Но на сердце у меня немного полегчало — слава Богу, мои опасения насчет мадонны Паолы пока не подтверждались.
— Разве у вас в Чезене не хватает шутов? — набравшись храбрости, спросил я.
Секунду Рамиро угрюмо глядел на меня, словно не зная, сердиться или нет. Затем он грубо рассмеялся и повернулся к одному из своих компаньонов.
— Разве я не был прав, Лампаньяни, хваля его сообразительность? Только посмотри на этого плута. Глядя на тебя, он сразу догадался, кого видит перед собой.
Довольный своей остротой, он вновь зашелся оглушительным смехом, а когда немного успокоился, ткнул пальцем в кучу разноцветного тряпья, сваленного на пустовавшем кресле рядом с ним.
— Примерь-ка вот это, — велел он мне. — Когда переоденешься, возвращайся и будешь развлекать нас.
— Прошу извинить меня, ваше превосходительство, — отступив на полшага, твердо ответил я — мог ли я после всего того, что произошло между мадонной Паолой и мной, осквернить себя подобным нарядом? — Я поклялся никогда более не прикасаться к таким одеждам.
Он окинул меня критическим взглядом и сардонически улыбнулся, словно предвкушая удовольствие от того, что сейчас произойдет. Он поудобнее устроился в кресле и закинул ногу на ногу.
— В крепости Чезены, — доверительным тоном произнес он, — мы не боимся ни Бога, ни дьявола, и клятвы для нас — ничто. Я не собираюсь извинять тебя, Боккадоро.
Я, должно быть, слегка побледнел, но сдаваться не собирался.
— Речь идет не о том, как относитесь к клятвам вы, — возразил я, — а как к ним отношусь я. Свои клятвы я не нарушаю.
— Sangue di Cristo! — зарычал он. — Тебе придется сделать это, или ты поплатишься головой. Выбирай, скотина: колпак или петля — или же, если тебе больше по вкусу, дыба.
С этими словами он указал в дальний конец комнаты, где висело несколько крепких веревок, очевидно предназначенных для пыток. Что же за чудовищем был этот губернатор Чезены, превративший свой банкетный зал в пыточную камеру!
— Пускай плут сперва познакомится с дыбой, — рассмеялся Лампаньяни, обнажив неровные желтые зубы. — Его корчи, я уверен, позабавят нас куда больше, чем его остроты. Подвесьте его, ваше превосходительство.
Но его превосходительство был иного мнения.
— Даю тебе пять минут на размышление, — заявил он. — Многие обвиняют меня в жестокости, а напрасно. Смотри, как я терпелив с тобой. За твою дерзость тебя следовало бы немедленно вздернуть, и, заметь, большинство правителей так и поступили бы на моем месте, я же предоставляю тебе целых пять минут для того, чтобы здравый смысл успел восторжествовать в твоей упрямой башке.
— Вы можете не утруждать себя, — пренебрежительно заметил я. — Ни пять минут, ни пять лет не изменят моего решения.
Он сердито нахмурился.
— Увидим, — проскрипел зубами он.
Воцарилось молчание. Рамиро потянулся за бутылью, но в ней не оказалось ни капли. Давая выход своему раздражению, он размахнулся и с силой запустил ею в стену. Раздался звон разбившегося стекла, и тысячи осколков усеяли покрытый камышом пол.
— Беппо! — позвал он.
Бездельничавший у буфета паж мгновенно обратился в слух. Это был худощавый белокурый подросток, не более двенадцати лет от роду. Стоявший рядом с ним пожилой мужчина — в котором я узнал Мариани, некогда бывшего сенешалем в Пезаро, а теперь исполнявшего ту же должность в Чезене — с озабоченным видом посмотрел на мальчика.
— Принеси мне вина! — рявкнул Рамиро. — Разве ты сам не догадываешься, что надо делать? Пошевеливайся, ублюдок. И впредь не смей спать, иначе твою пустую голову однажды украсят твои же пустые глазницы.
Старик достал из буфета полный кувшин вина и передал его пажу.
— Держи, сынок, — негромко сказал он. — Поспеши к его превосходительству.
Дрожа от страха, паренек взял кувшин из рук своего отца и с готовностью ринулся вперед. Но в спешке он на чем-то поскользнулся, пытаясь сохранить равновесие, зацепился за ногу одного из алебардщиков, охранявших меня, и во весь рост растянулся на полу, залив сапоги и штаны Рамиро вином.
Трудно описать весь ужас того, что произошло потом. Глаза Рамиро, устремленные на лежащего паренька, сверкнули, как у одержимого. Он резко встал, шагнул к нему и, наклонившись, взялся одной рукой за его пояс, а другой — за воротник его камзола. Почувствовав, что его поднимают, и догадываясь, кто это делает, бедный Беппо издал пронзительный крик. Легко, словно играючи, Рамиро повернулся на каблуках со своей ношей, на секунду замер, словно не зная, куда ее деть, а затем размахнулся и швырнул мальчика в самое пекло очага, пылавшего в нескольких шагах от него.
