Старуха Магары от стыда совсем съежилась. Дрожащими руками платок на
голове все поправляла, чтоб лицо закрыть.
- Страм... Чистый страм! Сам обмишулился и народ обманул. Что-й-та
теперь будет? Что будет, коль не помрет?
И жалко мужа было, и зло за сердце брало. Тужился в угодники выйти,
дак выходил бы в настоящие, а то на смех на один! Заплакала и закрыла
фартуком лицо.
Вернувшийся в избу Егор спросил ее облегченно:
- Помер, што ль? А я и не разберу, с чего народ шумит.
Магара приподнялся на скамьях, оглядел всех большими тоскующими гла-
зами и снова медленно опустился и вытянулся. Смех смолк. Люди затаили
дыханье. Лица у всех построжали. Долго стояло молчанье в избе. Магара
прервал его. Снова хрипло вздохнул. Опять приподнялся, сел на скамьях.
Глаза загоревшиеся огромным напряженьем страсти, жаркие до жути глаза
уставил на иконы. Глазами молился и требовал. Опять заговорили сзади.
Приглушенный смех снова в уши Магары. Тогда он поднялся во весь свой вы-
сокий рост. Передохнул всей грудью и пробормотал невнятно:
- Отказал господь в кончине. Пообещал и не послал.
Забегал его взгляд снова по рядам. Будто мешался, искал снисхожденья
или участья. Но всюду встречал смеющийся или злой глаз. Тогда двинул но-
гой сердито смертное свое ложе и крикнул зло и сильно:
- Чего глаза пялите? Мертвечину нюхать пришли? а? Не помру! Айда,
чтоб все вон из избы. Говорят вам, . . . . мать, не помру!..
Изрыгнул крепко забористую матершину и посыпал часто крутые похабные
слова одно за другим. Глаза покраснели, будто взбухли от гнева. Кулачи-
щами крепкими замахал. Визгнула во дворе напуганная дочь Магары. С воем
из избы к ней другая порченая баба кинулась. И с ахами, взвизгами, кри-
ком подались все бабы из избы. За ними мужики с гоготом, с ответным за-
бористым словом. Старики с укоризненной воркотней, но с веселыми от тай-
ной усмешки глазами. Быстро пустела изба.
Обрывисто, будто давясь наплывом злых непристойных слов ревел Магара:
- К чортовой матери! . . . . бога! . . . . богородицу!..
Сдернул со скамей холщевый покров, скомкал яростно, в угол закинул.
Сильным рассерженным дыхом потушил лампадку и свечи. На дворе еще шумел
народ:
- Чисто матерится, старый хрен!
- Натосковался в молитве по легкому-то слову.
- Господи батюшко! И как теперь отмолит? И чем экий грех перед богом
отслужит?
Красный, потный зять Магары, выпучив глаза, во дворе народ упрашивал:
- Разойдитесь, православные! Богом прошу, уходите со двора. Уж такой
нам страм! Уж такая обида. Лег бы тишком, да попробовал, помрет, ай нет.
А потом бы народ уж скликал... Уйдите, старики, для ради Христа. Лучше
завтра придите нас страмить. Нынче не в себе он. Вам-то что, отстрамили
да ушли! А нас он вполне обязательно изувечит со стыду.
Молодежь свистела, приплясывала на улице около дома. Надрывалась в
выкриках:
- Когда еще позовешь, Магара? А? Когда приходи-ить?.. Кутью сварим,
блинов на поминки напеке-ом...
- Только, гляди, больше не надувай, а то сами тебя за надувательство
в гроб укладем!

Как наш Магара, чортов зять,
Собирался помирать,
К вечеру отдумал
И зачал свою мать
Крепким словом поминать...

