..
– Почему? – спросил Христофор.
Ольга как-то странно, беспомощно захлопала своими длинными ресницами.
– Жалко...
– Да ты что?! – просипел ей в ухо Христофор. – Соображаешь, что говоришь? Это же ифрит!
– Я понимаю, – горько покивала княжна. – И все равно – жалко.
– Да как можно такого жалеть?! – горячился Христофор, не особенно даже понижая голос. – Слизняк! Манная каша! Таких надо в стаде держать, чтобы удобней было доить.
– Ошибаешься, – прошептала в ответ княжна. – Это тоже характер. И не такой уж слабый. Даже ифрит ничего не смог с ним сделать – он как был Очкариком, так Очкариком и остался. У него в крови отвращение к убийству и насилию, а ифриту такие чувства вообще недоступны. И потом... он такой несчастный! Не могу я просто так его в бутылку загнать!
– Вот женщины! – пробормотал Гонзо. – Найдут же кого пожалеть! Я, может быть, тоже несчастный! Почему меня никто не жалеет?
– С тобой после, – жестко сказала княжна. – А сейчас... у меня, кажется, появился план...
Она повернулась к Очкарику и протянула ему бутылку.
– Я думаю, нам незачем играть в кошки-мышки, – сказала она. – Лучше будет, если вы узнаете всю правду.
– Правду? – со страхом переспросил Очкарик. – О чем правду?
– О самом себе, – сказала Ольга. – Дело в том, что вы не человек...
Гонзо схватился за голову.
– Оля, что ты делаешь?! – тихо произнес он. – У тебя переутомление!
Очкарик нахмурился.
– В каком смысле – не человек?
– В прямом. Вы – существо из другого мира. Конкретно – из пространства ТИОН-500.
– Да какое еще существо? Вы о чем?
– В вашем мире такие существа известны как джинны или ифриты. Читали «Тысячу и одну ночь»? Там они довольно подробно описаны.
– Постойте! – Очкарик нервно усмехнулся. – Вы что, хотите сказать, что я джинн, что ли? Из лампы? Что за бред?!
– И я говорю – бред, – вставил Гонзо.
– Я бы сказала точнее: вы – ифрит. Из бутылки. Вот из этой самой.
Очкарик недоверчиво покачал головой.
– Знаете, эту бутылку я в первый раз увидел совсем недавно. А себя, извините, помню с раннего детства...
– Не себя. У вас чужая память.
– Как это – чужая?
– Вы скопировали память того человека, которого вместо себя посадили в бутылку.
– Просто сумасшествие какое-то! Кого это я посадил в бутылку?
– Настоящего Очкарика.
– Что-то не припоминаю!
– Разумеется, вы не припоминаете, ведь сначала вы его посадили, а затем, по обычаю всех ифритов, сами стали Очкариком. У вас его тело, его сознание и память. Различия существуют только на молекулярном уровне. Да еще разве что вот это...
Ольга быстро наклонилась к ботинкам Очкарика и дернула за шнурок. Со звонким щелчком шнурок отломился – он, как и весь ботинок все еще оставался каменным.
– Вы не припомните за собой в детстве способности превращаться в памятник? – спросила Ольга, протягивая Очкарику обломок шнурка.
Тот покосился на шнурок, но в руки не взял.
– А мастерить мышеловки из каменных плит ? – продолжала Ольга. – Не приходилось в детстве? Ведь нет? Эта способность появилась у вас недавно. Именно после знакомства с Федулом. В тот день, когда вы встретились в ресторане, Колупай подарил ему бутылку «Наполеона». У Колупая было две таких бутылки, полученных с Дороги Миров. Знаете, кому он подарил вторую?
– Кому? – живо спросил Очкарик.
– Амиру, – ответила Ольга.
– Вот черт! – пробормотал Очкарик. – Но откуда вы знаете?
Ольга подозвала графа и вынула у него из сумки вторую бутылку.
– Вот она. Амир открывал ее сам, поэтому ифрит превратился именно в него.
– И где же теперь настоящий Амир?
– Вот это мне не известно, – призналась Ольга. – Наверное, для него нашелся более удобный сосуд. По правде говоря, у меня нет желания его разыскивать и освобождать – город проживет как-нибудь и без Амира. Главное, что мне удалось поймать ифрита и посадить его обратно в бутылку.
– А зачем он вам?
– Это не важно. Он мой. Он был у меня украден. Также, как и второй...
Ольга в упор посмотрела на Очкарика. Тот понимающе кивнул.
– Значит, теперь пришла моя очередь? Я, значит, ифрит, а здесь, в бутылке – настоящий Очкарик. Так?
– Да, – просто сказала Ольга. – Вон он сидит. В сжатом, искривленном пространстве и во времени, замедленном в тысячи раз... Сидит с того самого момента, как соскоблил печать и выпустил из бутылки ифрита.
– Постойте! – Очкарик поднялся на ноги. – Так он ничего и не знает? О том, что было потом...
– Конечно, не знает. Он заморожен во времени.
Лицо Очкарика вдруг просветлело.
