Она приоткрывает дверь и обращается к хозяйке:
— Снайфридур, дорогая, юнкер вернулся. Его привезли крестьяне из Флоя.
Хозяйка не подняла глаз от работы, таким маловажным нашла она это известие, и ответила столь невозмутимо, словно речь шла о теленке:
Пусть его отнесут к нему в комнату. Поставь ему кувшин с кислым молоком и закрой дверь на засов.
— А если он выскочит в окно? — спросила экономка.
— Значит, наше молоко ему не по вкусу.
— А людям ничего не давать?
— Предложи им, если они хотят пить, кувшин молока пополам с водой. Мне надоело угощать всякого, кто его притащит.
Вскоре провожатые съехали со двора, ругаясь, отплевываясь и всячески выказывая свое презрение к хозяевам. Тот, который раньше вел лошадь, сидел теперь верхом, а всадник, ехавший посредине, остался в доме. Мужчины пронеслись галопом через выгон, примяв траву копытами своих лошадей. Батраки по-прежнему спали у забора. Из дому доносилось не то какое-то мычание, не то вой.
Немного погодя кто-то стал, спотыкаясь, взбираться по лестнице наверх, и дверь в комнату распахнулась настежь.
Хозяйка еще ниже склонилась над рукодельем и стала упорно выдергивать нитку, которую вовсе не надо было дергать. В дверях стоял мужчина и смеялся. Она не мешала ему смеяться и лишь через некоторое время подняла на него глаза. Он, как видно, уже добрую неделю не брился и весь оброс, под глазом у него красовался синяк, а через все лицо, пересекая нос, тянулся шрам, покрытый запекшейся кровью. У него не хватало двух передних зубов; руки были в ссадинах. Он продолжал смеяться, корчил страшные гримасы и раскачивался взад и вперед, так что трудно было угадать, куда он упадет — в комнату или за дверь.
— Я многое простила бы тебе, Магнус,— сказала она,— если бы ты не позволил выбить себе эти два зуба в прошлом году.
Затем она вновь опустила глаза.
— Как ты смеешь так разговаривать с юнкером из Брайдратунги? Ты что за шлюха?
— Твоя жена,— ответила она, продолжая вышивать.
Он ввалился в комнату и, обмякнув, словно пустой мешок, плюхнулся на ларь. Полежав немного, он набрался сил и поднял голову. На его синем распухшем лице глаза казались совсем белесыми, лишенными всякого осмысленного выражения.
— Разве я не самый знатный человек в этой части страны? Разве я не сын судьи из Брайдратунги, самого богатого человека в трех приходах? А моя мать — разве она не весила больше двухсот фунтов?
Снайфридур молчала.
— Может быть, твой род знатней моего, но зато ты женщина без души, да и без тела.
Она не отвечала.
— В Брайдратунге матроны всегда отличались дородностью,— сказал он.— А у моей матери была к тому же еще и душа. Она научила меня читать «Семь слов спасителя на кресте». А ты что такое? Красивая аульва. Обман чувств. Мираж. Что мне, рыцарю, юнкеру и кавалеру, прикажешь делать с этими узкими бедрами и длинными ляжками? И к тому же я взял тебя из отцовского дома обесчещенной, это в шестнадцать-то лет! А та, что грешила в детстве, так и останется развратной. Убирайся к чертям. Мне нужна настоящая баба. Катись отсюда! Пошча.
— Попробуй пойти к себе в комнату и проспаться, Магнус,— заметила она.
— В другой раз, когда у меня не будет на водку, я продам тебя.
— Что ж, продай.
— Почему ты никогда не спрашиваешь у меня, что нового?
— Когда ты проспишься, я спрошу тебя, если ты только не будешь слишком горько плакать.
— Разве ты не хочешь знать, кто приехал?
— Я знаю, что ты приехал.
— Врешь, я-то уехал, а приехал кто-то другой.— Затем он заорал: — Он приехал! — И снова повалился на ларь, словно вложив в этот вопль свои последние силы. Опустив голову на грудь, он бормотал в полусне: — Наконец-то он прибыл — в Эйрарбакки, на корабле.
Она вздрогнула, подняла глаза и спросила:
— Кто прибыл?
Он продолжал бормотать что-то себе под нос и вдруг заревел:
— Кто же еще, как не тот, который должен отменить все приговоры. Кто же, как не тот, который любил дочь судьи. Тот, из любви к которому эта бездушная женщина наставляет мне рога, тот, с которым эта распутница спала в родительском доме еще совсем девчонкой. Тот, кого эта девка... тот, кого ей не видать как своих ушей,— он-то и прибыл.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Дорогой Магнус, утешайся тем, что я пошла за тебя не из нужды. Я могла выбирать среди самых знатных женихов.
— Шлюха,— сказал он,— все то время, что ты жила со мной, ты любила другого...
Он поднялся, качаясь, вырвал у нее из рук покрывало и хотел ударить ее по лицу. Однако он был слишком пьян для этого. Она оттолкнула его и сказала:
— Не бей меня, милый Магнус, а то, когда ты придешь в себя, ты еще сильнее будешь плакать.
