Я до сих пор вижу перед собой величавую эспланаду замка. Я до сих пор
слышу восторженные возгласы зрителей, которые приветствовали мою скромную
победу... Нас засыпали цветами. Когда мы проезжали мимо выстроившихся в
ряд экипажей, я понял, что восторженная симпатия публики относилась к нам
обоим вместе и словно соединяла нас друг с другом крепкими узами. На всех
лицах я читал одну общую мысль. Когда мы проезжали мимо, я слышал, как
говорили: "Какая хорошая пара!" В момент энтузиазма эти люди как бы
предрекали нам счастливое будущее... Вы были прекрасны, Фанни, в этот
день! На щеках у вас играл яркий румянец, глаза сияли. Вы не пытались
скрывать, что этот мимолетный триумф доставлял вам искреннее удовольствие.
Да к этому еще примешивался и некоторый нервный подъем, так как во время
состязания были, конечно, головокружительные моменты, когда невольно
напрягались все мускулы и казалось, что авария неизбежна... Теперь у меня
было такое ощущение, точно я получил два приза вместо одного.
Наши друзья, как милые, любящие заговорщики, смеясь, настояли на том,
чтобы я с вами вдвоем возвращался в своем маленьком торпедо, украшенном
розами. Мы сделались центром какого-то внезапно возникшего заговора.
Казалось, что всем присутствующим вдруг открылась наша судьба и каждый
спешил внести свою лепту, стремясь приблизить к нам решающий момент.
Мы бесшумно скользили по тенистой дороге. В обрамленном гирляндами
цветов стекле автомобиля я видел перед собой отражения вашего милого лица.
Воспользовавшись тем, что другие машины впереди нас подняли страшную пыль,
я свернул на боковую дорогу. Мне потом говорили, что мы неслись по полю,
словно бежавший из оранжереи розовый куст в полном цвету.
Я взял вашу руку, Фанни. Ваша рука спокойно лежала в моей руке, и я
мог ее прижать к своим губам.
Значит, вы меня тоже любили!
Вы посмотрели на меня. Я вздрогнул. Наше молчание было знаком
взаимного обета...
Спустя несколько секунд я вам сказал:
- Если вы согласны, мы обвенчаемся через месяц.
Вы, точно очнувшись, внезапно вскрикнули:
- Нет, нет! Это невозможно!
Я удивился:
- Почему? Ведь мы оба свободны. Зачем же откладывать свадьбу? Кроме
того, мне бы очень хотелось, чтобы в этот день Жан Лебри был еще с нами.
- Жан Лебри? - воскликнули вы. - Но именно поэтому... именно из-за
него...
Вы смотрели на меня с изумлением, но я в свою очередь не мог оторвать
от вас пытливого, недоверчивого взгляда.
- Мне кажется... мне кажется, что нам не следует ничего ему
говорить... - прошептали вы, опустив глаза.
Меня точно ударило громом. Вероятно, я побледнел, как полотно. Вы
схватили меня за руку и сказали:
- Мой друг, будьте благородны до конца. Я думала, что вы сами
видите... Бедный мальчик будет так огорчен! Но не подумайте, ради бога,
что он признался мне в своей любви... Нет! Но я и без того это знаю.
Подумайте теперь сами, могу ли я разбить ему сердце. Разве можно заставить
страдать того, кто должен так скоро нас покинуть? Ведь и вы сами, мой
друг, только что выразили опасение, что вряд ли Жан Лебри будет
присутствовать на нашей свадьбе, если мы отложим ее даже только на два
месяца. Его уже не будет тогда в живых. Разве не лучше нам поэтому
подождать?
- Да, - согласился я, - мы подождем. Вы правы, Фанни, так будет
лучше. Вы благороднее меня, Фанни! Простите меня, я ничего не замечал. Я
преклоняюсь перед вами. Я вас люблю!
- Я тоже вас люблю, - медленно проговорили вы.
Кровь снова прилила к моему лицу.
Мы вернулись, держа друг друга за руку. Я ежеминутно взглядывал на
вас, любуясь вами, как любуются цветком розы, среди которых вы были самой
прекрасной, благословляли нас своим благоуханием. Некоторые из них от
движения машины осыпались и устилали позади нас дорогу своими лепестками.

8. РАДИОГРАФИЯ
Я был грустен и мрачен. Я был раздражен. Мой дебют в роли влюбленного
начался с того, что я проявил присущую всем влюбленным недальновидность.
Жан любил Фанни, а я даже не догадывался об этом, хотя жил рядом с ними...
Но так ли это? Может быть, Фанни ошиблась? Ее могла ввести в заблуждение
удивительная мягкость Жана. Этот застенчивый мальчик был на редкость нежен
и ласков. Проявление дружбы, проявление самой платонической привязанности
носили у него такой характер, что легко могли быть приняты привыкшей к
поклонению барышней за чувства совершенно иного порядка...
Я старался восстановить в своей памяти мельчайшие подробности
недавнего прошлого. Я беспощадно подвергал это прошлое исследованию, как
судебный следователь. И я припомнил тысячи красноречивых фактов...
В течение нескольких дней я следил за поведением Жана по отношению к
Фанни и, к стыду своему, должен сознаться, что следил и за ней самой...
Она была права. Следовало молчать и ждать.
"После моей смерти!" Теперь эта зловещая фраза Жана Лебри приобрела
двоякий смысл. Его смерть одновременно даст мне возможность постичь тайну
Прозопа и жениться на Фанни. Судьба заранее словно готовила мне утешение у
смертного одра моего друга Жана Лебри.
Надеюсь, никто не усомнится в том, что, как только я сделал это
открытие, я удесятерил свои усилия продлить его жизнь до последней
возможности. Слава богу, я ни в чем не могу себя упрекнуть. Если сейчас у
меня есть какие-либо угрызения совести, то во всяком случае не потому, что
я не исполнил своего священного долга.
Я могу раскаиваться лишь в том, что не всегда мог устоять против
искушения разъединить их - его и ее.
По временам меня вдруг охватывало какое-то невообразимое волнение.
Несмотря на то, что Фанни украдкой расточала мне доказательства самой
нежной любви, я терзался муками ревности. Я боялся нежной прозрачной
красоты Жана, его трогательной юности, пленительной мягкости его общения,
отражавшей всю чуткость его души. Меня пугала мысль о том, что чувство
жалости к нему может в конце концов у Фанни незаметно перейти в любовь;
мне казалось, что сила его любви сама по себе способна зародить в ней
такое же ответное чувство; мне было страшно, что она поддастся обаянию
того нервного подъема, того оживления, которое постоянно скользило у юноши
и которое является характерной особенностью всех чахоточных. Я буквально
не находил себе покоя, когда знал, что они вместе; но, с другой стороны, я
упорно уклонялся от участия в их прогулках, в их разговорах. Когда они шли
рука об руку, или сидели рядом друг с другом, уже один вид их казался мне
жестокой насмешкой надо мною, и, несмотря на то, что обычно я вполне
владею собой и выражение моего лица в нужный момент повинуется мне, я
опасался, что мне не удастся скрыть своего настроения от Жана Лебри:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28