И, вытираясь, тоже пела.
Она обмотала голову полотенцем и покрутила бедрами в такт мелодии. Танцевала Миранда неважно, хотя знала все па. Члены худсовета, танцевавшие с ней на институтских приемах чопорные вальсы, были бы шокированы, увидев, как доктор Джонс скачет по своей ванной комнате.
Подумав об этом, Миранда хихикнула. И вдруг остановилась: она внезапно поняла, что именно сделало ее такой счастливой. По-настоящему счастливой. А это ощущение было для Миранды весьма необычным. Она бывала довольна, увлечена, удовлетворена, охвачена честолюбием. Но истинно счастливой чувствовала себя крайне редко.
Как это чудесно!
Но почему она счастлива? Миранда надела махровый халат, намазала руки и ноги лосьоном для тела. Ей нравится очень привлекательный мужчина, и она нравится ему. Он восхищается и ее внешностью, и ее умом.
Его не пугает (как других) занимаемое ею положение или ее характер. Сам он обаятелен, удачлив (если не сказать: великолепен); и он достаточно воспитан, чтобы не тащить женщину в постель после первого же свидания.
А что бы делала в этом случае она? – спросила себя Миранда, протирая запотевшее зеркало. Прежде на этот вопрос она бы, не сомневаясь, ответила отрицательно. Миранда не признавала безрассудных любовных приключений, да еще с мужчиной, которого едва знаешь. Ни при каких обстоятельствах. Со своим последним любовником она рассталась два года назад, и все кончилось так некрасиво, что Миранда с тех пор решила избегать случайных связей.
Но прошлой ночью… Пожалуй, она дала бы себя уговорить. Не устояла бы, вопреки здравому смыслу. Но Райан слишком серьезно относится к ней, чтобы настаивать.
Одеваясь, она продолжала напевать. Сегодня она выбрала темно-голубой костюм с короткой юбкой и длинным жакетом. Сделала макияж, волосы оставила распущенными. И достала изящные и очень непрактичные туфли на каблуках.
Темным морозным утром Миранда ехала на работу и напевала.
Эндрю с трудом разлепил веки. Не в силах выносить собственные стоны, он зарылся головой в подушку. Но даже измученному похмельем организму свойственна воля к жизни, поэтому очень скоро Эндрю перевернулся на спину, хватая ртом воздух и сжимая руками раскалывающуюся от боли голову.
Он попытался встать, сделал шаг вперед. Ноги дрожали, преступная слабость расползлась по всему телу.
Это Энни виновата. Она разозлилась вчера на него и позволила напиться до чертиков. Он-то рассчитывал, что она его остановит, как это обычно бывало. Но Энни молча ставила перед ним стакан каждый раз, когда он заказывал.
Эндрю смутно помнил, как она усадила его в такси и ехидно высказала надежду, что завтра утром он будет чувствовать себя не самым лучшим образом.
Ее пожелание полностью исполнилось, думал Эндрю, с трудом ковыляя вниз по лестнице. Хуже он просто не мог бы себя чувствовать.
Увидев побулькивавший в кофеварке кофе, он чуть не расплакался от чувства благодарности. Умница, сестричка! Дрожащими руками он достал четыре таблетки экседрина и запил их обжигающим черным кофе.
Никогда больше, пообещал себе Эндрю, сжимая пальцами виски. Никогда больше он не будет превышать свою норму. Но в ту же самую секунду ему непреодолимо захотелось выпить. Всего один стаканчик. Так, чтобы руки перестали трястись, а в животе все успокоилось.
Нет, приказал себе Эндрю. Есть разница между пьяницей и алкоголиком. Если пьешь в семь утра – ты алкоголик. А в семь вечера – ничего. Он подождет. Обязательно подождет. Осталось двенадцать часов.
От звонка в дверь голова дернулась, как от удара. Эндрю едва не вскрикнул. Он даже и не подумал встать, просто уронил голову на стол, моля о забытьи.
Но стукнула дверь черного хода, и в кухню ворвались свежий морозный воздух и рассерженная женщина.
– А я думала, ты лежишь в кровати и жалеешь себя, – проворчала Энни, ставя большую хозяйственную сумку на стол. – Посмотри на себя, Эндрю. Жалкая развалина. Раздетый, небритый, глаза красные, несет от тебя. Отправляйся-ка в душ.
Он с трудом приподнял голову и тупо взглянул на нее:
– И не подумаю!
– Отправляйся немедленно, а я пока приготовлю завтрак. – Когда он попытался снова опустить голову на стол, Энни схватила его за волосы и резко дернула вверх. – Ты получил то, что заслужил.
– Господи, Энни, ты мне чуть голову не оторвала!
– Ты бы тогда чувствовал себя намного лучше, чем сейчас. Поднимай свою тощую задницу и марш в ванную. И захвати стиральный порошок – нелишне будет.
– Господи всемогущий! Чего ты сюда приперлась? – Он думал, что похмелье заглушило все остальные чувства, как бы не так: от беспощадных слов Эндрю вспыхнул от стыда, да так, что краска разлилась и по лицу, и по груди. – Убирайся.
– Выпивку продавала тебе я. – Она разжала пальцы, и его голова со стуком упала на стол. Эндрю взвыл от боли. – Ты меня разозлил, и я позволила тебе напиться. Поэтому я пришла, чтобы приготовить приличный завтрак и отправить тебя на работу. Иди в душ, а то я возьму тебя за шкирку и сама туда отволоку.
– Хорошо, хорошо. – Все, что угодно, только бы не слышать, как она его пилит. Трудно сохранять достоинство, когда сидишь в одних трусах. – Но есть я не буду.
– Ты съешь все, что я тебе дам. – Она отвернулась и стала разгружать сумку. – Иди. От тебя несет, как из помойки.
Она подождала и, услышав шум воды, прикрыла глаза и прислонилась к шкафу.
Какой же он жалкий. Такой грустный, больной и глупый. Ей хотелось обнять его, приласкать, отвести от него все беды. В сегодняшнем его состоянии она сама виновата – дала ему вчера напиться.
Но дело не только в выпивке. Рана – в его сердце, и она, Энни, не может ее залечить.
Смогла бы, если бы любила его чуть меньше.
Услышав, как загудели трубы, она невольно улыбнулась. Эндрю похож на свой дом: такой же потрепанный, давно не ремонтированный, но все еще на удивление крепкий.
Эндрю никак не мог понять, что Элайза, при всем ее уме и красоте, ему не подходила. Они были замечательной парой, яркой и красивой, но только внешне. Она его не понимала, а он нуждался в ласке, страдал от того, что считал себя недостойным ее любви.
За ним надо было ухаживать. Вот этим и следует заняться, решила Энни, засучивая рукава. Надо привести его в чувство. В конце концов друзья познаются в беде.
Когда Эндрю вернулся, по кухне плыли умопомрачительные ароматы. Душ помог, таблетки притупили самые тяжелые последствия безудержного возлияния. Голова, правда, все равно гудела, в желудке было паршиво, но сейчас Эндрю уже верил, что сможет выкарабкаться.
Он кашлянул и виновато улыбнулся:
– Вкусно пахнет.
– Садись, – не оборачиваясь, приказала она.
– Ага. Извини, Энни.
– У меня нечего просить прошения. Ты перед собой извиняйся. Вредишь-то ты только самому себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117