Эх, отряд жалко! Какие были люди! Маджид, Тофия, Ктор... Неужели никто не уцелел?
Адилхан улегся поудобнее, насколько это вообще было возможно на сыром холодном песке, и, с горечью вспоминая погибших, постепенно задремал.
Несмотря на крайнюю усталость, он не мог спать долго. Разбудило его нахлынувшее вдруг отчаяние. Может быть, прежний Адилхан не совсем еще растворился в новом, унаследовавшем вместе с сердцем Фарруха его неспособность слишком много думать о себе. Новому Адилхану было легче, его мысли были заняты простой, насущной потребностью – выжить, чтобы помочь выбраться из этой переделки остальным. Но стоило хоть на минуту задуматься, вспомнить, ради чего затевалось путешествие через два моря и океан, через соленую пустыню, через эти проклятые горы – и сразу приходило безжалостное понимание: все рухнуло, и нет никакой надежды как-то исправить положение. Нет больше ифритов. Ни одного. Но даже если бы они были – нет заклинания, заставляющего их повиноваться! А без этого никогда не добраться до Города Джиннов, не победить медных стражей, не овладеть главным сокровищем Города – властью вершить судьбы мира!
Падишах застонал и открыл глаза. Рядом никого не было. Он окликнул Вайле, но девушка не отозвалась. Падишах испуганно вскочил на ноги, но сейчас же услышал в отдалении спокойные голоса Вайле и Пулата, а затем, к своему полному изумлению, увидел их самих. Оба сидели, склонившись над раненой обезьяной, и Адилхан сначала не понял, чем именно поразило его это зрелище. Лишь несколько мгновений спустя он сообразил: в пещере мерцал свет! Тусклый и серый, шедший неизвестно откуда, он, тем не менее, четко обрисовал контуры камней и человеческих фигур.
Адилхан чуть не вприпрыжку поспешил к своим спутникам.
– Что это такое?! – закричал он на бегу.
– Это вода. – сказала Вайле. Она поила из ладоней обезьяну, прижатую к земле крупным обломком скалы. – Пулат, приподними ему голову!
Гвардеец поспешно исполнил приказание девушки, хоть это было и нелегко. Голова обезьяны казалась большой черной глыбой, навалившейся на жиденькую подпорку. Подпоркой был Пулат. Обезьяна жадно пила с ладоней Вайле, но круглые беспокойные глаза ее косились на Адилхана. Что в них, злоба, страх? Или доверие?
Адилхан отвернулся.
– Я спрашиваю, что это за свет?
– Это утро, о, великий падишах! – кряхтя, ответил гвардеец. – В сводах пещеры есть дыра. Отсюда не видно, но если отойти шагов на тридцать, можно увидеть солнце. Мы в огромном подземном зале... только с обвалившимся в одном месте потолком.
– А добраться до этой дыры можно? – живо спросил падишах.
Пулат покачал головой.
– Нет. Слишком высоко. Я уже пытался...
– Какое все-таки счастье, что мы остались здесь до рассвета! – тут же вставила Вайле. – А он... – она указала на притихшего зверя. – Он вел меня именно сюда, потому что хотел спасти!
– Ну хорошо, хорошо! – Адилхан махнул рукой.
Он видел, как жадно обезьяна раскрывает рот навстречу каждой новой порции воды, которую Вайле носила для нее из ручья. При этом в сумерках поблескивали огромные белые клыки зверя.
– Не будем спорить о том, для чего этот людоед тебя спасал, – продолжал падишах. – Но благодаря ему... и тебе, прекрасная малика, мы не прошли мимо выхода, когда на поверхности была ночь. Что ж, я готов это признать, и теперь, пожалуй, у меня рука не поднимется, чтобы прикончить парня... Как ты думаешь, Пулат?
– Я по-прежнему готов выполнить любое приказание великого падишаха! – отрапортовал гвардеец, но на его лице вдруг промелькнула едва заметная лукавая улыбка. – Особенно если оно будет совпадать с приказаниями госпожи!
– Хитрец! – хмыкнул Адилхан, а про себя добавил:
– Все таки Ктор был прав. Этот мальчишка не простой солдат...
С помощью гвардейца Адилхан быстро очистил большой обломок скалы, придавивший обезьяну, от более мелких камней, наваленных сверху.
– Теперь нам нужен надежный рычаг, чтобы сдвинуть с места эту глыбу, – сказал падишах.
– Там, в песке, – Пулат махнул рукой в сторону русла подземной реки, – торчат еловые ветки. Наверное, дерево принесло сюда потоком. Только как к нему подступиться без лопаты, без топора?
– Ну-ка пойдем, посмотрим! – сказал Адилхан.
Через несколько минут он вернулся, сопровождаемый гвардейцем, разинувшим рот от изумления.
На плече у падишаха покоился почтенной толщины ствол дерева, облепленный песком. Адилхан нес его без посторонней помощи. Толстый конец ствола он подсунул под обломок скалы, а крупный камень, лежащий рядом, использовал в качестве опоры для рычага.
