на Габрана: нож он держал умело и низко, готовясь снизу вверх нанести удар под сердце. Габран, немедленно протрезвевший, понял, что надвигавшаяся на него угроза — не сон и не пьяный бред и что она грозит ему смертью, и выбросил руку с ножом. Клинки скользнули друг по другу, но Мордред попал в цель. Нож вошел глубоко под самые ребра, где и застрял в ране.
Выпал из пальцев Габрана, загремел по камням пола клинок. Габран обеими руками вцепился в рукоять ножа, засевшего у него под ребрами. Он наклонился, потом, согнувшись пополам, стал падать ничком. Чьи-то руки подхватили его и уложили на пол. Крови почти не было.
Полную тишину, воцарившуюся в покое, нарушало лишь прерывистое хриплое дыханье раненого. Мордред, стоя над телом, окинул потрясенное сборище взглядом, достойным самого Артура.
— Он это заслужил. Он убил моих родителей. Талисман принадлежал моей матери. Это я сделал его, и она носила его всегда. Он, наверное, взял его, когда убивал их. Он их сжег.
В комнате не было ни одного человека, которому не случалось бы убивать или присутствовать при убийстве. Но услышав такое, многие обменялись взглядами, исполненными отвращенья.
— Сжег их? — переспросил Ллир.
— Сжег заживо в их собственном доме. Я видел, что от него осталось.
— Не заживо.
Шепот вырвался из уст Габрана. Любовник королевы лежал на боку, скрючившись вокруг ножа и сжав руками рукоять, но бессильно и робко, словно ему хотелось вырвать нож, но он страшился боли. С каждым его хриплым неглубоким вдохом на серебряной гравировке рукояти подрагивали блики света.
— Я тоже его видел. — Гавейн стал подле Мордреда, глядя вниз. — Это было ужасающе. Они были бедные люди, преклонных лет. У них не было ничего. Если это правда, Габран… Ты действительно сжег дом Мордреда?
Габран с трудом втянул в себя воздух, словно боль выдавливала жизнь из его легких. Лицо у него побелело как пергамент, а золотистые кудри потемнели от пота.
— Да.
— Тогда ты заслуживаешь смерти, — сказал Гавейн, стоя плечом к плечу с Мордредом.
— Но они были уже мертвы, — прошептал Габран. — Клянусь, они были уже мертвы. Сжег… их… потом. Чтобы скрыть следы.
— Как они умерли? — настойчиво потребовал ответа Мордред.
Габран не ответил. Быстро опустившись подле него на колени, Мордред положил руку на рукоять кинжала. Руки раненого дернулись и упали, лишенные силы. Со все тем же обманчивым спокойствием Мордред произнес:
— Ты все равно умрешь, Габран. Так скажи мне сейчас. Как они умерли?
— От яда.
От одного этого слова по всем собравшимся пробежала дрожь. Слова передавались из уст в уста, так что шепот метался по комнате словно шипенье. Яд. Оружие женщины. Оружие ведьмы.
Мордред оставался недвижим, но почувствовал, как подле него напрягся Гавейн.
— Ты отвез им яд?
— Да. Да. С остальными дарами. Дареное вино.
Никто из каэрлеонцев не произнес ни слова, а никому из оркнейцев это и не было нужно. Мягко, утвердительно, а не задавая вопрос, Мордред проговорил:
— Дар королевы.
— Да, — выдохнул Габран и вновь, задыхаясь, втянул в себя воздух.
— Почему?
— На случай, если женщина знала… догадалась… о чем-то… о тебе.
— При чем тут я?
— Я не знаю.
— Ты умираешь, Габран. При чем тут я?
Габран, королевин фаворит, жертва королевина обмана, изрек последнюю свою ложь ради королевы:
— Я не знаю… Клянусь… не знаю…
— Так умри. — Мордред выдернул нож.
К Верховному королю его отвели немедля.
