Водитель одного из монокаров вполуха слушал передачу новостей: «Ситуация на Среднем Западе менее критическая, но волна паники пронеслась по всем основным городам Айовы, Канзаса и Небраски. В Омахе погибли более шестидесяти человек в результате столкновения трех аэробусов с беженцами; столкновение произошло при невыясненных обстоятельствах, по-видимому, оно вызвано ошибкой пилота одного из чартерных рейсов. В Деймоне этим утром почти на полтора часа была парализована работа аэропорта, потому что авиадиспетчеры присоединились к убегающим толпам, покинув свои посты. В заявлении утверждается…»
Водитель моргнул, сосредоточил внимание на пульте управления. Более половины из своих пятидесяти лет он управляет монокаром, причем чаще всего именно на этом маршруте. Он раздраженно потер сенсорный воротник, который носил уже около тридцати лет и который сегодня почему-то начал ему мешать.
Воротник был предназначен для измерения температуры и пульса; в случае серьезного заболевания или смерти водителя он отключал питание монокара и включал тормоза. Водитель привык носить этот воротник и сознавал его необходимость, но сегодня, одолевая подъем Моста на третьей скорости, он ощутил, что воротник давит ему на горло.
А еще у него болела голова. Глаза чесались и горели. Он потянулся за радиомикрофоном, соединяющим его с диспетчерской, и прохрипел:
– Чарли, я, кажется, отключаюсь, я…
Больше он ничего не смог сказать. Он упал вперед. Датчики зафиксировали его учащенный пульс и дыхание в течение последних минут и прореагировали, когда он потерял сознание. Монокар замер.
Следующий монокар катастрофически приближался к нему сзади. Его водитель больше часа испытывал тошноту и спешил закончить поездку; он не принимал во внимание автоматическое замедление движения по всему Мосту. Когда скорость превысила критическую, питание монокара отключилось, но было уже слишком поздно – монокар мчался вперед, рассекая воздух. Даже сенсорные воротники не могли предусмотреть ситуацию одновременного выхода из строя двух водителей. Белые искры падали с Моста в воду и гасли, это были куски искорененного металла. Образовался затор. Звуки столкновений доносились до лежащего у подножия Моста Университета. Движение по Мосту остановилось, огни превратились в ряд неподвижных точек с отвратительной вспышкой посредине.
Спустя мгновение вдалеке завыли сирены «Скорой помощи».
Конут обнял плачущую жену, на лице его застыло выражение недоверия, а мозг лихорадочно работал. Лусилла пытается убить его? Полное безумие!
Но, подобно другим безумным событиям в его жизни, и этому существовало объяснение. Хотя и с запозданием, он начал сознавать слабый шепот у себя в мозгу. Он сказал Рейму:
– Они не могут достать меня! Поэтому пытаются добраться через нее.
– Но почему не могут?
Конут пожал плечами и потрепал жену по руке. Лусилла села, взглянула на ножницы и отшвырнула их прочь.
– Не беспокойся, я все понимаю, – сказал ей Конут, а потом повернулся к Рейму: – Не знаю почему. Иногда у них не выходит. Как на кухне, как сейчас – они не могут убить меня. Даже если бы я этого хотел. И еще один раз на острове, когда я сильно напился. И еще – ты помнишь, Лусилла, – на Мосту. Каждый раз я был полностью в их власти. И на Мосту они почти одолели меня, но я вовремя остановился. Каждый раз я был сильно пьян. Казалось бы, в таком состоянии я должен быть совершенно беспомощным… – Конут задумался.
– Что это с Лусиллой? – сочувственно спросил Рейм. Девушка вскочила и вновь села.
– Кажется, я засыпаю, – сказала она жалобно, – странно…
Конут рассматривал ее с живейшим интересом, словно перед ним была не жена, а лабораторный экспонат.
– Что странно?
– Я по-прежнему слышу, что кто-то говорит со мной, – сказала Лусилла, раздраженно потирая лицо.
Конут видел, что силы ее на исходе, что она больше не может не спать, даже если бы она считала себя убийцей, даже если бы он умер у нее на глазах. Даже если бы наступил конец света.
– Кто-то говорит с тобой? О чем? – спросил он мягко.
– Не знаю. Чудно. «Мы шептать тебе приятель». Что-то вроде этого.
– Пиджин, – немедленно определил Рейм, – с тобой говорят аборигены.
Выяснив причину, он перестал думать о ней и обратился к Конуту:
– Ты был на пути к какой-то разгадке, помнишь? Ты говорил, что иногда они не могут добраться до тебя? Почему? В чем тут дело?
Конут вяло ответил:
– Выпивка. Каждый раз я был пьян.
В самом деле! Трижды он был на пороге неминуемой смерти, и каждый раз ему удавалось увернуться. И всякий раз он напивался. Алкоголь в его мозгу, избирательный яд, который прежде всего воздействует на высшие структуры мозга, затрудняя зрение, ослабляя реакции… Именно он защищал его от приказов, призывающих умереть!
– Оспа все умирать, – ясно проговорила Лусилла и улыбнулась. – Извините. Это не то, что я хотела сказать.
Конут помедлил минуту, а потом приступил к действиям. Рейм машинально прихватил с собой в комнату ту бутылку, с которой Конут не расставался весь день. Теперь Конут схватил ее, открыл и сделал большой глоток, а потом передал Лусилле.
– Выпей! Не спорь, попробуй, это хороший крепкий напиток.
Он закашлялся и вытер выступившие слезы. Вкус у ликера был отвратительный, и его понадобилось немного, чтобы Конут опьянел вновь.
Но это «немного» могло спасти ему жизнь… Могло спасти жизнь Лусиллы… Могло спасти весь мир!
Глава 16
Таи-и Матасура-сан поднялся с постели и подошел к новому мощному заграждению.
Сумасшедшие белые не принесли им обед. Уже поздно, рассудил таи-и, хотя расположение звезд было для нег непривычным. Еще несколько недель назад единственным часами их племени служил проходящий по небу Южный Крест. А эти странные северные созвездия казались ему; холодными и неприятными. По ним он не мог определить ни время, ни направление.
Его широкие ноздри, гневно раздуваясь, втянули воздух.
Чтобы стать таи-и, помимо многого другого, он должен был уметь в совершенстве ориентироваться по звездам. Теперь перед лицом более могущественного искусства белых людей его умение стало бесполезным. Свойственное ему глубокое чутье, доведенное до способности отличать правду от лжи, сделало его вождем племени. Но эти белые были старше его, они не обратили на него внимания, у них чутье сильнее, они могут слышать даже свой внутренний шум.
Он не должен доверять ласковым словам белых стариков, подумал таи-и и плюнул на землю.
Его соплеменник окликнул таи-и из дверей хижины. На креольском наречии, которое было им более привычным, чем пиджин племени или коверканный английский Матасуры-сан, он пожаловался:
– Я позвал их прийти, но они не слышат.
– Один слышит, – возразил Матасура-сан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38