– Теперь отойди подальше от своего приятеля, – сказал он девушке. – Мы случайно можем сделать ему больно. Как бы он не обиделся.
– Не беспокойтесь, Атум все понимает, – ответила Вайле.
– Атум? – удивился падишах. – Ты что, дала ему имя?
– Нет, он сам повторяет его то и дело. И при этом показывает на себя. Между прочим, на шее у него след от ошейника, взгляните! Наверное, он жил когда-то у людей...
– Помнится, в легендах о Конане, которых я наслушался во время болезни, упоминалась одна серая обезьяна... – Адилхан криво усмехнулся. – Она тоже жила у людей. И питалась узниками тюрьмы... Ну да это было давно. – Он обхватил обеими руками смолистый ствол. – Пулат, берись за верхушку, а я нажму здесь...
Дерево согнулось дугой, расщепленный комель его затрещал, но скала не шевелилась. Тогда Адилхан стал раскачивать ствол вверх-вниз, стараясь расшатать засевший в песке камень. Вайле бросилась на подмогу. Пулат, держась за макушку ели, высоко взлетал в воздух, а опускаясь, прижимал ее к самой земле. После трех-четырех качаний мохнатый Атум издал вдруг отчаянный вопль и заколотил по песку огромными кулаками.
– Ага! Шевелится! – обрадовался Адилхан. – Да не ори ты! – прикрикнул он на обезьяну. – Нового обвала хочешь?
К его изумлению, Атум сразу послушался. Чтобы не кричать, он впился зубами в собственную руку и только стонал при каждом шевелении скалы. Медленно, но верно камень выходил из цепко держащей его песчаной оправы. Наконец, Атум, коротко взвизгнув, выдернул сначала одну ногу, затем вторую. Но подняться он не мог – ноги бессильно тянулись по земле. Гигант с воем отполз в сторону, подальше от скалы, продержавшей его в плену почти сутки.
– Бедненький! – Вайле велела Пулату носить воду, промыла раны Атума, и тот мало-помалу успокоился.
– И что мы теперь будем с ним делать? – поинтересовался Адилхан. – Ходок-то он, видимо, плохой, а нам, возможно, придется отсюда уходить...
– Зачем же уходить? – возразила Вайле. – Нельзя никуда уходить, пока он не встанет на ноги!
Адилхан вздохнул.
– Знать бы хоть, что у него с ногами...
– Нужно пощупать, нет ли перелома, – сказал Пулат.
– Нет уж! Я и сам щупать не собираюсь, и вам не позволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Адилхан улегся поудобнее, насколько это вообще было возможно на сыром холодном песке, и, с горечью вспоминая погибших, постепенно задремал.
Несмотря на крайнюю усталость, он не мог спать долго. Разбудило его нахлынувшее вдруг отчаяние. Может быть, прежний Адилхан не совсем еще растворился в новом, унаследовавшем вместе с сердцем Фарруха его неспособность слишком много думать о себе. Новому Адилхану было легче, его мысли были заняты простой, насущной потребностью – выжить, чтобы помочь выбраться из этой переделки остальным. Но стоило хоть на минуту задуматься, вспомнить, ради чего затевалось путешествие через два моря и океан, через соленую пустыню, через эти проклятые горы – и сразу приходило безжалостное понимание: все рухнуло, и нет никакой надежды как-то исправить положение. Нет больше ифритов. Ни одного. Но даже если бы они были – нет заклинания, заставляющего их повиноваться! А без этого никогда не добраться до Города Джиннов, не победить медных стражей, не овладеть главным сокровищем Города – властью вершить судьбы мира!
Падишах застонал и открыл глаза. Рядом никого не было. Он окликнул Вайле, но девушка не отозвалась. Падишах испуганно вскочил на ноги, но сейчас же услышал в отдалении спокойные голоса Вайле и Пулата, а затем, к своему полному изумлению, увидел их самих. Оба сидели, склонившись над раненой обезьяной, и Адилхан сначала не понял, чем именно поразило его это зрелище. Лишь несколько мгновений спустя он сообразил: в пещере мерцал свет! Тусклый и серый, шедший неизвестно откуда, он, тем не менее, четко обрисовал контуры камней и человеческих фигур.
Адилхан чуть не вприпрыжку поспешил к своим спутникам.
– Что это такое?! – закричал он на бегу.
– Это вода. – сказала Вайле. Она поила из ладоней обезьяну, прижатую к земле крупным обломком скалы. – Пулат, приподними ему голову!
Гвардеец поспешно исполнил приказание девушки, хоть это было и нелегко. Голова обезьяны казалась большой черной глыбой, навалившейся на жиденькую подпорку. Подпоркой был Пулат. Обезьяна жадно пила с ладоней Вайле, но круглые беспокойные глаза ее косились на Адилхана. Что в них, злоба, страх? Или доверие?
Адилхан отвернулся.
– Я спрашиваю, что это за свет?