– Так он ничего и не делал... – прошептал неудачливый ифрит. – Значит он... нет, не он, а я! Настоящий Я – никого не убивал! Он, то есть я – невиновен! А джинн из бутылки... какая разница, что натворил какой-то там джинн? Он в него и не поверит. Я ведь и сам не верю. Джинн сделал свое дело, джинн может уходить. Черт, над этим стоит поразмыслить...
Он задумчиво прошелся туда-сюда по ступеням.
– А вы можете его выпустить?
– Могу. Вы этого хотите?
Очкарик снова уперся спиной в постамент.
– Хочу.
– Но готовы ли вы к такому зрелищу? – с сомнением спросила Ольга. – Не хватало мне только нервной истерики у ифрита...
– Ничего, – сказал Очкарик. – Истерики не будет. Я тут за прошедшее время разных зрелищ насмотрелся... – он поставил бутылку на ступеньку и отступил на шаг. – Начинайте! Должен же я проверить вашу историю на прочность...
Ольга произнесла короткое заклинание над бутылкой, затем передала ее графу:
– Ударь кулаком в донышко.
Граф продемонстрировал знакомство с предметом и ударил, как следует. Вероятно, гвардейцы герцога Нью-йоркского упражнялись в этом искусстве не реже, чем гусары Александра Первого.
С резким хлопком бутылка испустила клуб белого дыма, и через мгновение перед публикой предстал второй Очкарик – точная копия первого, но, разумеется, без каменных шнурков и с гримасой крайнего изумления на лице. Он едва устоял на ногах и в первую минуту был лишен дара речи. Огромные глаза, часто мигая, рассматривали окружающих сквозь стекла очков, пока не остановились на ифрите.
– Ой! – сказал Очкарик-два. – Кто это?
Он подался вперед, навстречу своему двойнику, разглядывающему его не менее внимательно. Могло показаться, что близорукий человек просто захотел рассмотреть что-то у себя на лице и подошел к зеркалу.
И тут до него дошло.
– Так ведь это же... – пролепетал Очкарик-два, растерянно оглянувшись на Ольгу.
Выпуклые глаза его вдруг подернулись туманом и съехались к переносице. Слабо отмахнувшись рукой, он осел в траву.
– Обморок, – сказала Ольга.
Очкарик-один подошел и склонился над своим прототипом, заслужившим пока только второй номер.
– Да, – вздохнул он, – слабоват...
Ольга пощупала пульс лежащего.
– Ничего, скоро он придет в себя. Просто перенервничал в бутылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Почему? – спросил Христофор.
Ольга как-то странно, беспомощно захлопала своими длинными ресницами.
– Жалко...
– Да ты что?! – просипел ей в ухо Христофор. – Соображаешь, что говоришь? Это же ифрит!
– Я понимаю, – горько покивала княжна. – И все равно – жалко.
– Да как можно такого жалеть?! – горячился Христофор, не особенно даже понижая голос. – Слизняк! Манная каша! Таких надо в стаде держать, чтобы удобней было доить.
– Ошибаешься, – прошептала в ответ княжна. – Это тоже характер. И не такой уж слабый. Даже ифрит ничего не смог с ним сделать – он как был Очкариком, так Очкариком и остался. У него в крови отвращение к убийству и насилию, а ифриту такие чувства вообще недоступны. И потом... он такой несчастный! Не могу я просто так его в бутылку загнать!
– Вот женщины! – пробормотал Гонзо. – Найдут же кого пожалеть! Я, может быть, тоже несчастный! Почему меня никто не жалеет?
– С тобой после, – жестко сказала княжна. – А сейчас... у меня, кажется, появился план...
Она повернулась к Очкарику и протянула ему бутылку.
– Я думаю, нам незачем играть в кошки-мышки, – сказала она. – Лучше будет, если вы узнаете всю правду.
– Правду? – со страхом переспросил Очкарик. – О чем правду?
– О самом себе, – сказала Ольга. – Дело в том, что вы не человек...
Гонзо схватился за голову.
– Оля, что ты делаешь?! – тихо произнес он. – У тебя переутомление!
Очкарик нахмурился.
– В каком смысле – не человек?
– В прямом. Вы – существо из другого мира. Конкретно – из пространства ТИОН-500.
– Да какое еще существо? Вы о чем?
– В вашем мире такие существа известны как джинны или ифриты. Читали «Тысячу и одну ночь»? Там они довольно подробно описаны.
– Постойте! – Очкарик нервно усмехнулся. – Вы что, хотите сказать, что я джинн, что ли? Из лампы? Что за бред?!
– И я говорю – бред, – вставил Гонзо.
– Я бы сказала точнее: вы – ифрит. Из бутылки. Вот из этой самой.
Очкарик недоверчиво покачал головой.
– Знаете, эту бутылку я в первый раз увидел совсем недавно. А себя, извините, помню с раннего детства...
– Не себя. У вас чужая память.
– Как это – чужая?
– Вы скопировали память того человека, которого вместо себя посадили в бутылку.