15
Артур был занят вовсе не грозными делами: он выбирал себе щенка из помета. Мальчишка с псарни принес шестерых щенят; вокруг встревожено крутилась сука, а шестерка белых в черных пятнах щенков, тявкая и повизгивая, возились у ног короля. Беспокойно и нервно сука раз за разом подбегала к ним, чтобы, подхватив одного из своих отпрысков зубами за шкирку, оттащить назад в корзину, но не успевала она схватить другого, как первый уже перелезал через невысокую стенку и с тявканьем присоединялся к свалке посреди залы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Но у меня правда ничего больше нет. — Отвязав с пояса кошель, Габран порылся на самом его дне. — Видишь, совсем ничего. Где же мне еще добыть денег, если я проиграю снова?
Он запустил пальцы поглубже, потом вывернул кошель наизнанку и потряс над доской.
— Вот. Ничего.
Из недр кошеля не вывалилось ни одной монеты, зато выпало что-то другое, покатилось по доске и остановилось наконец, поблескивая в свете лампы.
Это был округлый амулет из дерева, отбеленного морем до блеклого серебра, с грубо вырезанными на нем глазами и ртом. В дырки-глаза были вклеены смолой две голубые речные жемчужины, а изгиб усмехающегося рта был замазан красной глиной. Грубый амулет богини с Оркнеев, по всей видимости, изготовленный ребенком, но для выходца с островов — самый могучий символ.
— А, жемчуг. — Ллир тронул амулет пальцем. — А чем тебе это не ставка? Если богиня с ее амулетом приносят тебе удачу, ты отыграешь и его, и свои деньги в придачу. Ну что. я бросаю первым?
Кости загремели, упали, покатились по обе стороны амулета. Но прежде чем они успели окончательно остановиться, их грубо столкнули с доски. Внезапно протрезвевший, Мордред наклонился и резким движеньем схватил талисман со стола.
— Где ты это взял?
— Не знаю. — Габран удивленно поднял глаза. — Он у меня уже много лет. Не помню, где я его подобрал. Может…
Он умолк. Рот его так и остался полуоткрытым Не спуская расширенных глаз с Мордреда, он неожиданно побелел как полотно. Даже объяви он об этом во весь голос, и тогда признанье его не стало бы более явным: теперь он вспомнил, как попал к нему талисман.
— В чем дело? — спросил кто-то из толпы, но никто ему не ответил. Мордред был так же смертельно бледен, как и Габран.
— Я сам его сделал. — Он говорил ровно и монотонно, так что те, кто не знал его, сочли бы его голос лишенным вообще каких-либо чувств. — Я сделал его для матери. Она всегда носила его. Всегда.
Его взгляд ни на мгновенье не отрывался от лица Габрана. Он не сказал больше ни слова, но фраза его в мертвенной тишине словно закончила сама себя: “До самой смерти”. И теперь с совершенной ясностью, будто признанье было сделано вслух, он понял, как она умерла. Понял, кто был ее убийца и кто послал его на черное дело.
Он не знал, как в руке его очутился нож. Забыты были все споры и доводы о праве королевы убивать по собственной воле. Принц способен совершить такое и совершит. Ногой он отбросил стол, во все стороны полетели игральные фишки. Нож Габрана лежал под рукой у своего хозяина. Схватив его, Габран вскочил на ноги. Остальные, чей ум был затуманен медовухой, все еще считая происходившее у них на глазах внезапной ссорой за игрой, были слишком медлительны.
— Да ну же, ладно вам, — добродушно запротестовал Ллир. — Забирай его, если он твой.
Еще кто-то попытался схватить принца за руку, в которой тот держал нож, но, ускользнув от доброхота, Мордред прыгнул на Габрана: нож он держал умело и низко, готовясь снизу вверх нанести удар под сердце. Габран, немедленно протрезвевший, понял, что надвигавшаяся на него угроза — не сон и не пьяный бред и что она грозит ему смертью, и выбросил руку с ножом. Клинки скользнули друг по другу, но Мордред попал в цель. Нож вошел глубоко под самые ребра, где и застрял в ране.