– Это утро, о, великий падишах! – кряхтя, ответил гвардеец. – В сводах пещеры есть дыра. Отсюда не видно, но если отойти шагов на тридцать, можно увидеть солнце. Мы в огромном подземном зале... только с обвалившимся в одном месте потолком.
– А добраться до этой дыры можно? – живо спросил падишах.
Пулат покачал головой.
– Нет. Слишком высоко. Я уже пытался...
– Какое все-таки счастье, что мы остались здесь до рассвета! – тут же вставила Вайле. – А он... – она указала на притихшего зверя. – Он вел меня именно сюда, потому что хотел спасти!
– Ну хорошо, хорошо! – Адилхан махнул рукой.
Он видел, как жадно обезьяна раскрывает рот навстречу каждой новой порции воды, которую Вайле носила для нее из ручья. При этом в сумерках поблескивали огромные белые клыки зверя.
– Не будем спорить о том, для чего этот людоед тебя спасал, – продолжал падишах. – Но благодаря ему... и тебе, прекрасная малика, мы не прошли мимо выхода, когда на поверхности была ночь. Что ж, я готов это признать, и теперь, пожалуй, у меня рука не поднимется, чтобы прикончить парня... Как ты думаешь, Пулат?
– Я по-прежнему готов выполнить любое приказание великого падишаха! – отрапортовал гвардеец, но на его лице вдруг промелькнула едва заметная лукавая улыбка. – Особенно если оно будет совпадать с приказаниями госпожи!
– Хитрец! – хмыкнул Адилхан, а про себя добавил:
– Все таки Ктор был прав. Этот мальчишка не простой солдат...
С помощью гвардейца Адилхан быстро очистил большой обломок скалы, придавивший обезьяну, от более мелких камней, наваленных сверху.
– Теперь нам нужен надежный рычаг, чтобы сдвинуть с места эту глыбу, – сказал падишах.
– Там, в песке, – Пулат махнул рукой в сторону русла подземной реки, – торчат еловые ветки. Наверное, дерево принесло сюда потоком. Только как к нему подступиться без лопаты, без топора?
– Ну-ка пойдем, посмотрим! – сказал Адилхан.
Через несколько минут он вернулся, сопровождаемый гвардейцем, разинувшим рот от изумления.
На плече у падишаха покоился почтенной толщины ствол дерева, облепленный песком. Адилхан нес его без посторонней помощи. Толстый конец ствола он подсунул под обломок скалы, а крупный камень, лежащий рядом, использовал в качестве опоры для рычага.
– Теперь отойди подальше от своего приятеля, – сказал он девушке. – Мы случайно можем сделать ему больно. Как бы он не обиделся.
– Не беспокойтесь, Атум все понимает, – ответила Вайле.
– Атум? – удивился падишах. – Ты что, дала ему имя?
– Нет, он сам повторяет его то и дело. И при этом показывает на себя. Между прочим, на шее у него след от ошейника, взгляните! Наверное, он жил когда-то у людей...
– Помнится, в легендах о Конане, которых я наслушался во время болезни, упоминалась одна серая обезьяна... – Адилхан криво усмехнулся. – Она тоже жила у людей. И питалась узниками тюрьмы... Ну да это было давно. – Он обхватил обеими руками смолистый ствол. – Пулат, берись за верхушку, а я нажму здесь...
Дерево согнулось дугой, расщепленный комель его затрещал, но скала не шевелилась. Тогда Адилхан стал раскачивать ствол вверх-вниз, стараясь расшатать засевший в песке камень. Вайле бросилась на подмогу. Пулат, держась за макушку ели, высоко взлетал в воздух, а опускаясь, прижимал ее к самой земле. После трех-четырех качаний мохнатый Атум издал вдруг отчаянный вопль и заколотил по песку огромными кулаками.
– Ага! Шевелится! – обрадовался Адилхан. – Да не ори ты! – прикрикнул он на обезьяну. – Нового обвала хочешь?
К его изумлению, Атум сразу послушался. Чтобы не кричать, он впился зубами в собственную руку и только стонал при каждом шевелении скалы. Медленно, но верно камень выходил из цепко держащей его песчаной оправы. Наконец, Атум, коротко взвизгнув, выдернул сначала одну ногу, затем вторую. Но подняться он не мог – ноги бессильно тянулись по земле. Гигант с воем отполз в сторону, подальше от скалы, продержавшей его в плену почти сутки.
– Бедненький! – Вайле велела Пулату носить воду, промыла раны Атума, и тот мало-помалу успокоился.
– И что мы теперь будем с ним делать? – поинтересовался Адилхан. – Ходок-то он, видимо, плохой, а нам, возможно, придется отсюда уходить...
– Зачем же уходить? – возразила Вайле. – Нельзя никуда уходить, пока он не встанет на ноги!
Адилхан вздохнул.
– Знать бы хоть, что у него с ногами...
– Нужно пощупать, нет ли перелома, – сказал Пулат.
– Нет уж! Я и сам щупать не собираюсь, и вам не позволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90