Слуга божий Магглтон; Отомститель грехов — Двойной удар; Стойкий в вере Джиппс; Правый поворот — Бей в цель…» Что это за чертовщина? Наверно, список бербонского парламента «Восхвалим Господа Бога» или же евангельского воинства старого Нола? Этот последний парень, судя по его имени, разбирался в своем деле неплохо. Но что это все значит, девушка?
— Посмотрите не эту, а другую бумагу, сэр, — ответила Джини, несколько смущенная происшедшей ошибкой.
— А вот это, без сомнения, почерк моего несчастного деда: «Всем доброжелателям семейства Аргайла этот документ свидетельствует, что Бенджамен Батлер из драгунского полка Монка с Божьей помощью спас мою жизнь от четырех английских кавалеристов, намеревавшихся убить меня; не имея в настоящее время других возможностей вознаградить моего спасителя, даю ему это письмо в надежде, что оно пригодится ему лично или его близким в наши смутные времена, и заклинаю моих друзей, арендаторов, родственников и всех, кто меня почитает, как в Верхней, так и в Нижней Шотландии, оказывать поддержку и помощь названному Бенджамену Батлеру, его друзьям и семье в невзгодах, которые могут их постигнуть, содействуя им словом, делом и службой, дабы отблагодарить его за содеянное мне благодеяние. К сему руку приложил Лорн».
— Действительно, строгое предписание. Этот Бенджамен Батлер, наверно, твой дедушка? Ты слишком молода, чтобы быть его дочерью.
— Он не был моим родственником, сэр. Он приходится дедушкой одному… сыну одного из наших соседей — моему истинному доброжелателю, сэр. — Слова эти сопровождались небольшим поклоном.
— А, понимаю, — сказал герцог, — любовь без страха и упрека. Значит, он был дедушкой того, с кем ты помолвлена?
— С кем я была помолвлена, сэр, — ответила, вздохнув, Джини, — но эта несчастная история с моей бедной сестрой…
— Неужели, — вырвалось у герцога, — он из-за этого бросил тебя? Возможно ли?
— Нет, сэр, он никогда не оставил бы друга в беде, — возразила Джини, — но я ведь должна думать не только о себе, но и о нем тоже. Он человек духовного звания, сэр, и ему не следует жениться на мне, раз на нашу семью пало такое бесчестье.
— Ты совершенно необычайная девушка, — сказал герцог, — мне кажется, ты думаешь обо всех, кроме себя. Неужели ты и в самом деле пришла пешком из Эдинбурга, чтобы заняться этими безнадежными хлопотами по делу твоей сестры?
— Я не все время шла пешком, сэр. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом, и потом дилижанс…
— Ну хорошо, это не столь важно, — прервал ее герцог. — Почему ты предполагаешь, что сестра твоя невиновна?
— Потому что нет доказательств ее вины. Об этом говорят вот эти бумаги.
Она вручила ему запись свидетельских показаний и копии показаний самой Эффи. Их раздобыл Батлер уже после ее ухода, а Сэдлтри переправил их в Лондон к миссис Гласс, так что эти документы, столь важные для поддержания ее ходатайства, уже ожидали Джини, когда она приехала в Лондон.
— Сядь в это кресло, милая, — сказал герцог, — и подожди, пока я просмотрю бумаги.
Она повиновалась и с крайним беспокойством следила за изменениями его лица, пока герцог быстро, но внимательно просматривал документы, делая пометки во время чтения. Бегло пробежав их, он поднял глаза, словно собираясь что-то сказать, но изменил свое намерение, не желая, очевидно, связать себя слишком поспешными выводами, и снова несколько раз перечитал те параграфы, которые отметил как наиболее важные. Все это отняло у него значительно меньше времени, чем у человека заурядных способностей, ибо его острый, проницательный ум и безошибочное чутье моментально подмечали именно те факты, которые являлись существенными для данного вопроса. Несколько минут он сидел, погруженный в глубокие размышления, и наконец встал.
— Девушка, — проговорил герцог, — решение, вынесенное по делу твоей сестры, безусловно, жестоко.
— Благослови вас Бог, сэр, за такие слова! — воскликнула Джини.
— Ведь духу английского закона совсем несвойственно, — продолжал герцог, — считать совершившимся то, что не доказано, и наказывать смертной казнью за преступление, которое, судя по малоубедительному выступлению прокурора, может быть и не было совершено.
— Благослови вас Бог, сэр! — снова сказала Джини, которая, встав с места и сжав руки, с блестевшими сквозь слезы глазами и вся трепеща от волнения, впитывала в себя каждое слово, произнесенное герцогом.