Он упал навзничь на ларь, и вскоре его грубая ругань затихла. Лежал он под самым скатом, подбородок его опустился на грудь, рот приоткрылся; через несколько минут он захрапел. Она смотрела на спящего, и ни одна черточка па ее лице не выдавала ее мыслей. Наконец она отодвинула от себя пяльцы и встала.
Она принесла таз с водой и мыло и положила мужа так, что ноги его свешивались с ларя.
Затем она стащила с него сапоги, осторожно переворачивая с боку на бок, раздела и тщательно обмыла ему тело и ноги.
Покончив с этим, она придвинула ларь вместе с лежавшим на нем мужем к алькову, отдернула полог, сняла с постели покрывало, взбила пуховую перину, перекатила мужа в постель на белоснежные простыни и укрыла его. Затем она задвинула ларь на место, задернула полог, села в свое кресло и вновь принялась вышивать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На другой день после возвращения юнкера домой в усадьбу нагрянули гости: окружной судья из Хьяльмхольта, богач Вигфус Тораринссон, его зять Йоун из Ватну, втайне торговавший водкой: когда у самого управителя фактории в Эйрарбакки выходила вся водка, Йоун продавал ее за деньги или в обмен на землю,— и еще двое зажиточных крестьян. Их сопровождало несколько конюхов.
Гости вели себя немного странно, словно находились у себя дома. Они спешились на выгоне перед усадьбой, приказали слугам пустить лошадей на пастбище неподалеку от того места, где, как вчера и позавчера, спали на солнце оба батрака, и прошли к амбарам. Они поковыряли пальцами трухлявое дерево, сокрушенно покачали головами при виде пустых дверных рам и направились к дому, где произвели такой же осмотр. Затем они без стука вошли в сени.
Хозяйка стояла у окна. Она обернулась к больному мужу, лежавшему в ее постели, и спросила его:
— Что нужно здесь судье?
- Верно, я что-нибудь натворил,— пробормотал юнкер, не двигаясь с места.
— Я-то ему, во всяком случае, не нужна.
Юнкер с трудом вылез из ее белоснежной постели. Он походил на покойника, долго пролежавшего в гробу. Она подала ему одежду, и он сошел вниз к гостям. Тут выяснилось, что юнкер продал зятю судьи Йоуну из Ватну свою вотчину Брайдратунгу вместе со всем движимым и недвижимым имуществом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Снайфридур, дорогая, юнкер вернулся. Его привезли крестьяне из Флоя.
Хозяйка не подняла глаз от работы, таким маловажным нашла она это известие, и ответила столь невозмутимо, словно речь шла о теленке:
Пусть его отнесут к нему в комнату. Поставь ему кувшин с кислым молоком и закрой дверь на засов.
— А если он выскочит в окно? — спросила экономка.
— Значит, наше молоко ему не по вкусу.
— А людям ничего не давать?
— Предложи им, если они хотят пить, кувшин молока пополам с водой. Мне надоело угощать всякого, кто его притащит.
Вскоре провожатые съехали со двора, ругаясь, отплевываясь и всячески выказывая свое презрение к хозяевам. Тот, который раньше вел лошадь, сидел теперь верхом, а всадник, ехавший посредине, остался в доме. Мужчины пронеслись галопом через выгон, примяв траву копытами своих лошадей. Батраки по-прежнему спали у забора. Из дому доносилось не то какое-то мычание, не то вой.
Немного погодя кто-то стал, спотыкаясь, взбираться по лестнице наверх, и дверь в комнату распахнулась настежь.
Хозяйка еще ниже склонилась над рукодельем и стала упорно выдергивать нитку, которую вовсе не надо было дергать. В дверях стоял мужчина и смеялся. Она не мешала ему смеяться и лишь через некоторое время подняла на него глаза. Он, как видно, уже добрую неделю не брился и весь оброс, под глазом у него красовался синяк, а через все лицо, пересекая нос, тянулся шрам, покрытый запекшейся кровью. У него не хватало двух передних зубов; руки были в ссадинах. Он продолжал смеяться, корчил страшные гримасы и раскачивался взад и вперед, так что трудно было угадать, куда он упадет — в комнату или за дверь.
— Я многое простила бы тебе, Магнус,— сказала она,— если бы ты не позволил выбить себе эти два зуба в прошлом году.
Затем она вновь опустила глаза.
— Как ты смеешь так разговаривать с юнкером из Брайдратунги? Ты что за шлюха?
— Твоя жена,— ответила она, продолжая вышивать.
Он ввалился в комнату и, обмякнув, словно пустой мешок, плюхнулся на ларь. Полежав немного, он набрался сил и поднял голову. На его синем распухшем лице глаза казались совсем белесыми, лишенными всякого осмысленного выражения.
