Она улыбнулась ему, но под неприлично долгим и пристальным его взглядом потупилась.
— Давайте выпьем за здоровье наших героев, ушедших на фронт! — провозгласил тамада.
Иона только было расчувствовался, но тут жених прошептал ему на ухо:
— Если что понадобится, не стесняйся, заходи ко мне — не обижу, буханка хлеба для тебя всегда найдется.
Иона встал и, сопровождаемый удивленными взглядами, направился к выходу.
— Будет тебе, Иона,— окликнул его тамада. — Давай лучше споем!
Самое обидное, что когда Иона крикнул, обращаясь к Медико: «Как тебе не совестно, ведь мой сын любил тебя!» — все дружно расхохотались.
В ту ночь он не вернулся домой, но не потому, что чувствовал себя виноватым: просто еще раз не получилось так, как он хотел. Он ведь соловей. И можно ли обижаться, что люди не понимают его трелей?
На рассвете он заснул в маленьком скверике и увидел во сне, будто по главной улице Батуми едет санитарный поезд, а из вагона выглядывает Вахтанг. Иона бежит за поездом и кричит:
— Прости меня, я не виноват!
Но Вахтанг не слышит и смотрит совсем в другую сторону. Потом Иона увидел длинную, ярко освещенную улицу, по которой, взявшись за руки, шли Медико и Вахтанг. За ними бежал нищий в белых шерстяных носках...
Прошла еще одна неделя.
Элисабед совсем растаяла, лежала восковая, молчаливая, даже с Ксенией не разговаривала и не плакала. Просто смотрела в потолок.
Одних на рынок гнала нужда, других алчность. Многие приходили сюда за легкой наживой и, надо сказать, достигали своей цели. За буханку хлеба люди отдавали дорогие вещи.
Иона пристроился возле стены. Стоял, не разворачивая костюма, борясь с желанием все бросить и бежать
отсюда, куда глаза глядят. Покупатель все же нашелся, дал за костюм бязевый мешочек с сахарным песком. Иона сначала хотел проверить, не нафталин ли ему подсунули. Но устыдился своей подозрительности и стал пробираться к выходу, крепко прижимая мешок к груди. У рыночных ворот дорогу ему преградил заросший многодневной щетиной инвалид в солдатской грязной шинели. Широко расставив костыли, инвалид смотрел на Иону и улыбался, как знакомому. Иона тоже улыбнулся, хотя видел солдата впервые в жизни.
— Что это? — солдат поднял костыль и ткнул грязным концом в мешок.
Иона посмотрел на круглый темный отпечаток костыля на чистой ткани и ответил:
— Сахар.
— Давай его сюда! —потребовал солдат.
— Дать? Тебе?. — удивился Иона и крепче прижал к груди мешок.— Почему?
— Потому что мне нужен сахар,— продолжал улыбаться инвалид.
Издали, наверное, казалось, что мирно беседуют старые друзья.
— Но и мне он нужен. Зачем я должен отдавать его тебе? — Иона тоже улыбался, хотя уже понял, что его грабят.
Иона много слышал о грабителях, но никогда не мог представить, что они выглядят так обыденно. И главное, никак не ждал этого от солдата.
— А затем,— ответил инвалид спокойно,— что ты спекулянт.
— Я — спекулянт? — изумился Иона. Но у него даже от сердца отлегло: он понял, что солдат явно его с кем-то путает...
— Именно ты! — подтвердил инвалид и, уткнув конец костыля в грудь Ионе, больно прижал его к стене.
— Убери костыль,— попросил Иона.
— Отдай сахар, уберу.
— Но почему я должен отдать тебе сахар? — чуть не плача, спросил Иона.
— Ты сам знаешь, почему. И отдавай скорее.
— Не дам! — вдруг рассердился Иона, но тут же добавил значительно мягче: — Вот если бы ты попросил по- хорошему, я бы дал. У меня сын на фронте.
Так я тебе и поверил — на фронте! Откуда может
быть сын у такой обезьяны! — Инвалид безмятежно улыбался.
—Слушай, братец, оставь меня в покое,— примиряю сказал Иона,— хочешь, я тебе отсыплю немного?
— А-а, испугался, спекулянт несчастный, сортирная крыса! Давай сюда все, пока я тебе костылем голову не размозжил!
— На, бери! — Иона протянул инвалиду мешочек. И вовсе не потому, что испугался. Наглость и подлость этого человека выхолостили ему душу.
— То-то же! — торжествующе воскликнул солдат и забрал сахар.
— Что здесь происходит? — это был патруль — худой низкорослый лейтенант и два солдата.
— Ничего,— пожал плечами инвалид,— беседуем.
— Почему ты забрал у него сахар? — Лейтенант, должно быть, все видел.
— Какой еще сахар? — поразился инвалид, хотя держал мешочек в руках.
— Верни сейчас же!
— Тебя не спросили! — окрысился инвалид.
Лейтенант вспыхнул, и сразу стало заметно, какой он
еще молодой: лет двадцати — не больше.
— Отдай назад сахар, я тебе говорю! — прикрикнул
он.