— Но, увы, бедная моя девушка, какой для тебя прок в моем мнении, если я не смогу внушить его тем, в чьих руках по закону жизнь твоей сестры? Кроме того, я не адвокат; мне нужно посоветоваться по этому делу с нашими шотландскими официальными законоведами.
— О сэр, но то, что считаете разумным вы, будет разумно и для них.
— В этом я не уверен, — ответил герцог. — Сколько голов, столько умов, как говорит наша старая пословица. Но все же ты не совсем напрасно понадеялась на меня. Оставь мне эти бумаги, а я дам тебе знать о себе завтра или послезавтра. Постарайся не отлучаться из дома миссис Гласс и будь готова прибыть ко мне по первому же моему зову. Не нужно, чтобы миссис Гласс сопровождала тебя. И вот еще что: пожалуйста, будь одета точно так же, как сейчас.
— Я могла бы надеть шляпу, сэр, — сказала Джини, — но ваша честь знает, что по обычаям нашей страны девушкам не полагается этого делать. И я подумала, раз ваша светлость так далеко от родины, вам будет по сердцу эта клетчатая шаль. — И она посмотрела на свой плед.
— Ты рассудила очень правильно, — сказал герцог, — шотландская одежда была всегда дорога мне, и только смерть может сделать сердце Мак-Каллумора настолько холодным, чтобы оно не согрелось при виде клетчатого пледа. А теперь ступай и смотри будь на месте, когда я пришлю за тобой.
Джини ответила:
— Этого можно не опасаться, сэр, потому что я никуда не выхожу: меня совсем не интересуют разные зрелища в этой путанице черных домов. Но не обессудьте меня, если я скажу вашей светлой милости, что если вам придется обратиться к людям повыше вас чином и положением (не обижайтесь на меня за такие слова), то считайте, что между вами и ими так же не может быть никаких счетов, как между бедной Джини из Сент-Леонарда и герцогом Аргайлом, — и тогда вы не обидитесь и не отступите после первого же грубого слова, которое вам скажут.
— Я совсем не склонен, — сказал, смеясь, герцог, — обращать внимание на грубые слова. Не возлагай слишком много надежд на мои обещания. Я сделаю все, что в моих силах, но сердцами королей повелевает лишь Бог.
Джини почтительно поклонилась и вышла. Приближенный герцога с большой предупредительностью проводил ее до кареты, что, очевидно, было вызвано не столько ее внешним видом, сколько продолжительностью аудиенции, пожалованной ей герцогом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
— Посмотрите не эту, а другую бумагу, сэр, — ответила Джини, несколько смущенная происшедшей ошибкой.
— А вот это, без сомнения, почерк моего несчастного деда: «Всем доброжелателям семейства Аргайла этот документ свидетельствует, что Бенджамен Батлер из драгунского полка Монка с Божьей помощью спас мою жизнь от четырех английских кавалеристов, намеревавшихся убить меня; не имея в настоящее время других возможностей вознаградить моего спасителя, даю ему это письмо в надежде, что оно пригодится ему лично или его близким в наши смутные времена, и заклинаю моих друзей, арендаторов, родственников и всех, кто меня почитает, как в Верхней, так и в Нижней Шотландии, оказывать поддержку и помощь названному Бенджамену Батлеру, его друзьям и семье в невзгодах, которые могут их постигнуть, содействуя им словом, делом и службой, дабы отблагодарить его за содеянное мне благодеяние. К сему руку приложил Лорн».
— Действительно, строгое предписание. Этот Бенджамен Батлер, наверно, твой дедушка? Ты слишком молода, чтобы быть его дочерью.
— Он не был моим родственником, сэр. Он приходится дедушкой одному… сыну одного из наших соседей — моему истинному доброжелателю, сэр. — Слова эти сопровождались небольшим поклоном.
— А, понимаю, — сказал герцог, — любовь без страха и упрека. Значит, он был дедушкой того, с кем ты помолвлена?
— С кем я была помолвлена, сэр, — ответила, вздохнув, Джини, — но эта несчастная история с моей бедной сестрой…
— Неужели, — вырвалось у герцога, — он из-за этого бросил тебя? Возможно ли?
— Нет, сэр, он никогда не оставил бы друга в беде, — возразила Джини, — но я ведь должна думать не только о себе, но и о нем тоже. Он человек духовного звания, сэр, и ему не следует жениться на мне, раз на нашу семью пало такое бесчестье.
— Ты совершенно необычайная девушка, — сказал герцог, — мне кажется, ты думаешь обо всех, кроме себя. Неужели ты и в самом деле пришла пешком из Эдинбурга, чтобы заняться этими безнадежными хлопотами по делу твоей сестры?
