В лазарете произошло какое-то недоразумение; в сутолоке один из
санитаров ошибся ярлычком... Вы ведь так стремились к тишине и покою; вы
должны быть счастливы здесь, среди нас.
Я дрожал от гнева.
- Немец, проклятый немец! Ты ничего от меня не узнаешь!
Он рассмеялся, и это сейчас же отразилось на всей его нервной сети:
она приняла какой-то зловеще-танцующий вид.
- Я вовсе не немец! - воскликнул он. - А! Вот это интересно! Запишем.
Его внимание было привлечено тем "интересным" обстоятельством, что
электроскопы не лишали возможности плакать.
6. БЕГСТВО
В то время, как Жан Лебри рассказывал мне о своем чудесном
приключении, наступила ночь. Воздух все так же был насыщен электричеством,
и среди окружавшего нас полумрака глаза рассказчика казались двумя
холодными светлыми точками, почти не испускавшими из себя лучей.
- Ваша матушка будет беспокоиться, Жан, - сказал я ему. - Пойдемте
домой. Темнота не ослабляет вашего зрения?
- Нисколько. Ночь и день отличаются для меня теперь лишь едва
уловимыми оттенками... Вы идете?
На этот раз он меня вел, потому что мои, приспособленные к восприятию
видимого света, глаза почти что ничего уже не различали.
- Значит, Жан, вы только притворялись и старались обмануть меня,
когда ходили по комнате ощупью?
- И да, и нет. При некоторых состояниях атмосферы я ориентируюсь
значительно хуже, чем сегодня вечером. В сухую, ясную погоду для меня все
покрыто мраком, а туман, наоборот, необыкновенно повышает мою
восприимчивость. Но каюсь: иногда я притворялся... Впрочем, оставим это, -
прибавил он в смущении. - Я буду продолжать прерванный рассказ. Хотите, я
сейчас буду вам рассказывать на ходу?
Я, конечно, согласился.
- Итак, я был охвачен искренним горем, к которому примешивалась и
бессильная злоба... Стараясь удержать слезы, я неистово тер кулаками свои
проклятые глаза, совершенно забыв всякую осторожность. Прозоп счел своим
долгом напомнить мне о моей неосмотрительности. Он сказал мне, что я таким
образом могу свести на нет всю его работу, так как операция была сделана
еще очень недавно...
Он был прав. По-видимому я, неловко надавив на глаза, нарушил
какое-то соотношение между ними и расстроил правильное взаимодействие.
Теперь вместо одного призрачного Прозопа я видел двух, странно
надвигавшихся друг на друга. Мои электроскопы косили.
Этот случай несколько охладил меня, и я понял, что все-таки обладаю
некоторым относительным счастьем, которым меня против воли, насильно
облагодетельствовали. Мне стало не по себе от мысли, что я могу потерять и
это второе, необычайное зрение, которое все-таки хоть отчасти было
способно заменить мне мои природные глаза. Но чувство собственного
достоинства помешало мне сказать Прозопу об этом и просить у него помощи.
Я надеялся, что мое косоглазие пройдет само собой, и, к счастью, мои
надежды оправдались. Спустя несколько часов нарушенная согласованность
электроскопов восстановилась без всякого внешнего влияния.
Прозоп, раздраженный проявленным мною упрямством, предоставил меня
самому себе, и я мог на досуге предаться изучению того нового облика,
который принял в моих глазах старый мир.
В то время я фактически был способен различать еще очень немногое, да
и то смутно, в особенности по сравнению с тем, как различаю теперь. Я
должен вам сказать, что мои электрические глаза с того самого момента, как
их ввели в мои глазные впадины и включили в неразрывную связь с
организмом, неустанно продолжают приобретать все большую и большую
восприимчивость и чуткость. Но в тот вечер все то, что я был в силах
уловить, вырисовывалось на совершенно темном фоне. Это слегка напоминало
ночную праздничную иллюминацию, когда дома выступают из окружающего их
мрака в виде огненных очертаний и когда от них получается лишь общее
впечатление светящейся массы... Кроме того, я еще не умел определять
глубины, не чувствовал перспективы. Все линии казались мне отстоящими от
меня на одинаковом расстоянии и помещавшимися в одной вертикальной
плоскости. Как я уже говорил, они казались мне начерченными на черной
доске. Так как я видел все в новом свете, то все предметы приобрели в моих
глазах новый, часто неузнаваемый образ. Вначале я различал лишь их
кажущийся размер, не будучи в состоянии определить фактической разницы в
их величине или относительной дальности расстояния, отделявшего их от
меня.
