Когда Хаген ушел, Штирлиц одними губами прошептал:
– Если они выслали самолет — готовься к вечеру и не паникуй, если меня долго не будет.
Ян кивнул и громко сказал:
– Послушайте, Штирлиц, у меня плохо с головой, право слово. И потом вы открыли мне так много неожиданного, что все это надо обдумать. Позвольте мне полежать — я ведь все же только-только после ранения...
– Я очень сожалею, но придется посидеть здесь, — ответил Штирлиц. — Я хочу вместе с вами вспомнить в деталях, что было вчера вечером. Вы сидели у Мэри Пейдж, в ее номере, не так ли?
– Я лежал в номере у Мэри — если вы добиваетесь точности...
(А Штирлиц с Лерстом в то время шли в сопровождении трех агентов гестапо и нескольких франкистских «гвардия сивиль» по коридору: начался повальный обыск англичан и американцев из журналистского корпуса.
– Здесь живет баба? — спросил Штирлиц портье, шедшего рядом, когда они остановились около номера Мэри.
– Да, сеньор.
– Стоит ли тревожить даму? — спросил один из «гвардии сивиль». — У вас к ней ничего конкретного нет?
– А черт его знает, — буркнул Штирлиц, — пока — ничего...
– Ладно, пошли дальше, — сказал Лерст.
Мальчик из ресторана с подносом, на котором были установлены приборы на две персоны, лихо пронесся по коридору, остановился возле Лерста и постучал в дверь номера.
– Здесь живут двое? — удивился Лерст. — Хаген сказал, что тут одна женщина.
– У сеньоры в гостях сеньор, — пояснил мальчишка, — тот, у которого была прострелена голова на фронте.)
...Хаген позвонил Штирлицу от шифровальщиков через пять минут.
– Самолет за латышом вылетает из Берлина.
– Когда?
– Там не сказано когда. Сказано, что вылетает. И прибудет сюда завтра утром, в девять ноль-ноль. Самолет номер 259. Под командованием обер-лейтенанта Грилля.
– Рудольфа Грилля?
– Там нет имени.
– А вы разве не знаете Рудди?
– Нет.
– Странно. Он же водит наши спецсамолеты...
– Я никогда не летал на спецсамолетах.
– Еще полетаете. Ну, двигайся сюда. Я передам вам нашего гостя, он не про мои нервы...
– Ага! — засмеялся Хаген. — А вы еще меня бранили...
– Я вас не бранил, а делал замечание по службе.
– Простите, штурмбанфюрер...
Штирлиц положил трубку и шепнул очень устало:
– Выдай ему концерт. Он сейчас будет тебя бояться. И постарайся поспать — боюсь, что ночь у нас будет хлопотная...
– Хлопотнее вчерашней?
(А вчерашняя ночь была очень душной — менялась погода, с Пиренеев натянуло низкие тучи, неожиданные в это время года. В небе ворочался гром. Лерст сидел на краешке стола, наблюдая, как Штирлиц вместе с испанскими полицейскими осматривал вещи в номере Мэри.
– Какие-нибудь неприятности? — спросил Пальма. — Или вы подозреваете мою подругу в преступлении?
– Нет, что вы, — ответил Лерст, — идет повальный обыск во всем отеле. Если бы мы не зашли к вам, завтра же злые языки обвинили вас в том, что вы — цепной пес германского посольства. Только поэтому нам пришлось сюда влезть, тысяча извинений, Ян, тысяча извинений...
В номер заглянул Хаген и сказал...
– У остальных все в порядке.
– Спасибо. Пожалуйста, произведите личный досмотр господина Пальма, Хаген.
– Прошу простить, господин Пальма, — сказал Хаген.
– Пожалуйста, пожалуйста, это даже интересно, — ответил Ян, — меня еще никогда не обыскивали — особенно друзья, которые только тем и озабочены, как бы оберечь мое реноме...
Он поднялся, подмигнул Мэри и вдруг почувствовал, как на лбу начал медленно выступать холодный пот: он вспомнил, что в заднем кармане брюк лежит та новая шифровальная таблица, сделанная в форме жевательной резинки, которую ему передал Вольф.
– Мэри, — сказал он, отправляясь в ванную в сопровождении Хагена и двух испанских полицейских, — дай мне пожевать резинку, а то у меня от волнения пересохло в горле.
Мэри, завернутая в простыню, усмехнулась:
– Я боюсь, джентльмены будут шокированы, если я встану с кровати, милый. Жевательная резинка лежит у меня в столе.
Штирлиц медленно посмотрел на Яна и все понял. Он открыл письменный стол и протянул Пальма несколько жевательных резинок, потом как-то странно поскользнулся на паркете и растянулся, стукнувшись плечом о край стола. Лерст и Хаген бросились к нему, и этого мгновения было достаточно, чтобы Пальма сунул шифровальную таблицу в рот и одновременно протянул резинки двум испанским полицейским. Те развернули серебряные бумажки и отправили в рот апельсиновые резинки. Штирлиц, потирая плечо, поднялся и сказал:
– А считается, что на паркете нельзя сломать шею.
Лерст, заметив, что испанцы еще не начали досматривать Пальма, раздраженно спросил:
– Что вы жуете?
Те открыли рты, показывая ему резинку.
Ян закашлялся и проглотил шифровальную таблицу.
– Я так испугался вашего окрика, что проглотил свою, — сказал он, — теперь у меня слипнутся кишки, и похороны придется организовать за ваш счет. Хотите пожевать?
– Я не корова.
Лерст пропустил Пальма вперед. Он присел на край ванны: у него была такая манера — приседать все время на края столов, подоконников, кресел. Полицейские обшарили карманы Пальма и передали содержимое Лерсту. Тот просмотрел записную книжку, блокнот, вернул все это Яну и сказал:
– Пожалуйста, извинитесь перед вашей дамой, Ян, но мне необходимо сейчас же перекинуться с вами парой слов.
– Валяйте.
– Не здесь. Давайте уйдем из отеля, так будет лучше.
Когда Лерст и Ян вышли из номера, Штирлиц сказал полицейским:
– Здесь порядок. Пошли.
Он дождался, пока все покинули номер, повернулся к Мэри и долго смотрел на нее, а потом, тяжело вздохнув, тихо сказал:
– Спокойной ночи... Желаю вам увидеть вашего приятеля еще раз.
Хаген вернулся в кабинет — в обычной своей манере — очень тихо, почти неслышно.
– Кликните кого-нибудь из дежурных, — попросил Штирлиц, — а мы с вами покинем господина Пальма минут на пять.
Когда они вышли из кабинета, Штирлиц сказал:
– Боюсь, что здесь нам с ним не отличиться — он молчит, как тыква, или несет чушь.
– Я же говорил вам...
– Говорили, говорили... Вы умница, приятель... Тем не менее сидите с ним и мотайте его, а я поеду в посольство и договорюсь с Кессельрингом о сопровождении этого самого самолета здешними истребителями от границы...
– Хорошо. Мне ждать ваших указаний или отпустить его спать?
– Нет... Спать — только в крайнем случае, если у него действительно перекрутились в черепе шарики. А так — работайте. Вдруг вам повезет? Это ж прекрасно, если вы напишете рапорт Гейдриху о вашей победе над латышом.
– Это будет наша совместная победа.
– Да будет вам, приятель... Я вообще в этом деле пятая фигура с краю. Счастливо, я, пожалуй, двину, пока они не разъехались пьянствовать...
– Сегодня, по-моему, нигде нет приемов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31