«Духи-то, кажется, были „Кармен“, - вспомнил Гипатов. - Почему-то все пьяницы любят женские духи». Потом он вспомнил зеленый костюм Назаренко - тот всегда носил яркие костюмы и очень пестрые рубашки.
- Как говорится, ни черта не вызвал я ассоциациями, - вздохнул Гипатов, - кроме пустой лирики. Если бы он злодеем уже тогда был, или, наоборот, добрым гением, - другое дело. Запоминают заметных. А он был вроде амебы - полностью лишен какой бы то ни было индивидуальности…
- Плохо дело…
- А черт с ним, найдется, я думаю, а?
- Должен, конечно.
- Когда схватите - от меня привет. Он меня помнит, я ему рожу единожды бил. Товарищ был отменно трусоват.
- Чего же он боялся?
- Силы… Да, вспомнил. Он, если за девушкой ухаживал, любил с ней вечером мимо ресторанов ходить. Оттуда какой пьяный завалится - ну, такой, что на ногах не стоит, - он ему с ходу по морде. Девушки любят, когда с ними ходит сильный парень, в сильных быстрей влюбляются, да и боятся их… А Назаренко больше и не надо было. Я же говорю, подонок…
Шрезель
Он говорил страстно, с надрывом, но иногда замолкал и тяжело смотрел в одну точку, прямо перед собой, куда-то мимо Костенко. Руки у него были маленькие, толстые, удивительно женственные, только с обгрызенными ногтями. Он беспрерывно курил, но не гасил окурки в пепельнице, и они дымились, как благовония в храме.
- Понимаете, - вдруг снова взорвался Шрезель, - так мне трудно вспоминать! Предлагайте какой-нибудь вопрос, тогда у меня пойдет ниточка. Я люблю наводящие вопросы. Вы помогите мне вопросами, тогда я смогу понять, что вас интересует. Как человек серый, я самостоятельно мыслить не умею, только по подсказке, - он усмехнулся и повторил: - Только по подсказке… Но я просто не могу себе представить его в роли грабителя.
- Почему?
- Ну, теория квадратного подбородка, дегенеративного черепа и низкого лба, я это имею в виду. Ламброзо и его школа. Назаренко был красивым парнем, с умным лицом… И глаза у него хорошие…
- Тут возможны накладки. Ламброзо у нас не в ходу.
- Напрасно. По-моему, его теория очень любопытна. На Западе он в моде.
Костенко был по-прежнему зол - он трудно отходил после посещения исполкома. Поэтому он сказал:
- В таком случае я вынужден вас арестовать прямо сейчас. Как говорится, превентивно…
Шрезель засмеялся.
- За что?
- За Ламброзо. Он, знаете, как определяет грабителя-рецидивиста?
- Не помню.
- Могу напомнить, только не обижайтесь. Растительность, поднимающаяся по щекам вплотную к глазам, выступающая вперед нижняя челюсть, толстые пальцы, крючковатый нос, обгрызенные ногти. Возьмите зеркало, внимательно смотрите на свое лицо, а я повторю ваш «словесный портрет» еще раз.
- Неужели я такая образина? - спросил Шрезель, но к зеркалу, стоявшему на низком столике около приемника, невольно обернулся. Он внимательно оглядел себя и переспросил: - Разве у меня нижняя челюсть выступает?
- Должен вас огорчить…
- О, погодите, у него внизу, вот здесь, - Шрезель открыл рот и показал два передних зуба, - были золотые коронки! Ура! Пошла ниточка! Вы мне помогли… Я могу фантазировать, если мне помогают! Еще вспомнил: он очень любил, как он определял, «вертеть динамо». Брал такси, катался по городу, потом останавливался у проходного двора, говорил, что выходит на минуточку, и убегал. То же он проделывал в ресторанах, он очень любил рестораны, он еще меня научил заказывать свекольник и рыбу по-монастырски.
- Что, вместе с ним убегали?
- Да что вы… Неужели я похож на тех, кто «вертит динамо»?
- А откуда вам известно про его штуки?
- Говорили в институте…
- Чего ж вы ему тогда холку не намылили?
- Не пойман - не вор.
- Тоже верно.
- Да, вот еще что… У него была прекрасная память. Изумительная память. У него даже записной книжки не было. Один раз услышит телефон - и навечно.
- А почему тогда его выгнали из института?
- Так он же не ходил на лекции. Знаете, может быть, он так хорошо запоминал только телефоны. Иногда бывает: прекрасная память на все, кроме, например, формул. Это от лености ума. Ум ведь надо все время тренировать, иначе его можно погубить. Это, кстати, и ко мне относится: я часто впадаю в какую-то духовную спячку - ничего не интересует, все мимо, мимо… Хочется сидеть, а еще лучше - лежать и не двигаться… У вас так не бывает? Да, кстати, у него был какой-то друг, по специальности физкультурный тренер. Кажется, бегун. Кажется. Точно я боюсь вам сказать.
- А из какого общества?
- Я был далек от спорта.
- Как звали тренера, не помните?