— Я не все время шла пешком, сэр. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом, и потом дилижанс…
— Ну хорошо, это не столь важно, — прервал ее герцог. — Почему ты предполагаешь, что сестра твоя невиновна?
— Потому что нет доказательств ее вины. Об этом говорят вот эти бумаги.
Она вручила ему запись свидетельских показаний и копии показаний самой Эффи. Их раздобыл Батлер уже после ее ухода, а Сэдлтри переправил их в Лондон к миссис Гласс, так что эти документы, столь важные для поддержания ее ходатайства, уже ожидали Джини, когда она приехала в Лондон.
— Сядь в это кресло, милая, — сказал герцог, — и подожди, пока я просмотрю бумаги.
Она повиновалась и с крайним беспокойством следила за изменениями его лица, пока герцог быстро, но внимательно просматривал документы, делая пометки во время чтения. Бегло пробежав их, он поднял глаза, словно собираясь что-то сказать, но изменил свое намерение, не желая, очевидно, связать себя слишком поспешными выводами, и снова несколько раз перечитал те параграфы, которые отметил как наиболее важные. Все это отняло у него значительно меньше времени, чем у человека заурядных способностей, ибо его острый, проницательный ум и безошибочное чутье моментально подмечали именно те факты, которые являлись существенными для данного вопроса. Несколько минут он сидел, погруженный в глубокие размышления, и наконец встал.
— Девушка, — проговорил герцог, — решение, вынесенное по делу твоей сестры, безусловно, жестоко.
— Благослови вас Бог, сэр, за такие слова! — воскликнула Джини.
— Ведь духу английского закона совсем несвойственно, — продолжал герцог, — считать совершившимся то, что не доказано, и наказывать смертной казнью за преступление, которое, судя по малоубедительному выступлению прокурора, может быть и не было совершено.
— Благослови вас Бог, сэр! — снова сказала Джини, которая, встав с места и сжав руки, с блестевшими сквозь слезы глазами и вся трепеща от волнения, впитывала в себя каждое слово, произнесенное герцогом.
— Но, увы, бедная моя девушка, какой для тебя прок в моем мнении, если я не смогу внушить его тем, в чьих руках по закону жизнь твоей сестры? Кроме того, я не адвокат; мне нужно посоветоваться по этому делу с нашими шотландскими официальными законоведами.
— О сэр, но то, что считаете разумным вы, будет разумно и для них.
— В этом я не уверен, — ответил герцог. — Сколько голов, столько умов, как говорит наша старая пословица. Но все же ты не совсем напрасно понадеялась на меня. Оставь мне эти бумаги, а я дам тебе знать о себе завтра или послезавтра. Постарайся не отлучаться из дома миссис Гласс и будь готова прибыть ко мне по первому же моему зову. Не нужно, чтобы миссис Гласс сопровождала тебя. И вот еще что: пожалуйста, будь одета точно так же, как сейчас.
— Я могла бы надеть шляпу, сэр, — сказала Джини, — но ваша честь знает, что по обычаям нашей страны девушкам не полагается этого делать. И я подумала, раз ваша светлость так далеко от родины, вам будет по сердцу эта клетчатая шаль. — И она посмотрела на свой плед.
— Ты рассудила очень правильно, — сказал герцог, — шотландская одежда была всегда дорога мне, и только смерть может сделать сердце Мак-Каллумора настолько холодным, чтобы оно не согрелось при виде клетчатого пледа. А теперь ступай и смотри будь на месте, когда я пришлю за тобой.
Джини ответила:
— Этого можно не опасаться, сэр, потому что я никуда не выхожу: меня совсем не интересуют разные зрелища в этой путанице черных домов. Но не обессудьте меня, если я скажу вашей светлой милости, что если вам придется обратиться к людям повыше вас чином и положением (не обижайтесь на меня за такие слова), то считайте, что между вами и ими так же не может быть никаких счетов, как между бедной Джини из Сент-Леонарда и герцогом Аргайлом, — и тогда вы не обидитесь и не отступите после первого же грубого слова, которое вам скажут.
— Я совсем не склонен, — сказал, смеясь, герцог, — обращать внимание на грубые слова. Не возлагай слишком много надежд на мои обещания. Я сделаю все, что в моих силах, но сердцами королей повелевает лишь Бог.
Джини почтительно поклонилась и вышла. Приближенный герцога с большой предупредительностью проводил ее до кареты, что, очевидно, было вызвано не столько ее внешним видом, сколько продолжительностью аудиенции, пожалованной ей герцогом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167