Что нового в Исландии?
— А у нас неплохо,— ответил Йоун Хреггвидссон.— Только во время рыбной ловли в прошлом году были штормы. Зато трава летом была хороша.
— Ладно,— промолвил ученый. И после некоторого раздумья добавил: — Я слышал, что ты по-прежнему все такой же злодей.
— Конечно, нет,— ответил Йоун Хреггвидссон.
— Это верно? — спросил Грнндвикинг.
— Я считаю, что я святой,— заявил Йоун Хреггвидссон. Ученый из Гриндавика не понял шутки.
— Очень нехорошо быть преступником,— сказал он тоном зрелого моралиста.
*— Собственно говоря, я всего-навсего вор,— сказал Йоун Хреггвидссон.
— Не надо быть вором.
— Я украл леску у одного человека добрых двадцать лет назад.
— Этого нельзя делать.
И тогда Йоун Хреггвидссон изрек:
— А найдется ли какой настоящий святой, который вначале не был вором?
Ученый фыркнул, долго набирал воздух в легкие и остановился, чтобы почесать левую икру правой ногой.
— Как я уже сказал, ладно,— проговорил он назидательным тоном.— Но о чем это бишь я: ничего такого не случилось в Исландии, ничего не произошло?
— Не помню,— сказал Йоун Хреггвидссон.— Во всяком случае, ничего особенного за эти годы не произошло.
— Ничего не наблюдалось? — настаивал ученый из Гриндавика.
— Нет, в Исландии давно ничего не наблюдалось. Ничего. Если только не считать новостью, что в позапрошлом году из Скагафьорда был вытащен воющий скат.
— Это не такая уж малая новость,— сказал ученый.— Ты говоришь, он выл?
— Так, может быть, ты, товарищ, даже не слышал, что в позапрошлом году в Исландии в воздухе были видны люди? — спросил Йоун Хреггвидссон.
— Видны были люди в воздухе,— повторил ученый, но уже тише.— Хорошо.— И, проделав несколько раз все свои штуки, в частности сильно потерев нос, он наконец выпалил:
— Я разрешу себе указать моему земляку, что раз ты, простой человек, беседуешь с ученым — хотя я, говоря словами брата Бергура Соккассона, и являюсь смиренным учеником господа нашего Иисуса,— все же негоже тебе обращаться со мной как с ровней, говорить мне «ты», как собаке, и называть меня товарищем. И я говорю не от своего имени, ибо я знаю, что мой хозяин и господин никогда не потерпит, чтобы чернь так вела себя в отношении ученого сословия. И когда в этом году он посылал меня в Исландию, чтобы переписать в Скарде апостольскую сагу одиннадцатого века, с которой люди не хотят расстаться даже за золото, то он мне дал с собой письмо, в котором было сказано, что меня следует величать не иначе как мосье.
— Я всего только глупый крестьянин-арендатор, никогда не знавший ни одного настоящего человека, кроме моего хозяина Иисуса Христа, ибо я не хочу называть человеком черную собаку, которая последовала за мной на запад, где я был привязан к камню для лошадей возле лавки в Улафсвике. И если ваша высокоученая, высокородная милость хоть сколько-нибудь мне верит, я обещаю отныне вести себя в соответствии с вашей ученостью, если только мое безнадежное неразумие мне не помешает.
Гриндвикинг сказал:
— Хотя ты и тебе подобные поражены глупостью, мой учитель не ставит это тебе в упрек, ибо он чувствует признательность к твоей матери, хранившей то, что другие по невежеству своему растрачивали. Поэтому он с большим трудом и после серьезных споров с властями вызволил тебя из крепости, откуда никто живым не возвращается, и приглашает тебя к себе. Теперь посмотрим, что ты за птица. Но я с самого начала хочу предупредить тебя об одном, от чего зависит спасение твоего тела и души: берегись связываться с Йоуном Мартейнссоиом, пока ты здесь, в городе.
— Ай, что говорит ваша ученость, неужели этот дьявол, стащивший у меня королевские сапоги, когда я служил в солдатах, еще ходит по земле,— сказал Йоун Хреггвидссон.
— Да, и к тому же он украл «Скальду», ту книгу, четырнадцать страниц из которой были найдены в постели твоей покойной матушки в Рейне, в Акранесе.
— Надеюсь, что этому мошеннику иногда удавалось красть что-нибудь поценнее,— сказал Йоун Хреггвидссон.— Моя мать не могла этими кожаными тряпками даже залатать мою куртку.
— Мой учитель предложил Поуну Мартейнссону уплатить за книгу золотом, равным ее весу, лишь бы он вернул украденное. Он предложил дать ему большое поместье и найти службу в Исландии. Он посылал шпионов следить за вором, когда тот был пьян, чтобы хоть тогда выведать у него что-нибудь о книге. Но все тщетно.
— Гм,— проговорил Йоун Хреггвидссон,— я подумал, что, может быть, смогу заработать себе кусок хлеба, став вором здесь, в Копенгагене...
