— Поганая тварь! — ворчит мой коллега. — Но откуда она вылезла?
— Отсюда.
Я показываю на дыру в полу погреба. Странно, крысиная нора находится не в стене, а в самой середине цементного пола. Я беру какой-то прут, валяющийся рядом, и сую его в дыру. Прут опускается вертикально на добрый метр, прежде чем остановиться.
Я поворачиваюсь к Фернею. Король анисовки уже не смеется. Он смущен.
— Что это значит? — спрашивает он.
— Сейчас увидим.
Я копаюсь в инструментах и нахожу лом. Вставляю его конец в крысиную нору и с силой нажимаю. Под моим ботинком громко хрустит цемент. — Вы ничего не замечаете, Казимир? — спрашивай) я знаменитого полицейского Лазурного берега.
— Замечаю, — отвечает он. — В некоторых местах цемент отличается от остального.
Он со вздохом берет мотыгу и помогает мне рыть. Через пять минут мы снимаем пиджаки, через десять закатываем рукава, через пятнадцать начинаем плевать на ладони, а через двадцать снимаем цементную корку толщиной сантиметров в тридцать. Расширить дыру уже проще. Этот слой цемента клали люди, имевшие весьма слабые представления о строительном деле. Слишком много песка. Когда бьешь по цементу, он крошится или отлетает кусками. Мы снимаем больше квадратного метра. С нас льет пот, будто мы только что из сауны.
— Отличное средство для пищеварения! — брюзжит Фернейбранка.
Мы откладываем лом и мотыгу и беремся за лопаты. Мои руки горят, но меня воодушевляет непонятная сила. Я рою изо всех сил и устанавливаю рекорд для Лазурного берега, где лопаты служат рабочим главным образом как подпорки.
Полчаса усилий. Фернейбранка не выдерживает.
— Ой, мамочка! — стонет он, садясь на ящик. — Вы меня совсем выжали, коллега. Я впервые рою землю не в саду, а в погребе. Я ничего не отвечаю, потому что достиг цели. Эта цель — скрюченный скелет, на котором еще сохранились куски тряпок, которые были платьем.
— Взгляните-ка, Казимир…
Он подходит, наклоняется и присвистывает.
— Это вы и рассчитывали найти?
— Пока не начал копать, нет. Меня привело сюда шестое чувство, оно мне подсказывало что-то в этом духе.
— Вы догадываетесь, кто это может быть?
— Ну…
Я указываю на Казимира и, наклонившись к скелету, объявляю:
— Позвольте вам представить комиссара Казимира Фернейбранка, миссис Мак-Геррел.
Глава 15
Доктор Гратфиг — крайне занятой человек, специалист по ревматизму. Это высокий тощий брюнет, веселый, как цветная фотография живодерни, носит очки в черной черепаховой оправе и имеет озабоченный вид, обычно свидетельствующий или о неприятностях в семейной жизни, или о больной печени.
На нашу просьбу прийти он откликается без восторга. Осмотрев скелет, кивает:
— Я совершенно уверен, что это моя бывшая пациентка. Я прекрасно знаю деформацию ее нижних конечностей, равно как и искривление позвоночника. Я видел достаточно много ее рентгеновских снимков, чтобы быть абсолютно уверенным. Некоторые из них хранятся у меня до сих пор.
Фернейбранка отпускает шутку:
— Если бы вы проявили немного терпения, доктор, то вам не пришлось бы делать эти снимки снаружи. Вот он, ее скелет, снимай не хочу.
Это ни у кого не вызывает улыбки, особенно у врача.
Мы выходим на свежий воздух, и я прошу доктора зайти с нами в соседнее бистро, чтобы поговорить в более подходящем месте, чем этот погреб-кладбище. Он заставляет себя упрашивать, но в конце концов соглашается.
Сидя перед большим стаканом минералки, он отвечает на наши вопросы.
— Вы практически единственный человек в Ницце, хорошо знавший Дафну Мак-Геррел, доктор. Что за человек она была?
— Она много страдала. Ее характер был таким же искривленным, как и ее ноги! Кроме того, будучи шотландкой, она являлась самой прижимистой из всех моих пациенток. Выплачивала мой гонорар с шестимесячным опозданием и с вечным брюзжанием, но при этом требовала к себе особого внимания. Представляете себе этот тип людей?
— Представляю. А ее племянница? Док снимает очки и протирает их крохотным кусочком замши.
— Очаровательная девушка, которой досталась роль несчастной сиротки. Мадам Мак-Геррел относилась к ней скорее как к прислуге, а не как к родственнице. — Расскажите мне о ней.
Мое сердце сильно бьется. Из нас троих я, несомненно, могу рассказать о Синтии больше всего.
— Она была доброй, милой, послушной… кроме разве что в конце. Мне показалось, в ее поведении появилось бунтарство. Видно, рабство у тетки стало для нее совершенно невыносимым. Однажды она меня попросила (тайком, разумеется) прописать старухе снотворное, потому что та не давала ей покоя даже по ночам.
— Вы это сделали?
— Да, и с тем большей охотой, что больная действительно нуждалась в нем. Она страшно страдала от ревматических болей…
— Синтия ни с кем не общалась?
— Насколько мне известно, нет. Я никогда не видел в их доме никого постороннего.
— Может быть, вы встречали Синтию с кем-нибудь в другом месте?
— Нет, Он вдруг замолкает, и я понимаю, что у него мелькнула какая-то мысль.
— Вы о чем-то вспомнили, доктор? — любезно настаиваю я.
— Действительно.
— Я вас слушаю.
— Дело в том…
— Речь идет об очень важном деле. Совершено уже два убийства, и ваш долг рассказать мне все…
— Ну что ж, представьте себе, что однажды вечером, скорее даже ночью, когда мы с женой возвращались от друзей из Каина, я заметил девушку на улице.
— Сколько могло быть времени?
— Часа два ночи.
— Где она была?
— Она выходила в обществе мужчины из ночного бара “Золотая дудка”, довольно сомнительной репутации.
— Вы уверены, что это была именно она?
— Тем более уверен, что она меня узнала и спряталась за своего спутника.
— Как он выглядел? Врач пожимает плечами.
— Я не успел его рассмотреть. Я так удивился, встретив эту девушку в такое время в подобном месте… Однако мне кажется, это был довольно молодой и довольно высокий парень…
Я позволяю себе похлопать его по согнутому плечу, так велика моя радость.
— Вы оказали полиции большую услугу, доктор. Спасибо!
— Это здесь, — говорит мне Фернейбранка, показывая пальцем на низкую дверь, к которой надо спуститься по четырем ступенькам.
Изнутри доносятся звуки музыки и шум голосов. Светящаяся вывеска над дверью изображает стилизованную дудку, над которой идут неоновые буквы: “Золотая”.
— Что это за заведение?
— Пфф, не более сомнительное, чем многие другие. Здесь есть всего понемножку: туристы, местная “веселая” молодежь…
Он показывает на ряд из примерно пятидесяти мотоциклов, выстроившихся у стены заведения.
— А блатные?
— Тоже, но ведут себя тихо.
Мы заходим. В этой норе так накурено, что в нее не согласился бы войти ни один шахтер даже за месячное жалование.
Из проигрывателя рвется истеричная музыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34