С жутким треском Беппо ударился о горящие поленья, подняв тысячи искр, которые тут же исчезли в дымоходе. Рамиро вырвал пику из рук одного из моих стражников и, довершая начатое, насквозь пронзил ею несчастного мальчугана.
Застывший возле буфета Мариани с выпученными от ужаса глазами взирал на происходящее. Казалось, он лишился дара речи, и его лицо стало белым как мел. Можно ли представить себе, что он чувствовал, взирая на корчащиеся и подергивающиеся конечности своего сына, которые высовывались из пламени, быстро пожиравшего остатки одежды и саму плоть? Агония продолжалась недолго; последняя судорога исказила тело мальчика, затем оно бессильно обмякло, и жуткое, тошнотворное зловоние заполнило всю комнату.
— Пощадите, синьор, пощадите! — вырвался наконец крик боли у Мариани.
Резким движением губернатор Чезены выдернул пику из тела своей жертвы и возвратил ее стражнику. Затем он вернулся к своему креслу и вновь уселся в нем.
— Принеси вина, — небрежно, словно ничего не произошло, бросил он Мариани.
Наступила мертвенная, напряженная тишина, нарушаемая лишь шипением пламени факелов, укрепленных на стенах зала, как будто неведомое чудовище хищно облизывалось после кровавой трапезы.
Все присутствующие, включая офицеров, сидевших за столом вместе с Рамиро, оцепенели; как бы они ни привыкли к злодеяниям, творившимся в этом разбойничьем гнезде, только что разыгравшаяся трагедия не шла ни в какое сравнение с тем, что им доводилось видеть раньше. Их угрюмое молчание вновь вывело из себя мессера Рамиро. Он мрачно, исподлобья оглядел своих товарищей и громко выругался.
— Ты принесешь мне вино, свинья? — рявкнул он на почти бесчувственного Мариани, и в его голосе прозвучали столь угрожающие нотки, что старик, забыв о своем горе, схватил с буфетной полки другой кувшин и, двигаясь, как сомнамбула, поспешил обслужить своего кровожадного господина.
— Твои руки что-то дрожат сегодня, Мариани, — цинично усмехнулся Рамиро. — Ты, часом, не замерз? Если так, пойди погрейся к огоньку, — добавил он и, безжалостно рассмеявшись, ткнул пальцем в сторону пылавшего очага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Разве у вас в Чезене не хватает шутов? — набравшись храбрости, спросил я.
Секунду Рамиро угрюмо глядел на меня, словно не зная, сердиться или нет. Затем он грубо рассмеялся и повернулся к одному из своих компаньонов.
— Разве я не был прав, Лампаньяни, хваля его сообразительность? Только посмотри на этого плута. Глядя на тебя, он сразу догадался, кого видит перед собой.
Довольный своей остротой, он вновь зашелся оглушительным смехом, а когда немного успокоился, ткнул пальцем в кучу разноцветного тряпья, сваленного на пустовавшем кресле рядом с ним.
— Примерь-ка вот это, — велел он мне. — Когда переоденешься, возвращайся и будешь развлекать нас.
— Прошу извинить меня, ваше превосходительство, — отступив на полшага, твердо ответил я — мог ли я после всего того, что произошло между мадонной Паолой и мной, осквернить себя подобным нарядом? — Я поклялся никогда более не прикасаться к таким одеждам.
Он окинул меня критическим взглядом и сардонически улыбнулся, словно предвкушая удовольствие от того, что сейчас произойдет. Он поудобнее устроился в кресле и закинул ногу на ногу.
— В крепости Чезены, — доверительным тоном произнес он, — мы не боимся ни Бога, ни дьявола, и клятвы для нас — ничто. Я не собираюсь извинять тебя, Боккадоро.
Я, должно быть, слегка побледнел, но сдаваться не собирался.
— Речь идет не о том, как относитесь к клятвам вы, — возразил я, — а как к ним отношусь я. Свои клятвы я не нарушаю.
— Sangue di Cristo! — зарычал он. — Тебе придется сделать это, или ты поплатишься головой. Выбирай, скотина: колпак или петля — или же, если тебе больше по вкусу, дыба.
С этими словами он указал в дальний конец комнаты, где висело несколько крепких веревок, очевидно предназначенных для пыток. Что же за чудовищем был этот губернатор Чезены, превративший свой банкетный зал в пыточную камеру!
— Пускай плут сперва познакомится с дыбой, — рассмеялся Лампаньяни, обнажив неровные желтые зубы. — Его корчи, я уверен, позабавят нас куда больше, чем его остроты. Подвесьте его, ваше превосходительство.
Но его превосходительство был иного мнения.