— Ты, значит, на стороне этого спекулянта? — продолжал удивляться одноногий.
— Я — учитель. И у меня сын на фронте,— тихо сказал Иона.
— Врет, сволочь! Спекулянт он! Ради этих тыловых крыс я ногу потерял! — лицо инвалида исказилось, на губах выступила пена, и он завопил, размахивая костылем:— Оставьте меня, я контуженый! Убить могу! Я за себя не отвечаю!
— Я сам отдал ему сахар,— вдруг сказал Иона.
— Он сам! — подхватил инвалид. — Слышите? Он сам дал! Что вы прицепились? Я раненый, я контуженый!
— Ты говоришь, что сам отдал ему сахар? — переспросил лейтенант, словно не веря своим ушам.
— Да,— Иона старался не смотреть ему в глаза.
— Ты тоже хорош, два сапога — пара,— махнул рукой лейтенант и, разорвав образовавшийся возле них круг любопытных, пошел к выходу. Солдаты, оглядываясь на ходу, последовали за ним.
— Чего им надо, не понимаю! — как ни в чем не бывало обратился контуженый к Ионе. — Скажи, разве я виноват,— он заглядывал Ионе в глаза,— только честно скажи, без дураков.
— Эх, какой же я спекулянт,— с упреком вздохнул Иона. Сейчас ему хотелось только одного — поскорей уйти отсюда.
— Знаешь, друг, я озлобленный, на всех озлобленный! Был парень — хоть куда, а сейчас — обрубок. Ни жене не нужен, ни детям.
— Тогда отдай мой сахар,— приободрился Иона.
— Сахар? — солдат так изумился, словно вообще не знал такого слова. Он даже повторил его, вникая в забытое значение: — Сахар?
— Да. Мой сахар.
— Пожалуйста,— инвалид протянул Ионе мешочек.— Бери, я не жадный. А еще говорил, что сам мне отдал. Забыл? Скупердяй! Сначала дал, а потом отнимает. Бери!
Иона с отвращением посмотрел на сахар, повернулся и ушел.
Иона рыл убежище на школьном дворе. Его назначили начальником противовоздушной обороны, но в отряде были одни женщины, поэтому работать приходилось ему.
Вода в яме стояла по колено.
«Ничего,— думал Иона,— замажем цементом, и все будет в порядке. Но спасет ли это от бомбежки?»
К Ионе подошла маленькая девчушка. Мать ее, беженка из Белоруссии, работала в школе уборщицей.
— Это могила? — спросила девочка.
— Нет.
— А что же это?
— Убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Давайте выпьем за здоровье наших героев, ушедших на фронт! — провозгласил тамада.
Иона только было расчувствовался, но тут жених прошептал ему на ухо:
— Если что понадобится, не стесняйся, заходи ко мне — не обижу, буханка хлеба для тебя всегда найдется.
Иона встал и, сопровождаемый удивленными взглядами, направился к выходу.
— Будет тебе, Иона,— окликнул его тамада. — Давай лучше споем!
Самое обидное, что когда Иона крикнул, обращаясь к Медико: «Как тебе не совестно, ведь мой сын любил тебя!» — все дружно расхохотались.
В ту ночь он не вернулся домой, но не потому, что чувствовал себя виноватым: просто еще раз не получилось так, как он хотел. Он ведь соловей. И можно ли обижаться, что люди не понимают его трелей?
На рассвете он заснул в маленьком скверике и увидел во сне, будто по главной улице Батуми едет санитарный поезд, а из вагона выглядывает Вахтанг. Иона бежит за поездом и кричит:
— Прости меня, я не виноват!
Но Вахтанг не слышит и смотрит совсем в другую сторону. Потом Иона увидел длинную, ярко освещенную улицу, по которой, взявшись за руки, шли Медико и Вахтанг. За ними бежал нищий в белых шерстяных носках...
Прошла еще одна неделя.
Элисабед совсем растаяла, лежала восковая, молчаливая, даже с Ксенией не разговаривала и не плакала. Просто смотрела в потолок.
Одних на рынок гнала нужда, других алчность. Многие приходили сюда за легкой наживой и, надо сказать, достигали своей цели. За буханку хлеба люди отдавали дорогие вещи.
Иона пристроился возле стены. Стоял, не разворачивая костюма, борясь с желанием все бросить и бежать
отсюда, куда глаза глядят. Покупатель все же нашелся, дал за костюм бязевый мешочек с сахарным песком. Иона сначала хотел проверить, не нафталин ли ему подсунули. Но устыдился своей подозрительности и стал пробираться к выходу, крепко прижимая мешок к груди. У рыночных ворот дорогу ему преградил заросший многодневной щетиной инвалид в солдатской грязной шинели. Широко расставив костыли, инвалид смотрел на Иону и улыбался, как знакомому. Иона тоже улыбнулся, хотя видел солдата впервые в жизни.
— Что это? — солдат поднял костыль и ткнул грязным концом в мешок.
Иона посмотрел на круглый темный отпечаток костыля на чистой ткани и ответил:
— Сахар.