Ученый из Гриндавика несколько раз, подобно рыбе, открывал рот, но не произносил ни слова.
— ...раз таким людям предлагают золото, службу, поместье, да еще дают им водки,— продолжал Йоун Хреггвидссон.
— Тот, кто продался сатане, конечно, может быть удачливым вором, пока не настанет день, когда трубный глас пробудит людей,— сказал ученый.— Почему никто не может застать Йоуна Мартейнссона врасплох в постели? Потому он носит штаны мертвеца.
— Ай, ай, бедняга, не мне плохо говорить о нем, хотя он и стащил с меня казенные сапоги, ведь он помог вызволить меня из Синей Башни. И в Исландии говорят, будто ему удалось добиться, что бедняга Магнус из Брайдратунги, против которого ополчились и бог и люди, был признан невиновным.
— А я говорю, что он утопил его в канале в тот же вечер, как добился признания его невиновности,— сказал Гриндвикинг.— Человек, которого спасет Йоун Мартейнссон, погибнет.
— Но мне помнится, что ваша ученость не брезговала ходить с ним в погребок,— напомнил Йоун Хреггвидссон.
— Хорошо, хорошо,— сказал ученый из Гриндавика и проделал все свои штуки по порядку: фыркнул, зевнул, потер нос с обеих сторон, остановился, почесал правую икру левой ногой и наоборот — левую правой.
— Я хочу на минутку зайти в церковь святого Николая и помолиться,— сказал он.— Подожди меня здесь и постарайся думать о чем-нибудь хорошем.
Вскоре ученый вышел из церкви и на паперти надел шляпу.
— Ты говоришь, что в Исландии видели в воздухе людей? — спросил он.
— Да, и даже птиц,— ответил Йоун Хреггвидссон.
— Птиц? В воздухе? — повторил ученый.— Это странно. Sine dubio *, с железными когтями. Это я должен записать. По
Без сомнения (лат.).
«Исландский колокол»
если ты говоришь, что я ходил в погребок с Йоуном Мартейнссо-ном, то пес didnum neque justum *, что простой узник из Бре-мерхольма так говорит scribae et famulo2 моего господина. А я тебе скажу, что мой господин — такой господин и учитель, который всегда прощает слабости своему слуге, ибо знает, что у меня денег нет, а Йоун Мартейнссон разгуливает в штанах дьявола.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Странная тяжесть нависла над низкими, зелеными поселками в долинах тихих рек южной Исландии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— А у нас неплохо,— ответил Йоун Хреггвидссон.— Только во время рыбной ловли в прошлом году были штормы. Зато трава летом была хороша.
— Ладно,— промолвил ученый. И после некоторого раздумья добавил: — Я слышал, что ты по-прежнему все такой же злодей.
— Конечно, нет,— ответил Йоун Хреггвидссон.
— Это верно? — спросил Грнндвикинг.
— Я считаю, что я святой,— заявил Йоун Хреггвидссон. Ученый из Гриндавика не понял шутки.
— Очень нехорошо быть преступником,— сказал он тоном зрелого моралиста.
*— Собственно говоря, я всего-навсего вор,— сказал Йоун Хреггвидссон.
— Не надо быть вором.
— Я украл леску у одного человека добрых двадцать лет назад.
— Этого нельзя делать.
И тогда Йоун Хреггвидссон изрек:
— А найдется ли какой настоящий святой, который вначале не был вором?
Ученый фыркнул, долго набирал воздух в легкие и остановился, чтобы почесать левую икру правой ногой.
— Как я уже сказал, ладно,— проговорил он назидательным тоном.— Но о чем это бишь я: ничего такого не случилось в Исландии, ничего не произошло?
— Не помню,— сказал Йоун Хреггвидссон.— Во всяком случае, ничего особенного за эти годы не произошло.
— Ничего не наблюдалось? — настаивал ученый из Гриндавика.
— Нет, в Исландии давно ничего не наблюдалось. Ничего. Если только не считать новостью, что в позапрошлом году из Скагафьорда был вытащен воющий скат.
— Это не такая уж малая новость,— сказал ученый.— Ты говоришь, он выл?
— Так, может быть, ты, товарищ, даже не слышал, что в позапрошлом году в Исландии в воздухе были видны люди? — спросил Йоун Хреггвидссон.
— Видны были люди в воздухе,— повторил ученый, но уже тише.— Хорошо.— И, проделав несколько раз все свои штуки, в частности сильно потерев нос, он наконец выпалил:
— Я разрешу себе указать моему земляку, что раз ты, простой человек, беседуешь с ученым — хотя я, говоря словами брата Бергура Соккассона, и являюсь смиренным учеником господа нашего Иисуса,— все же негоже тебе обращаться со мной как с ровней, говорить мне «ты», как собаке, и называть меня товарищем. И я говорю не от своего имени, ибо я знаю, что мой хозяин и господин никогда не потерпит, чтобы чернь так вела себя в отношении ученого сословия. И когда в этом году он посылал меня в Исландию, чтобы переписать в Скарде апостольскую сагу одиннадцатого века, с которой люди не хотят расстаться даже за золото, то он мне дал с собой письмо, в котором было сказано, что меня следует величать не иначе как мосье.