— Даю тебе пять минут на размышление, — заявил он. — Многие обвиняют меня в жестокости, а напрасно. Смотри, как я терпелив с тобой. За твою дерзость тебя следовало бы немедленно вздернуть, и, заметь, большинство правителей так и поступили бы на моем месте, я же предоставляю тебе целых пять минут для того, чтобы здравый смысл успел восторжествовать в твоей упрямой башке.
— Вы можете не утруждать себя, — пренебрежительно заметил я. — Ни пять минут, ни пять лет не изменят моего решения.
Он сердито нахмурился.
— Увидим, — проскрипел зубами он.
Воцарилось молчание. Рамиро потянулся за бутылью, но в ней не оказалось ни капли. Давая выход своему раздражению, он размахнулся и с силой запустил ею в стену. Раздался звон разбившегося стекла, и тысячи осколков усеяли покрытый камышом пол.
— Беппо! — позвал он.
Бездельничавший у буфета паж мгновенно обратился в слух. Это был худощавый белокурый подросток, не более двенадцати лет от роду. Стоявший рядом с ним пожилой мужчина — в котором я узнал Мариани, некогда бывшего сенешалем в Пезаро, а теперь исполнявшего ту же должность в Чезене — с озабоченным видом посмотрел на мальчика.
— Принеси мне вина! — рявкнул Рамиро. — Разве ты сам не догадываешься, что надо делать? Пошевеливайся, ублюдок. И впредь не смей спать, иначе твою пустую голову однажды украсят твои же пустые глазницы.
Старик достал из буфета полный кувшин вина и передал его пажу.
— Держи, сынок, — негромко сказал он. — Поспеши к его превосходительству.
Дрожа от страха, паренек взял кувшин из рук своего отца и с готовностью ринулся вперед. Но в спешке он на чем-то поскользнулся, пытаясь сохранить равновесие, зацепился за ногу одного из алебардщиков, охранявших меня, и во весь рост растянулся на полу, залив сапоги и штаны Рамиро вином.
Трудно описать весь ужас того, что произошло потом. Глаза Рамиро, устремленные на лежащего паренька, сверкнули, как у одержимого. Он резко встал, шагнул к нему и, наклонившись, взялся одной рукой за его пояс, а другой — за воротник его камзола. Почувствовав, что его поднимают, и догадываясь, кто это делает, бедный Беппо издал пронзительный крик. Легко, словно играючи, Рамиро повернулся на каблуках со своей ношей, на секунду замер, словно не зная, куда ее деть, а затем размахнулся и швырнул мальчика в самое пекло очага, пылавшего в нескольких шагах от него.
С жутким треском Беппо ударился о горящие поленья, подняв тысячи искр, которые тут же исчезли в дымоходе. Рамиро вырвал пику из рук одного из моих стражников и, довершая начатое, насквозь пронзил ею несчастного мальчугана.
Застывший возле буфета Мариани с выпученными от ужаса глазами взирал на происходящее. Казалось, он лишился дара речи, и его лицо стало белым как мел. Можно ли представить себе, что он чувствовал, взирая на корчащиеся и подергивающиеся конечности своего сына, которые высовывались из пламени, быстро пожиравшего остатки одежды и саму плоть? Агония продолжалась недолго; последняя судорога исказила тело мальчика, затем оно бессильно обмякло, и жуткое, тошнотворное зловоние заполнило всю комнату.
— Пощадите, синьор, пощадите! — вырвался наконец крик боли у Мариани.
Резким движением губернатор Чезены выдернул пику из тела своей жертвы и возвратил ее стражнику. Затем он вернулся к своему креслу и вновь уселся в нем.
— Принеси вина, — небрежно, словно ничего не произошло, бросил он Мариани.
Наступила мертвенная, напряженная тишина, нарушаемая лишь шипением пламени факелов, укрепленных на стенах зала, как будто неведомое чудовище хищно облизывалось после кровавой трапезы.
Все присутствующие, включая офицеров, сидевших за столом вместе с Рамиро, оцепенели; как бы они ни привыкли к злодеяниям, творившимся в этом разбойничьем гнезде, только что разыгравшаяся трагедия не шла ни в какое сравнение с тем, что им доводилось видеть раньше. Их угрюмое молчание вновь вывело из себя мессера Рамиро. Он мрачно, исподлобья оглядел своих товарищей и громко выругался.
— Ты принесешь мне вино, свинья? — рявкнул он на почти бесчувственного Мариани, и в его голосе прозвучали столь угрожающие нотки, что старик, забыв о своем горе, схватил с буфетной полки другой кувшин и, двигаясь, как сомнамбула, поспешил обслужить своего кровожадного господина.
— Твои руки что-то дрожат сегодня, Мариани, — цинично усмехнулся Рамиро. — Ты, часом, не замерз? Если так, пойди погрейся к огоньку, — добавил он и, безжалостно рассмеявшись, ткнул пальцем в сторону пылавшего очага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59