Магара стукнул кулаком по подоконнику так, что задребезжали стекла
раскрытых рам.
- Убью-ю... Уходите, сволочи... Ну-у?
Втянув голову в плечи, готовый к яростному прыжку, взмахнул руками.
Выставил в окно из-синя багровое лицо с налитыми кровью глазами. Толпа
от избы шарахнулась.
На улицу, на дворы, на окрестные поля и горы уже легла благостная
ароматная темнота. Бабы тревожно выкликали мужей и детей. Со смехом и
бранью расходились люди. Магара тяжело сел на скамью меж окон. Уронил
взлохмаченную голову на руки и дышал тяжело и трудно. С тихим медленным
скрипом приоткрыла Григорьевна дверь. Старое сердце встревоженным голу-
бем металось в груди. Слово с языка от испуга не шло. Но огромная жа-
лость толкала к мужу. Вошла. Магара медлительно, с большой усталостью
сказал:
- Дай мне другу-ую одежу... И... посто-ой! Вели Дашке самова-ар нас-
тавить.
Но чай пить не стал. Выпил жадно три ковша холодной воды. Спросил уг-
рюмо и глухо:
- Где же зятья-то с бабами?
- Один-то уехал, а эти тут, во дворе, в телегах спать полегли. Боятся
в избу...
- Ладно, пущай там переспят.
- А ты-то, Савелий, как? - Оробела и чуть слышно закончила: - За се-
ло-о к себе не пойдешь?
Не ответил. Сильно и слышно ступая по полу босыми ногами, прошел к
старухиной постели. Деревянная кровать скрипнула, как охнула, под
большой его тяжестью. Старуха, вздыхая, стала укладываться на скамье под
окнами. Но Магара громко и отчетливо позвал:
- Ложись со мной.
И на шестом десятке лет, лютуя в грехе, как лютовал в молодые свои
года, без слов, жесткой звериной лаской всю ночь ласкал и тревожил раз-
вяленное старостью женино тело.
А на утренней заре вдруг заплакал без слез и без слов глухим маятным
воем:
- Савелий... Савелий!.. Смирись, сжалится господь! От гордыни от тво-
ей шибко уж тебя обида пробирает.
- Молчи!
Сорвался с кровати и стал среди избы большой, лохматый, нескладный.
- Молчи, баба! Не твоей мозгой понять!.. Молчи! В грехе доживать бу-
ду! В блуде, пакости, в богохульстве!.. Душить, убивать буду! В большом
грехе! Не допустил в великой праведности к ему притти, грешником великим
явлюсь! На страшном суде не убоюсь, корить его буду!..
И бушевал опять до самого солнца восхода. Утром ушел из дому. До пас-
хи пропадал. На второй день праздника явился пьяный и буйный. С того дня
в блуде, пьянстве, в драке первым в округе стал.

VI.

Третий год здешнюю степь все меряют. Второй год горы рвут. Землю, пе-
сок, дерево, железо возят. Роют, сыплют, насыпают, над дорогой железной
колдуют. Езда по той дороге еще три года не то будет, не то нет.
Постройщики господа от войны здесь хоронятся. Не торопятся, видать,
строить-то. Только и понастроили, что инженерам всяким хоромы. Бараки
унылые, плохо сколоченные, да землянушки рабочей голытьбе из беженцев
понастроили. Писальщикам, считальщикам своим готовые хорошие дома по
всем деревням под конторы понакупали. Матвей Фаддеев не зря теперь крях-
тит:
- Станции, да дистанции, а для мужика все одна надуванция!
Спервоначалу он постройкой доволен был. Крестьяне за продукты цену
неслыханную брали с постройщиков, хорошо наживались. И не один Матвей
тогда радовался. А теперь вот опять не только он, одноруким вернувшийся
с войны, оттого нерадостным и на все плохое приметливым, а и другие ста-
рики и молодые поосновательнее вздыхать начали. Деньгам от инженеров, -
все постройщики повыше десятников под одним названием инженеров в округе
ходили, - так деньгам тем, инженерским, не рады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27