Я ожидаю продолжения и получаю его.
— Соседи еще помнят эту старую скрягу, которую служанка катала в кресле на колесиках по приморским бульварам. Кажется, у нее была трость, и когда она злилась, то била ею служанку через плечо. Людей это возмущало.
Я не жалею, что приехал. Ловлю сладкий акцент коллеги, и мои мысли начинают проясняться.
— А потом? — подгоняю его я.
— Потом к ней приехала девушка. Ее племянница, бедная сиротка. И знаете, что выкинула старуха?
— Нет.
— Уволила служанку. Она приютила у себя племянницу, чтобы сэкономить на жалованье. Вот жлобина! Теперь уже бедняжечка вела хозяйство и катала кресло. Ее тетка бить не решалась, зато постоянно изводила жалобами, унижала, оскорбляла… Люди говорят, у девочки постоянно были слезы на глазах. Да, совсем забыл. Ее имя Синтия. Не очень католическое, но все равно красивое…
Я даю ему доесть суп, выпить очередной стаканчик розового и куснуть натертую чесноком баранью ножку. Дыхание моего коллеги вызывает в памяти окрестности дешевого ресторана в обеденное время.
Мадам Фернейбранка, у которой сердце большое, как гостиничная перина, и чувствительное, как ноги почтальона, который надел слишком маленькие носки, плачет в свою тарелку.
Как это печально: юная золотоволосая девушка толкает креслокаталку противной старухи, похожей на злую колдунью. Есть от чего сжаться сердцу южанки.
— Дальше? — подгоняю я.
— Ну, девчонка стала красивой девушкой с округлостями, как у капота “ланчии”.
— О, Казимир! — возмущается мадам Фернейбранка, шокированная смелостью сравнения, а может, и из зависти, потому что ее собственные молочные пакеты похожи на спущенные пляжные матрасы.
Фернейбранка игриво смеется.
— А потом в один прекрасный день мамаша Мак-Геррел улетела к себе на родину. Кажется, ее племянник погиб в Африке и ей пришлось заняться делами.
Довольно короткое молчание.
— Как это грустно, — заключает хозяйка дома.
— Отлично, Ферней, — говорю я, — вы сделали полный обзор положения. А теперь, если не возражаете, перейдем к деталям…
— Может быть, лучше перейти к бараньей ноге? — шутит он.
— Одно другому не мешает. Мадам, ваш рыбный суп просто божествен. Она воркует:
— О, господин комиссар, мне очень приятно. Довольная, она подает такое ароматное блюдо, что у меня сводит кишки.
— Какие детали? — возвращается мой коллега к нашим баранам (точнее, овцам).
— С кем старуха общалась в Ницце?
— Ни с кем, кроме своего врача.
— Вы узнали имя и адрес этого эскулапа? Он достает бумажник и вынимает листок бумаги, покрытый заметками —Доктор Гратфиг, улица Гра-дю-Бид…
— Зато Синтия должна была иметь кучу знакомых. Она наверняка училась, имела товарищей, общалась с торговцами.
— Не особо. Когда она приехала, ей было четырнадцать лет. Вместо того чтобы отдать девочку в лицей, старуха записала ее на заочные курсы, чтобы обучение оставалось английским. У Синтии была тяжелая жизнь: служанка, сиделка, да еще и учеба в одиночку. Она общалась только с местными коммерсантами.
Вот все, что мне может сообщить Фернейбранка. Это немало. Теперь я лучше разбираюсь в пружинах дела.
— Скажите, Казимир, Мак-Геррелы по-прежнему владеют своим домом?
— Да, по-прежнему.
— Они его сдали?
— Нет, стоит закрытый.
— Для скупердяев это означает потерю неплохого источника доходов, а?
— Да, верно. Мы заканчиваем ужин, разговаривая совсем о другом. Казимир мне рассказывает последний марсельский анекдот. Я знаю его уже лет двадцать, но смеюсь, чтобы доставить ему удовольствие. Чтобы не остаться в долгу, я рассказываю ему анекдот про голубого, который пришел к психиатру. Он его не понимает, но, чтобы доставить мне удовольствие, ухохатывается. Мы прикончили три бутылки розового и пребываем в легкой эйфории, когда я вдруг заявляю:
— Ну ладно, пора за работу! Фернейбранка хлопает себя по ляжкам:
— Ха-ха! Очень смешно. На такие хохмы способны только парижане.
Поскольку я встаю из-за стола с совершенно серьезным видом, он перестает смеяться.
— Вы куда?
— К Мак-Геррелам, мой добрый друг.
— Но…
— Да?
— Я же вам сказал, что там уже два года никто не живет!
— Ну и хорошо, значит, путь свободен.
— Как вы собираетесь войти в дом?
— Вообще-то через дверь, если замок не очень сложный. Пауза.
— Хотите пойти со мной?
— Но… Но…
Он смотрит на свою жену, на пустую бутылку и на мое обаятельное улыбающееся лицо. Мои методы его ошарашивают.
— В такое время!
— На юге я предпочитаю работать в ночной прохладе. Пойдемте со мной, коллега Всю ответственность я беру на себя.
Он следует за мной Большой дом покрашен охрой, но очень давно, и на фасаде заметны следы струй дождя Балконы заржавели, сад запущен. Только две пальмы сохраняют дому вид летней резиденции По моей просьбе Ферней заехал в комиссариат за отмычкой. Ворота мы открываем без труда.
— Слушайте, Сан-Антонио, — шепчет Ферней, которому явно не по себе, пока мы идем по аллее, — то, что мы делаем, незаконно.
— Зачем же тогда быть представителем закона, если не иметь возможности хоть изредка нарушать его? — возражаю я.
Пока до него доходит, мы тоже доходим — до крыльца. Несколько попыток, и дверь открывается. Нам в нос бьет запах плесени и нежилого помещения.
— Попытаемся найти рубильник, — говорю.
— А вы хотите включить свет? — беспокоится Фернейбранка.
— Владельцы находятся за две тысячи километров отсюда, так что меня удивит, если они увидят свет…
Освещая себе путь фонариком, я иду в кладовку, нахожу рубильник, поднимаю рычаг. Вспыхивает свет.
Довольно удручающее зрелище. Обои отслоились, потолки в трещинах, лепные украшения крошатся, повсюду паутина.
Мы осматриваем комнаты одну за другой. Прямо замок Дрыхнущей Красотки. Кресла под чехлами, кровати и столы накрыты покрывалами. В этом есть что-то похоронное…
— Эге, — шепчет мой друг, — хорошенький кошмарчик, а?
— Да, неплохой, — соглашаюсь я. Мы обходим оба этажа, открывая все двери, включая те, что от шкафов, и те, что ведут в туалеты.
— Скажите, — вдруг спрашивает Казимир, — а что конкретно вы ищете?
— Не знаю, — серьезно отвечаю я, — именно поэтому обыск так увлекателен.
Мы спускаемся в погреб. Классическое подвальное помещение: котел системы отопления, винный погреб, чулан. Котел полностью проржавел, угля почти не осталось. В винном погребе мы находим только пустые бутылки и ящики. В чулане хранятся садовые инструменты, такие же ржавые, как котел.
Фернейбранка недоволен. Он собирался поиграть с приятелями в белот, а вместо этого приходится торчать в заброшенной вилле, пропахшей плесенью. Знаменитый столичный коллега начинает действовать ему на нервы.
— Не очень-то мы продвинулись, — усмехается он. В тот момент, когда он усталым голосом произносит эти пророческие слова, между моих ног пробегает крыса, да так быстро, что я не успеваю шарахнуть ее каблуком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34