Когда он побранил ее за молчание, она в ответ лишь поцеловала его. И все. Конут по-прежнему видел сны, странные сны. Просыпаясь, он отчетливо видел их содержание, но только один раз рассказал Лусилле, больше не решился. Уж очень они были странные. В снах Конута заставляли подчиняться чьему-то контролю, он получал приказания от какого-то грубого начальника или враждебной толпы римлян, жаждущих пролития его крови на арене гладиаторских боев. Сны были неприятны; Конут долго пытался объяснить их природу и пришел к выводу, что они вызваны его подсознательным ощущением контроля со стороны Лусиллы. Следующий вывод был таков: паранойя. Он не хотел в это верить. Но какое объяснение можно было найти еще?
Конут подумывал вновь обратиться к психоаналитику, но когда заговорил об этом с Лусиллой, она лишь покраснела и стала более напряженной. Из их любви ушли неожиданные радости, это беспокоило Конута, но ему не приходило в голову, что растущее доверие и солидарность, возможно, куда важнее.
Не все радости канули в прошлое. Кроме передышек между взрывами страстей, отчасти провоцируемых непреклонным желанием Лусиллы оставаться на страже, пока он спит, кроме доверия и близости, было еще кое-что. Интерес к общему делу, ибо Лусилла, как преданная жена, разделяла научные интересы Конута куда больше, чем любой другой ученик из его классов. Вместе они перепроверили работу по Вольграну, не нашли серьезных ошибок, неохотно отложили исследования из-за отсутствия проверочных данных и начали новую работу по вопросу первичного распределения в очень больших числах.
В один из теплых дней они шли к Башне Математиков, обсуждая новый подход к использованию в целях анализа законов конгруэнтности, как вдруг Лусилла остановилась и схватила Конута за руку.
Навстречу шел Эгерт. Он загорел, но выглядел каким-то угнетенным. Причиной была, как правильно догадался Конут, неловкость от встречи с девушкой, которую он любил, и с человеком, за которого она вышла замуж. Но были и другие причины. У Эгерта был нездоровый вид.
– Что с тобой случилось? – напрямик спросила Лусилла.
– Разве ты не знаешь Медицинскую Школу? – невесело улыбнулся Эгерт. – У них принято издеваться над новичками. Обычная шутка – это кожный грибок, который вызывает прогорклый пот, так что ты начинаешь ужасно вонять; или еще: несколько капель какого-то вещества – и весь покрываешься оранжевыми пятнами, либо… ладно, хватит об этом. Некоторые шутки носят весьма, как бы это выразиться, специфический характер.
– Это ужасно, – искренне огорчилась Лусилла. – Мне кажется, ты несчастлив, Эгерт.
Когда Эгерт ушел, Конут сказал ей:
– Мальчишки есть мальчишки.
Лусилла бросила на него быстрый взгляд и отвела глаза. Конут сознавал, что говорит жестоко, но не знал, что она поняла причину, и надеялся, что ему удалось скрыть внезапную вспышку ревности.
Прошло немногим больше двух недель после смерти Карла, когда в дверь Конута постучал дежурный и доложил о посетителе. Это был сержант Рейм с чемоданом, набитым всякой всячиной.
– Личные вещи Мастера Карла, – провозгласил он. – Они теперь ваши. Мы временно брали их на экспертизу.
Конут пожал плечами. Пожитки не имели особой ценности. Он просмотрел содержимое чемодана: несколько поношенных предметов туалета, объемистая тетрадка с надписью «Дневник» – он нетерпеливо пролистал ее, но там были записи только о недостатках и посещаемости классов – и коробка с фотопленками.
Сержант Рейм сел.
– Вот о чем я хотел вас спросить. У него была масса фотопринадлежностей. Мы нашли несколько нераспечатанных пачек пленки, которые Мастер Карл поместил в нечто вроде облучающего устройства из люминесцентной бумаги. Наши лаборанты потратили массу времени, чтобы разобраться с этим хозяйством. Они пришли к выводу, что Карл пытался зарегистрировать излучение бумаги на пленке, но не смогли понять, с какой целью.
– Я тоже не знаю, – ответил Конут, – но могу предположить.
Он рассказал об увлечениях Карла, о бесконечных экспериментах, в которые Карл хотел втянуть и его.
– Не знаю, чего он хотел добиться на сей раз, по-моему, это как-то связано с получением изображений геометрических фигур – звезд, кругов и тому подобное. Но почему вы спрашиваете? Не хотите ли вы сказать, что он добился успеха?
– Не совсем.
Сержант Рейм открыл пакет и протянул Конуту глянцевый отпечаток.
– Все негативы были пусты, кроме одного. Вот этого. Конут изучил фото. Казалось, это был текст принтера.
Изображение не слишком четкое, но достаточно ясное, чтобы Конут мог прочесть. Некоторое время он искал разгадку, потом покачал головой.
Из букв на снимке складывалось:
«Ты проклятый старый дурак».
Глава 12
Дул свежий ветер, и натянутые под платформой поселения кабели, вибрируя, издавали бычий рев. Пневматические генераторы то грохотали, то жалобно визжали, то трещали. Но брат Лусиллы не замечал обычного шума.
Он не очень хорошо себя чувствовал, но привык всегда делать то, чего ожидают от него родители, а они ожидали, что он будет смотреть передачу из Университета, лекцию, на которой должна присутствовать его сестра. Это был класс Конута, и Роджер в полном неведении слушал обстоятельное объяснение теоремы Вильсона. Интереснее всего казались танцующие фигурки на экране, но в целом это было для него бессмысленное зрелище. Камера лишь дважды показала аудиторию, Лусилла не попалась ему на глаза ни разу.
Он сообщил об этом матери, бросил взгляд на флаг, подаренный сестрой, и отправился на работу.
К концу дня он почувствовал себя хуже. В висках стучало, голова болела, временами подступала тошнота. Работать стало трудно, а работа у Роджера была не из приятных: весь день он проводил, стоя по колено в вонючей массе из соленой воды, рыбьих внутренностей и крови.
Обычно это его не беспокоило (как не беспокоило ничто другое). Но сегодня все было иначе. Он с трудом стоял на ногах, придерживаясь одной рукой за обитый железом стол, и сильно тряс головой, пытаясь прийти в себя. Только что ему пришлось сбегать в туалет, где его сильно вырвало. И, кажется, придется бежать туда снова.
Стоящий на другом конце стола сортировщик окликнул его:
– Эй, Роджер! Ты нас задерживаешь!
Роджер потер затылок и пробормотал что-то, непонятное даже ему самому. Он начал работать, больше медлить было нельзя – уже навалилось много рыбы. В обязанности сортировщика входило отделять самок искусственно разведенного атлантического лосося от самцов. Самцы скатывались по крутому скату навстречу быстрой и неминуемой смерти, в то время как самки в сезон метания икры содержали в себе нечто слишком ценное, чтобы отбросить его в месиво из внутренностей и костей, из которого делают чистую рыбную муку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38