— Давай его сюда! —потребовал солдат.
— Дать? Тебе?. — удивился Иона и крепче прижал к груди мешок.— Почему?
— Потому что мне нужен сахар,— продолжал улыбаться инвалид.
Издали, наверное, казалось, что мирно беседуют старые друзья.
— Но и мне он нужен. Зачем я должен отдавать его тебе? — Иона тоже улыбался, хотя уже понял, что его грабят.
Иона много слышал о грабителях, но никогда не мог представить, что они выглядят так обыденно. И главное, никак не ждал этого от солдата.
— А затем,— ответил инвалид спокойно,— что ты спекулянт.
— Я — спекулянт? — изумился Иона. Но у него даже от сердца отлегло: он понял, что солдат явно его с кем-то путает...
— Именно ты! — подтвердил инвалид и, уткнув конец костыля в грудь Ионе, больно прижал его к стене.
— Убери костыль,— попросил Иона.
— Отдай сахар, уберу.
— Но почему я должен отдать тебе сахар? — чуть не плача, спросил Иона.
— Ты сам знаешь, почему. И отдавай скорее.
— Не дам! — вдруг рассердился Иона, но тут же добавил значительно мягче: — Вот если бы ты попросил по- хорошему, я бы дал. У меня сын на фронте.
Так я тебе и поверил — на фронте! Откуда может
быть сын у такой обезьяны! — Инвалид безмятежно улыбался.
—Слушай, братец, оставь меня в покое,— примиряю сказал Иона,— хочешь, я тебе отсыплю немного?
— А-а, испугался, спекулянт несчастный, сортирная крыса! Давай сюда все, пока я тебе костылем голову не размозжил!
— На, бери! — Иона протянул инвалиду мешочек. И вовсе не потому, что испугался. Наглость и подлость этого человека выхолостили ему душу.
— То-то же! — торжествующе воскликнул солдат и забрал сахар.
— Что здесь происходит? — это был патруль — худой низкорослый лейтенант и два солдата.
— Ничего,— пожал плечами инвалид,— беседуем.
— Почему ты забрал у него сахар? — Лейтенант, должно быть, все видел.
— Какой еще сахар? — поразился инвалид, хотя держал мешочек в руках.
— Верни сейчас же!
— Тебя не спросили! — окрысился инвалид.
Лейтенант вспыхнул, и сразу стало заметно, какой он
еще молодой: лет двадцати — не больше.
— Отдай назад сахар, я тебе говорю! — прикрикнул
он.
— Ты, значит, на стороне этого спекулянта? — продолжал удивляться одноногий.
— Я — учитель. И у меня сын на фронте,— тихо сказал Иона.
— Врет, сволочь! Спекулянт он! Ради этих тыловых крыс я ногу потерял! — лицо инвалида исказилось, на губах выступила пена, и он завопил, размахивая костылем:— Оставьте меня, я контуженый! Убить могу! Я за себя не отвечаю!
— Я сам отдал ему сахар,— вдруг сказал Иона.
— Он сам! — подхватил инвалид. — Слышите? Он сам дал! Что вы прицепились? Я раненый, я контуженый!
— Ты говоришь, что сам отдал ему сахар? — переспросил лейтенант, словно не веря своим ушам.
— Да,— Иона старался не смотреть ему в глаза.
— Ты тоже хорош, два сапога — пара,— махнул рукой лейтенант и, разорвав образовавшийся возле них круг любопытных, пошел к выходу. Солдаты, оглядываясь на ходу, последовали за ним.
— Чего им надо, не понимаю! — как ни в чем не бывало обратился контуженый к Ионе. — Скажи, разве я виноват,— он заглядывал Ионе в глаза,— только честно скажи, без дураков.
— Эх, какой же я спекулянт,— с упреком вздохнул Иона. Сейчас ему хотелось только одного — поскорей уйти отсюда.
— Знаешь, друг, я озлобленный, на всех озлобленный! Был парень — хоть куда, а сейчас — обрубок. Ни жене не нужен, ни детям.
— Тогда отдай мой сахар,— приободрился Иона.
— Сахар? — солдат так изумился, словно вообще не знал такого слова. Он даже повторил его, вникая в забытое значение: — Сахар?
— Да. Мой сахар.
— Пожалуйста,— инвалид протянул Ионе мешочек.— Бери, я не жадный. А еще говорил, что сам мне отдал. Забыл? Скупердяй! Сначала дал, а потом отнимает. Бери!
Иона с отвращением посмотрел на сахар, повернулся и ушел.
Иона рыл убежище на школьном дворе. Его назначили начальником противовоздушной обороны, но в отряде были одни женщины, поэтому работать приходилось ему.
Вода в яме стояла по колено.
«Ничего,— думал Иона,— замажем цементом, и все будет в порядке. Но спасет ли это от бомбежки?»
К Ионе подошла маленькая девчушка. Мать ее, беженка из Белоруссии, работала в школе уборщицей.
— Это могила? — спросила девочка.
— Нет.
— А что же это?
— Убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17