– Просто сумасшествие какое-то! Кого это я посадил в бутылку?
– Настоящего Очкарика.
– Что-то не припоминаю!
– Разумеется, вы не припоминаете, ведь сначала вы его посадили, а затем, по обычаю всех ифритов, сами стали Очкариком. У вас его тело, его сознание и память. Различия существуют только на молекулярном уровне. Да еще разве что вот это...
Ольга быстро наклонилась к ботинкам Очкарика и дернула за шнурок. Со звонким щелчком шнурок отломился – он, как и весь ботинок все еще оставался каменным.
– Вы не припомните за собой в детстве способности превращаться в памятник? – спросила Ольга, протягивая Очкарику обломок шнурка.
Тот покосился на шнурок, но в руки не взял.
– А мастерить мышеловки из каменных плит ? – продолжала Ольга. – Не приходилось в детстве? Ведь нет? Эта способность появилась у вас недавно. Именно после знакомства с Федулом. В тот день, когда вы встретились в ресторане, Колупай подарил ему бутылку «Наполеона». У Колупая было две таких бутылки, полученных с Дороги Миров. Знаете, кому он подарил вторую?
– Кому? – живо спросил Очкарик.
– Амиру, – ответила Ольга.
– Вот черт! – пробормотал Очкарик. – Но откуда вы знаете?
Ольга подозвала графа и вынула у него из сумки вторую бутылку.
– Вот она. Амир открывал ее сам, поэтому ифрит превратился именно в него.
– И где же теперь настоящий Амир?
– Вот это мне не известно, – призналась Ольга. – Наверное, для него нашелся более удобный сосуд. По правде говоря, у меня нет желания его разыскивать и освобождать – город проживет как-нибудь и без Амира. Главное, что мне удалось поймать ифрита и посадить его обратно в бутылку.
– А зачем он вам?
– Это не важно. Он мой. Он был у меня украден. Также, как и второй...
Ольга в упор посмотрела на Очкарика. Тот понимающе кивнул.
– Значит, теперь пришла моя очередь? Я, значит, ифрит, а здесь, в бутылке – настоящий Очкарик. Так?
– Да, – просто сказала Ольга. – Вон он сидит. В сжатом, искривленном пространстве и во времени, замедленном в тысячи раз... Сидит с того самого момента, как соскоблил печать и выпустил из бутылки ифрита.
– Постойте! – Очкарик поднялся на ноги. – Так он ничего и не знает? О том, что было потом...
– Конечно, не знает. Он заморожен во времени.
Лицо Очкарика вдруг просветлело.
– Так он ничего и не делал... – прошептал неудачливый ифрит. – Значит он... нет, не он, а я! Настоящий Я – никого не убивал! Он, то есть я – невиновен! А джинн из бутылки... какая разница, что натворил какой-то там джинн? Он в него и не поверит. Я ведь и сам не верю. Джинн сделал свое дело, джинн может уходить. Черт, над этим стоит поразмыслить...
Он задумчиво прошелся туда-сюда по ступеням.
– А вы можете его выпустить?
– Могу. Вы этого хотите?
Очкарик снова уперся спиной в постамент.
– Хочу.
– Но готовы ли вы к такому зрелищу? – с сомнением спросила Ольга. – Не хватало мне только нервной истерики у ифрита...
– Ничего, – сказал Очкарик. – Истерики не будет. Я тут за прошедшее время разных зрелищ насмотрелся... – он поставил бутылку на ступеньку и отступил на шаг. – Начинайте! Должен же я проверить вашу историю на прочность...
Ольга произнесла короткое заклинание над бутылкой, затем передала ее графу:
– Ударь кулаком в донышко.
Граф продемонстрировал знакомство с предметом и ударил, как следует. Вероятно, гвардейцы герцога Нью-йоркского упражнялись в этом искусстве не реже, чем гусары Александра Первого.
С резким хлопком бутылка испустила клуб белого дыма, и через мгновение перед публикой предстал второй Очкарик – точная копия первого, но, разумеется, без каменных шнурков и с гримасой крайнего изумления на лице. Он едва устоял на ногах и в первую минуту был лишен дара речи. Огромные глаза, часто мигая, рассматривали окружающих сквозь стекла очков, пока не остановились на ифрите.
– Ой! – сказал Очкарик-два. – Кто это?
Он подался вперед, навстречу своему двойнику, разглядывающему его не менее внимательно. Могло показаться, что близорукий человек просто захотел рассмотреть что-то у себя на лице и подошел к зеркалу.
И тут до него дошло.
– Так ведь это же... – пролепетал Очкарик-два, растерянно оглянувшись на Ольгу.
Выпуклые глаза его вдруг подернулись туманом и съехались к переносице. Слабо отмахнувшись рукой, он осел в траву.
– Обморок, – сказала Ольга.
Очкарик-один подошел и склонился над своим прототипом, заслужившим пока только второй номер.
– Да, – вздохнул он, – слабоват...
Ольга пощупала пульс лежащего.
– Ничего, скоро он придет в себя. Просто перенервничал в бутылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90