- Нет, что вы… Я только помню, что он его часто ждал после занятий. Такой высокий худой парень. И еще, кстати, он очень боялся темноты. Да, да, я именно поэтому и удивился, что он стал грабителем…
- Они днем грабили, - сказал Костенко, - сволочи.
- У вас, наверное, очень интересная работа, простите, не знаю, как вас величать…
- Владислав Николаевич.
- Очень красивое созвучие имени и отчества. Я своего сына назвал Иваном. Иван Шрезель.
Костенко улыбнулся:
- Благозвучно. Ему бы на сцену с таким именем.
Шрезель замолчал и снова начал тяжело смотреть в точку, прямо перед собой, куда-то мимо Костенко.
- Очень мне с ним трудно, - вздохнул он, - жена погибла прошлым летом. Я чудом уцелел, а Ляля погибла во время маршрута по Вилюю. В детский садик я его пристроил, но воспитательница - не мать. Да, погодите, снова ниточка: у него была мать!
- Она умерла.
- Знаете, просто чудесная была женщина. Тихая такая, добрая… Прекрасно готовила. Она умела делать гречневую кашу в духовке - крупинка от крупинки отдельно лежала. Я сам - немножечко гастроном. Люблю на досуге покашеварить. Наверное, истинное призвание - это кухня… Я только на кухне, у плиты, по-настоящему воодушевляюсь, только там я смел в решениях, только когда варю борщок - я чувствую себя личностью… Мы на этой почве очень подружились с его матушкой…
- Вы у них часто бывали?
- Довольно часто. Меня прикрепили к нему помогать учиться. Комсомольская нагрузка. По-моему, это все чепуха. Помогать учиться - это почти то же, что помогать человеку дышать или ходить. Здоровому, конечно. Больному не зазорно.
- Смекалистый был парень?
- Да. Очень. Но я же говорил вам - леность ума. Отсутствие тренинга. И еще: очень любил и, главное, умел со вкусом одеваться. Это он привил мне любовь к одежде. Он мне даже галстук-бабочку подарил.
- А деньги откуда?
- На галстук-бабочку?
- Нет. На красивую одежду?
- Во-первых, мать. Она была хорошая портниха и помногу зарабатывала. А вообще, очень был элегантный парень. Такой, знаете ли, красавец. Шрамик у него на лбу есть. Витька Кодицкий ему лоб разбил кирпичом. Он его вообще убить хотел.
- За что?
- Никто не знает. До сих пор.
- Вы адрес Кодицкого помните?
- Конечно.
- Давайте-ка я запишу.
Кодицкий
- Я этого человека, по правде говоря, ненавижу, а поэтому вам нет смысла со мной говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Как говорится, ни черта не вызвал я ассоциациями, - вздохнул Гипатов, - кроме пустой лирики. Если бы он злодеем уже тогда был, или, наоборот, добрым гением, - другое дело. Запоминают заметных. А он был вроде амебы - полностью лишен какой бы то ни было индивидуальности…
- Плохо дело…
- А черт с ним, найдется, я думаю, а?
- Должен, конечно.
- Когда схватите - от меня привет. Он меня помнит, я ему рожу единожды бил. Товарищ был отменно трусоват.
- Чего же он боялся?
- Силы… Да, вспомнил. Он, если за девушкой ухаживал, любил с ней вечером мимо ресторанов ходить. Оттуда какой пьяный завалится - ну, такой, что на ногах не стоит, - он ему с ходу по морде. Девушки любят, когда с ними ходит сильный парень, в сильных быстрей влюбляются, да и боятся их… А Назаренко больше и не надо было. Я же говорю, подонок…
Шрезель
Он говорил страстно, с надрывом, но иногда замолкал и тяжело смотрел в одну точку, прямо перед собой, куда-то мимо Костенко. Руки у него были маленькие, толстые, удивительно женственные, только с обгрызенными ногтями. Он беспрерывно курил, но не гасил окурки в пепельнице, и они дымились, как благовония в храме.
- Понимаете, - вдруг снова взорвался Шрезель, - так мне трудно вспоминать! Предлагайте какой-нибудь вопрос, тогда у меня пойдет ниточка. Я люблю наводящие вопросы. Вы помогите мне вопросами, тогда я смогу понять, что вас интересует. Как человек серый, я самостоятельно мыслить не умею, только по подсказке, - он усмехнулся и повторил: - Только по подсказке… Но я просто не могу себе представить его в роли грабителя.
- Почему?
- Ну, теория квадратного подбородка, дегенеративного черепа и низкого лба, я это имею в виду. Ламброзо и его школа. Назаренко был красивым парнем, с умным лицом… И глаза у него хорошие…
- Тут возможны накладки. Ламброзо у нас не в ходу.
- Напрасно. По-моему, его теория очень любопытна. На Западе он в моде.
Костенко был по-прежнему зол - он трудно отходил после посещения исполкома. Поэтому он сказал:
- В таком случае я вынужден вас арестовать прямо сейчас. Как говорится, превентивно…
Шрезель засмеялся.
- За что?