— Я всего только глупый крестьянин-арендатор, никогда не знавший ни одного настоящего человека, кроме моего хозяина Иисуса Христа, ибо я не хочу называть человеком черную собаку, которая последовала за мной на запад, где я был привязан к камню для лошадей возле лавки в Улафсвике. И если ваша высокоученая, высокородная милость хоть сколько-нибудь мне верит, я обещаю отныне вести себя в соответствии с вашей ученостью, если только мое безнадежное неразумие мне не помешает.
Гриндвикинг сказал:
— Хотя ты и тебе подобные поражены глупостью, мой учитель не ставит это тебе в упрек, ибо он чувствует признательность к твоей матери, хранившей то, что другие по невежеству своему растрачивали. Поэтому он с большим трудом и после серьезных споров с властями вызволил тебя из крепости, откуда никто живым не возвращается, и приглашает тебя к себе. Теперь посмотрим, что ты за птица. Но я с самого начала хочу предупредить тебя об одном, от чего зависит спасение твоего тела и души: берегись связываться с Йоуном Мартейнссоиом, пока ты здесь, в городе.
— Ай, что говорит ваша ученость, неужели этот дьявол, стащивший у меня королевские сапоги, когда я служил в солдатах, еще ходит по земле,— сказал Йоун Хреггвидссон.
— Да, и к тому же он украл «Скальду», ту книгу, четырнадцать страниц из которой были найдены в постели твоей покойной матушки в Рейне, в Акранесе.
— Надеюсь, что этому мошеннику иногда удавалось красть что-нибудь поценнее,— сказал Йоун Хреггвидссон.— Моя мать не могла этими кожаными тряпками даже залатать мою куртку.
— Мой учитель предложил Поуну Мартейнссону уплатить за книгу золотом, равным ее весу, лишь бы он вернул украденное. Он предложил дать ему большое поместье и найти службу в Исландии. Он посылал шпионов следить за вором, когда тот был пьян, чтобы хоть тогда выведать у него что-нибудь о книге. Но все тщетно.
— Гм,— проговорил Йоун Хреггвидссон,— я подумал, что, может быть, смогу заработать себе кусок хлеба, став вором здесь, в Копенгагене...
Ученый из Гриндавика несколько раз, подобно рыбе, открывал рот, но не произносил ни слова.
— ...раз таким людям предлагают золото, службу, поместье, да еще дают им водки,— продолжал Йоун Хреггвидссон.
— Тот, кто продался сатане, конечно, может быть удачливым вором, пока не настанет день, когда трубный глас пробудит людей,— сказал ученый.— Почему никто не может застать Йоуна Мартейнссона врасплох в постели? Потому он носит штаны мертвеца.
— Ай, ай, бедняга, не мне плохо говорить о нем, хотя он и стащил с меня казенные сапоги, ведь он помог вызволить меня из Синей Башни. И в Исландии говорят, будто ему удалось добиться, что бедняга Магнус из Брайдратунги, против которого ополчились и бог и люди, был признан невиновным.
— А я говорю, что он утопил его в канале в тот же вечер, как добился признания его невиновности,— сказал Гриндвикинг.— Человек, которого спасет Йоун Мартейнссон, погибнет.
— Но мне помнится, что ваша ученость не брезговала ходить с ним в погребок,— напомнил Йоун Хреггвидссон.
— Хорошо, хорошо,— сказал ученый из Гриндавика и проделал все свои штуки по порядку: фыркнул, зевнул, потер нос с обеих сторон, остановился, почесал правую икру левой ногой и наоборот — левую правой.
— Я хочу на минутку зайти в церковь святого Николая и помолиться,— сказал он.— Подожди меня здесь и постарайся думать о чем-нибудь хорошем.
Вскоре ученый вышел из церкви и на паперти надел шляпу.
— Ты говоришь, что в Исландии видели в воздухе людей? — спросил он.
— Да, и даже птиц,— ответил Йоун Хреггвидссон.
— Птиц? В воздухе? — повторил ученый.— Это странно. Sine dubio *, с железными когтями. Это я должен записать. По
Без сомнения (лат.).
«Исландский колокол»
если ты говоришь, что я ходил в погребок с Йоуном Мартейнссо-ном, то пес didnum neque justum *, что простой узник из Бре-мерхольма так говорит scribae et famulo2 моего господина. А я тебе скажу, что мой господин — такой господин и учитель, который всегда прощает слабости своему слуге, ибо знает, что у меня денег нет, а Йоун Мартейнссон разгуливает в штанах дьявола.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Странная тяжесть нависла над низкими, зелеными поселками в долинах тихих рек южной Исландии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112