Выпал из пальцев Габрана, загремел по камням пола клинок. Габран обеими руками вцепился в рукоять ножа, засевшего у него под ребрами. Он наклонился, потом, согнувшись пополам, стал падать ничком. Чьи-то руки подхватили его и уложили на пол. Крови почти не было.
Полную тишину, воцарившуюся в покое, нарушало лишь прерывистое хриплое дыханье раненого. Мордред, стоя над телом, окинул потрясенное сборище взглядом, достойным самого Артура.
— Он это заслужил. Он убил моих родителей. Талисман принадлежал моей матери. Это я сделал его, и она носила его всегда. Он, наверное, взял его, когда убивал их. Он их сжег.
В комнате не было ни одного человека, которому не случалось бы убивать или присутствовать при убийстве. Но услышав такое, многие обменялись взглядами, исполненными отвращенья.
— Сжег их? — переспросил Ллир.
— Сжег заживо в их собственном доме. Я видел, что от него осталось.
— Не заживо.
Шепот вырвался из уст Габрана. Любовник королевы лежал на боку, скрючившись вокруг ножа и сжав руками рукоять, но бессильно и робко, словно ему хотелось вырвать нож, но он страшился боли. С каждым его хриплым неглубоким вдохом на серебряной гравировке рукояти подрагивали блики света.
— Я тоже его видел. — Гавейн стал подле Мордреда, глядя вниз. — Это было ужасающе. Они были бедные люди, преклонных лет. У них не было ничего. Если это правда, Габран… Ты действительно сжег дом Мордреда?
Габран с трудом втянул в себя воздух, словно боль выдавливала жизнь из его легких. Лицо у него побелело как пергамент, а золотистые кудри потемнели от пота.
— Да.
— Тогда ты заслуживаешь смерти, — сказал Гавейн, стоя плечом к плечу с Мордредом.
— Но они были уже мертвы, — прошептал Габран. — Клянусь, они были уже мертвы. Сжег… их… потом. Чтобы скрыть следы.
— Как они умерли? — настойчиво потребовал ответа Мордред.
Габран не ответил. Быстро опустившись подле него на колени, Мордред положил руку на рукоять кинжала. Руки раненого дернулись и упали, лишенные силы. Со все тем же обманчивым спокойствием Мордред произнес:
— Ты все равно умрешь, Габран. Так скажи мне сейчас. Как они умерли?
— От яда.
От одного этого слова по всем собравшимся пробежала дрожь. Слова передавались из уст в уста, так что шепот метался по комнате словно шипенье. Яд. Оружие женщины. Оружие ведьмы.
Мордред оставался недвижим, но почувствовал, как подле него напрягся Гавейн.
— Ты отвез им яд?
— Да. Да. С остальными дарами. Дареное вино.
Никто из каэрлеонцев не произнес ни слова, а никому из оркнейцев это и не было нужно. Мягко, утвердительно, а не задавая вопрос, Мордред проговорил:
— Дар королевы.
— Да, — выдохнул Габран и вновь, задыхаясь, втянул в себя воздух.
— Почему?
— На случай, если женщина знала… догадалась… о чем-то… о тебе.
— При чем тут я?
— Я не знаю.
— Ты умираешь, Габран. При чем тут я?
Габран, королевин фаворит, жертва королевина обмана, изрек последнюю свою ложь ради королевы:
— Я не знаю… Клянусь… не знаю…
— Так умри. — Мордред выдернул нож.
К Верховному королю его отвели немедля.
15
Артур был занят вовсе не грозными делами: он выбирал себе щенка из помета. Мальчишка с псарни принес шестерых щенят; вокруг встревожено крутилась сука, а шестерка белых в черных пятнах щенков, тявкая и повизгивая, возились у ног короля. Беспокойно и нервно сука раз за разом подбегала к ним, чтобы, подхватив одного из своих отпрысков зубами за шкирку, оттащить назад в корзину, но не успевала она схватить другого, как первый уже перелезал через невысокую стенку и с тявканьем присоединялся к свалке посреди залы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120