При всем том этот крайне слабо доступный моему восприятию
электрический мир представлял собой обязательное для меня световое
зрелище. Я не имел возможности оградить себя от него при помощи плотно
сомкнутых век: они все равно пропускали электромагнитные лучи. Я был
обречен беспрестанно видеть перед собой эти беспощадные огоньки, то ярко
вспыхивающие, то угасающие. И эта необходимость непрерывного их восприятия
становилась все более утомительной. Иначе говоря, я был лишен возможности
заснуть.
Вот этим-то и воспользовался этот дьявол в человеческом образе,
Прозоп, для того, чтобы побороть мое упрямство.
Он победил меня сном.
После трех дней бессонницы световая фантасмагория так усилилась, что
я не мог терпеть далее... И Прозоп купил тогда у меня обещание рассказать
ему то, что я вижу, ценою плотных, непроницаемых очков. Они были сделаны
из наложенных друг на друга различных изоляторов, из которых каждый
исполнял свое особое назначение. И, в конечном итоге, сквозь эти очки
прекращался доступ каких бы то ни было лучей.
Прежде всего я выспался. Затем, верный своему обещанию, рассказал ему
все.
Прежний мрак теперь уже рассеялся. Наступило какое-то всеобщее
просветление. Это было просветление не равномерное, а чередующимися между
собой зонами, то яркими, то бледными, как небо на рассвете. Все, что
окружало меня, представлялось мне в виде какого-то всепроникающего
дрожащего и волнующегося светоизлучения, цвет которого постепенно менялся
от совершенно синего до самого ярко-красного, со всеми промежуточными
оттенками фиолетового цвета, какие только можно себе вообразить. В
сущности преобладали именно фиолетовые тона; красный цвет был доминирующим
на небе, а синий на земле. Между ними происходил непрестанный обмен,
непрерывное движение флюидов. Эти громадные волны непрерывно пересекались
и внедрялись друг в друга, а среди них отдельные световые диски
производили впечатление беспредельных пятен, дрожащих от происходящих в
них центробежных колебаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
санитаров ошибся ярлычком... Вы ведь так стремились к тишине и покою; вы
должны быть счастливы здесь, среди нас.
Я дрожал от гнева.
- Немец, проклятый немец! Ты ничего от меня не узнаешь!
Он рассмеялся, и это сейчас же отразилось на всей его нервной сети:
она приняла какой-то зловеще-танцующий вид.
- Я вовсе не немец! - воскликнул он. - А! Вот это интересно! Запишем.
Его внимание было привлечено тем "интересным" обстоятельством, что
электроскопы не лишали возможности плакать.
6. БЕГСТВО
В то время, как Жан Лебри рассказывал мне о своем чудесном
приключении, наступила ночь. Воздух все так же был насыщен электричеством,
и среди окружавшего нас полумрака глаза рассказчика казались двумя
холодными светлыми точками, почти не испускавшими из себя лучей.
- Ваша матушка будет беспокоиться, Жан, - сказал я ему. - Пойдемте
домой. Темнота не ослабляет вашего зрения?
- Нисколько. Ночь и день отличаются для меня теперь лишь едва
уловимыми оттенками... Вы идете?
На этот раз он меня вел, потому что мои, приспособленные к восприятию
видимого света, глаза почти что ничего уже не различали.
- Значит, Жан, вы только притворялись и старались обмануть меня,
когда ходили по комнате ощупью?
- И да, и нет. При некоторых состояниях атмосферы я ориентируюсь
значительно хуже, чем сегодня вечером. В сухую, ясную погоду для меня все
покрыто мраком, а туман, наоборот, необыкновенно повышает мою
восприимчивость. Но каюсь: иногда я притворялся... Впрочем, оставим это, -
прибавил он в смущении. - Я буду продолжать прерванный рассказ. Хотите, я
сейчас буду вам рассказывать на ходу?
Я, конечно, согласился.
- Итак, я был охвачен искренним горем, к которому примешивалась и
бессильная злоба... Стараясь удержать слезы, я неистово тер кулаками свои
проклятые глаза, совершенно забыв всякую осторожность. Прозоп счел своим
долгом напомнить мне о моей неосмотрительности. Он сказал мне, что я таким
образом могу свести на нет всю его работу, так как операция была сделана
еще очень недавно...