— Разве я не самый знатный человек в этой части страны? Разве я не сын судьи из Брайдратунги, самого богатого человека в трех приходах? А моя мать — разве она не весила больше двухсот фунтов?
Снайфридур молчала.
— Может быть, твой род знатней моего, но зато ты женщина без души, да и без тела.
Она не отвечала.
— В Брайдратунге матроны всегда отличались дородностью,— сказал он.— А у моей матери была к тому же еще и душа. Она научила меня читать «Семь слов спасителя на кресте». А ты что такое? Красивая аульва. Обман чувств. Мираж. Что мне, рыцарю, юнкеру и кавалеру, прикажешь делать с этими узкими бедрами и длинными ляжками? И к тому же я взял тебя из отцовского дома обесчещенной, это в шестнадцать-то лет! А та, что грешила в детстве, так и останется развратной. Убирайся к чертям. Мне нужна настоящая баба. Катись отсюда! Пошча.
— Попробуй пойти к себе в комнату и проспаться, Магнус,— заметила она.
— В другой раз, когда у меня не будет на водку, я продам тебя.
— Что ж, продай.
— Почему ты никогда не спрашиваешь у меня, что нового?
— Когда ты проспишься, я спрошу тебя, если ты только не будешь слишком горько плакать.
— Разве ты не хочешь знать, кто приехал?
— Я знаю, что ты приехал.
— Врешь, я-то уехал, а приехал кто-то другой.— Затем он заорал: — Он приехал! — И снова повалился на ларь, словно вложив в этот вопль свои последние силы. Опустив голову на грудь, он бормотал в полусне: — Наконец-то он прибыл — в Эйрарбакки, на корабле.
Она вздрогнула, подняла глаза и спросила:
— Кто прибыл?
Он продолжал бормотать что-то себе под нос и вдруг заревел:
— Кто же еще, как не тот, который должен отменить все приговоры. Кто же, как не тот, который любил дочь судьи. Тот, из любви к которому эта бездушная женщина наставляет мне рога, тот, с которым эта распутница спала в родительском доме еще совсем девчонкой. Тот, кого эта девка... тот, кого ей не видать как своих ушей,— он-то и прибыл.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Дорогой Магнус, утешайся тем, что я пошла за тебя не из нужды. Я могла выбирать среди самых знатных женихов.
— Шлюха,— сказал он,— все то время, что ты жила со мной, ты любила другого...
Он поднялся, качаясь, вырвал у нее из рук покрывало и хотел ударить ее по лицу. Однако он был слишком пьян для этого. Она оттолкнула его и сказала:
— Не бей меня, милый Магнус, а то, когда ты придешь в себя, ты еще сильнее будешь плакать.
Он упал навзничь на ларь, и вскоре его грубая ругань затихла. Лежал он под самым скатом, подбородок его опустился на грудь, рот приоткрылся; через несколько минут он захрапел. Она смотрела на спящего, и ни одна черточка па ее лице не выдавала ее мыслей. Наконец она отодвинула от себя пяльцы и встала.
Она принесла таз с водой и мыло и положила мужа так, что ноги его свешивались с ларя.
Затем она стащила с него сапоги, осторожно переворачивая с боку на бок, раздела и тщательно обмыла ему тело и ноги.
Покончив с этим, она придвинула ларь вместе с лежавшим на нем мужем к алькову, отдернула полог, сняла с постели покрывало, взбила пуховую перину, перекатила мужа в постель на белоснежные простыни и укрыла его. Затем она задвинула ларь на место, задернула полог, села в свое кресло и вновь принялась вышивать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На другой день после возвращения юнкера домой в усадьбу нагрянули гости: окружной судья из Хьяльмхольта, богач Вигфус Тораринссон, его зять Йоун из Ватну, втайне торговавший водкой: когда у самого управителя фактории в Эйрарбакки выходила вся водка, Йоун продавал ее за деньги или в обмен на землю,— и еще двое зажиточных крестьян. Их сопровождало несколько конюхов.
Гости вели себя немного странно, словно находились у себя дома. Они спешились на выгоне перед усадьбой, приказали слугам пустить лошадей на пастбище неподалеку от того места, где, как вчера и позавчера, спали на солнце оба батрака, и прошли к амбарам. Они поковыряли пальцами трухлявое дерево, сокрушенно покачали головами при виде пустых дверных рам и направились к дому, где произвели такой же осмотр. Затем они без стука вошли в сени.
Хозяйка стояла у окна. Она обернулась к больному мужу, лежавшему в ее постели, и спросила его:
— Что нужно здесь судье?
- Верно, я что-нибудь натворил,— пробормотал юнкер, не двигаясь с места.
— Я-то ему, во всяком случае, не нужна.
Юнкер с трудом вылез из ее белоснежной постели. Он походил на покойника, долго пролежавшего в гробу. Она подала ему одежду, и он сошел вниз к гостям. Тут выяснилось, что юнкер продал зятю судьи Йоуну из Ватну свою вотчину Брайдратунгу вместе со всем движимым и недвижимым имуществом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112