- За Ламброзо. Он, знаете, как определяет грабителя-рецидивиста?
- Не помню.
- Могу напомнить, только не обижайтесь. Растительность, поднимающаяся по щекам вплотную к глазам, выступающая вперед нижняя челюсть, толстые пальцы, крючковатый нос, обгрызенные ногти. Возьмите зеркало, внимательно смотрите на свое лицо, а я повторю ваш «словесный портрет» еще раз.
- Неужели я такая образина? - спросил Шрезель, но к зеркалу, стоявшему на низком столике около приемника, невольно обернулся. Он внимательно оглядел себя и переспросил: - Разве у меня нижняя челюсть выступает?
- Должен вас огорчить…
- О, погодите, у него внизу, вот здесь, - Шрезель открыл рот и показал два передних зуба, - были золотые коронки! Ура! Пошла ниточка! Вы мне помогли… Я могу фантазировать, если мне помогают! Еще вспомнил: он очень любил, как он определял, «вертеть динамо». Брал такси, катался по городу, потом останавливался у проходного двора, говорил, что выходит на минуточку, и убегал. То же он проделывал в ресторанах, он очень любил рестораны, он еще меня научил заказывать свекольник и рыбу по-монастырски.
- Что, вместе с ним убегали?
- Да что вы… Неужели я похож на тех, кто «вертит динамо»?
- А откуда вам известно про его штуки?
- Говорили в институте…
- Чего ж вы ему тогда холку не намылили?
- Не пойман - не вор.
- Тоже верно.
- Да, вот еще что… У него была прекрасная память. Изумительная память. У него даже записной книжки не было. Один раз услышит телефон - и навечно.
- А почему тогда его выгнали из института?
- Так он же не ходил на лекции. Знаете, может быть, он так хорошо запоминал только телефоны. Иногда бывает: прекрасная память на все, кроме, например, формул. Это от лености ума. Ум ведь надо все время тренировать, иначе его можно погубить. Это, кстати, и ко мне относится: я часто впадаю в какую-то духовную спячку - ничего не интересует, все мимо, мимо… Хочется сидеть, а еще лучше - лежать и не двигаться… У вас так не бывает? Да, кстати, у него был какой-то друг, по специальности физкультурный тренер. Кажется, бегун. Кажется. Точно я боюсь вам сказать.
- А из какого общества?
- Я был далек от спорта.
- Как звали тренера, не помните?
- Нет, что вы… Я только помню, что он его часто ждал после занятий. Такой высокий худой парень. И еще, кстати, он очень боялся темноты. Да, да, я именно поэтому и удивился, что он стал грабителем…
- Они днем грабили, - сказал Костенко, - сволочи.
- У вас, наверное, очень интересная работа, простите, не знаю, как вас величать…
- Владислав Николаевич.
- Очень красивое созвучие имени и отчества. Я своего сына назвал Иваном. Иван Шрезель.
Костенко улыбнулся:
- Благозвучно. Ему бы на сцену с таким именем.
Шрезель замолчал и снова начал тяжело смотреть в точку, прямо перед собой, куда-то мимо Костенко.
- Очень мне с ним трудно, - вздохнул он, - жена погибла прошлым летом. Я чудом уцелел, а Ляля погибла во время маршрута по Вилюю. В детский садик я его пристроил, но воспитательница - не мать. Да, погодите, снова ниточка: у него была мать!
- Она умерла.
- Знаете, просто чудесная была женщина. Тихая такая, добрая… Прекрасно готовила. Она умела делать гречневую кашу в духовке - крупинка от крупинки отдельно лежала. Я сам - немножечко гастроном. Люблю на досуге покашеварить. Наверное, истинное призвание - это кухня… Я только на кухне, у плиты, по-настоящему воодушевляюсь, только там я смел в решениях, только когда варю борщок - я чувствую себя личностью… Мы на этой почве очень подружились с его матушкой…
- Вы у них часто бывали?
- Довольно часто. Меня прикрепили к нему помогать учиться. Комсомольская нагрузка. По-моему, это все чепуха. Помогать учиться - это почти то же, что помогать человеку дышать или ходить. Здоровому, конечно. Больному не зазорно.
- Смекалистый был парень?
- Да. Очень. Но я же говорил вам - леность ума. Отсутствие тренинга. И еще: очень любил и, главное, умел со вкусом одеваться. Это он привил мне любовь к одежде. Он мне даже галстук-бабочку подарил.
- А деньги откуда?
- На галстук-бабочку?
- Нет. На красивую одежду?
- Во-первых, мать. Она была хорошая портниха и помногу зарабатывала. А вообще, очень был элегантный парень. Такой, знаете ли, красавец. Шрамик у него на лбу есть. Витька Кодицкий ему лоб разбил кирпичом. Он его вообще убить хотел.
- За что?
- Никто не знает. До сих пор.
- Вы адрес Кодицкого помните?
- Конечно.
- Давайте-ка я запишу.
Кодицкий
- Я этого человека, по правде говоря, ненавижу, а поэтому вам нет смысла со мной говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44