Он был прав. По-видимому я, неловко надавив на глаза, нарушил
какое-то соотношение между ними и расстроил правильное взаимодействие.
Теперь вместо одного призрачного Прозопа я видел двух, странно
надвигавшихся друг на друга. Мои электроскопы косили.
Этот случай несколько охладил меня, и я понял, что все-таки обладаю
некоторым относительным счастьем, которым меня против воли, насильно
облагодетельствовали. Мне стало не по себе от мысли, что я могу потерять и
это второе, необычайное зрение, которое все-таки хоть отчасти было
способно заменить мне мои природные глаза. Но чувство собственного
достоинства помешало мне сказать Прозопу об этом и просить у него помощи.
Я надеялся, что мое косоглазие пройдет само собой, и, к счастью, мои
надежды оправдались. Спустя несколько часов нарушенная согласованность
электроскопов восстановилась без всякого внешнего влияния.
Прозоп, раздраженный проявленным мною упрямством, предоставил меня
самому себе, и я мог на досуге предаться изучению того нового облика,
который принял в моих глазах старый мир.
В то время я фактически был способен различать еще очень немногое, да
и то смутно, в особенности по сравнению с тем, как различаю теперь. Я
должен вам сказать, что мои электрические глаза с того самого момента, как
их ввели в мои глазные впадины и включили в неразрывную связь с
организмом, неустанно продолжают приобретать все большую и большую
восприимчивость и чуткость. Но в тот вечер все то, что я был в силах
уловить, вырисовывалось на совершенно темном фоне. Это слегка напоминало
ночную праздничную иллюминацию, когда дома выступают из окружающего их
мрака в виде огненных очертаний и когда от них получается лишь общее
впечатление светящейся массы... Кроме того, я еще не умел определять
глубины, не чувствовал перспективы. Все линии казались мне отстоящими от
меня на одинаковом расстоянии и помещавшимися в одной вертикальной
плоскости. Как я уже говорил, они казались мне начерченными на черной
доске. Так как я видел все в новом свете, то все предметы приобрели в моих
глазах новый, часто неузнаваемый образ. Вначале я различал лишь их
кажущийся размер, не будучи в состоянии определить фактической разницы в
их величине или относительной дальности расстояния, отделявшего их от
меня.
При всем том этот крайне слабо доступный моему восприятию
электрический мир представлял собой обязательное для меня световое
зрелище. Я не имел возможности оградить себя от него при помощи плотно
сомкнутых век: они все равно пропускали электромагнитные лучи. Я был
обречен беспрестанно видеть перед собой эти беспощадные огоньки, то ярко
вспыхивающие, то угасающие. И эта необходимость непрерывного их восприятия
становилась все более утомительной. Иначе говоря, я был лишен возможности
заснуть.
Вот этим-то и воспользовался этот дьявол в человеческом образе,
Прозоп, для того, чтобы побороть мое упрямство.
Он победил меня сном.
После трех дней бессонницы световая фантасмагория так усилилась, что
я не мог терпеть далее... И Прозоп купил тогда у меня обещание рассказать
ему то, что я вижу, ценою плотных, непроницаемых очков. Они были сделаны
из наложенных друг на друга различных изоляторов, из которых каждый
исполнял свое особое назначение. И, в конечном итоге, сквозь эти очки
прекращался доступ каких бы то ни было лучей.
Прежде всего я выспался. Затем, верный своему обещанию, рассказал ему
все.
Прежний мрак теперь уже рассеялся. Наступило какое-то всеобщее
просветление. Это было просветление не равномерное, а чередующимися между
собой зонами, то яркими, то бледными, как небо на рассвете. Все, что
окружало меня, представлялось мне в виде какого-то всепроникающего
дрожащего и волнующегося светоизлучения, цвет которого постепенно менялся
от совершенно синего до самого ярко-красного, со всеми промежуточными
оттенками фиолетового цвета, какие только можно себе вообразить. В
сущности преобладали именно фиолетовые тона; красный цвет был доминирующим
на небе, а синий на земле. Между ними происходил непрестанный обмен,
непрерывное движение флюидов. Эти громадные волны непрерывно пересекались
и внедрялись друг в друга, а среди них отдельные световые диски
производили впечатление беспредельных пятен, дрожащих от происходящих в
них центробежных колебаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28