Падина действительно оказалась в трудном положении и не знала, как себя вести. Григоре, незаметно для всех остальных, перестал с ней разговаривать и даже не потребовал от нее никаких объяснений. Она предполагала, что он поехал в Бухарест вслед за Брумару, чтобы вызвать того на дуэль. Но после дуэли должен неизбежно последовать развод. Если же дуэли не будет, то, быть может, Григоре нашел иной, менее романтичный, выход. Потому-то она и завела у Гогу разговор о своей семейной жизни, чтобы подготовить почву для всяких неожиданностей...
На третий день рождества группа крестьян поджидала ее во дворе усадьбы, когда она возвращалась с прогулки пешком. Надина покраснела и разнервничалась. Среди ожидающих был и Петре, которого мужики захватили с собой, надеясь, что барыня выслушает его доброжелательнее, чем других, так как он катал ее в санях. Но парень не успел и трех слов сказать, как Надина резко оборвала его:
— Что вы себе позволяете? Теперь вы мне проходу не даете? Разве я вам не говорила, что ничего не продаю? Что вам еще нужно? Оставьте меня в покое! Я приехала сюда, чтобы спокойно отдохнуть, а не для...— Она не договорила и, только поднявшись по лестнице, гневно воскликнула: — С такой наглостью я в жизни не встречалась!
Титу шел за ней, испуганно качая головой. Он не предполагал, что Надина способна на такую вспышку.
Крестьяне застыли на месте, недоуменно переглядываясь. Лишь спустя некоторое время Марин Стан, поправляя шапку, шутливо заметил:
— Отчаянная баба!
Но Петре мрачно проворчал:
— Так, барыня, не пойдет, мы с тобой еще поговорим! После обеда Титу навестил Драгоша, и там снова зашел разговор о нищете и горестях крестьян.
Тем временем Мирон Юга обстоятельно беседовал с Надиной, и, конечно, тоже о Бабароаге.
Наконец, на четвертый день, в воскресенье, в сумерки, вернулся домой Григоре. По-видимому, поездка оказалась удачной, так как он был очень весел. Он извинился за свое длительное отсутствие, а перед ужином сказал Надине, что хотел бы с ней поговорить. Почувствовав в его голосе и взгляде грусть, Надина спросила, чарующе улыбаясь:
— Поднимемся ко мне наверх?
— Нет, нет! — запротестовал Григоре, сразу замкнувшись, будто ему грозила опасность.
Они прошли в маленькую гостиную, и там Григоре заявил ей просто и спокойно:
— Я все решил окончательно и бесповоротно.
Завтра же, в понедельник, во второй половине дня, чтобы успеть уложить вещи, Надина уедет в Бухарест скорым поездом.
Там, не откладывая, она сразу же обратится к адвокату и подаст бумаги на развод. Необходимый предлог Григоре ей предоставил — он покинул домашний очаг. Последние дни он, конечно, провел не в Питешти, где ему нечего было делать в праздники, а в Бухаресте, и там перевез все свои вещи к тете Мариуке, вдове генерала Константинеску. Он пошел на это во избежание скандала, хотя ему и было очень тяжко. Сейчас он ставит лишь одно условие: чтобы Надина не мешкала с разводом. В противном случае он не гарантирует, что останется до конца пассивным. Чтобы ей не пришлось ехать до Бухареста одной, ее проводит Титу Херделя. Григоре заблаговременно купил билеты в Костешти, так что они просто сядут в поезд.
Надина сперва смотрела на него с интересом, потом выслушала все спокойно, с легкой иронической улыбкой в уголках губ.
— Хорошо! — согласилась она, когда Григоре кончил, и вышла вместе с ним из гостиной.
За ужином она объявила, что ей в деревне наскучило и завтра она возвращается в Бухарест. Мирон тщетно пытался удержать сноху. Она, однако, готова оставить здесь Григоре, если господин Херделя согласен проводить ее в столицу. Естественно, что господин Херделя согласился с восторгом, радуясь тому, что поедет вместе с ней и, кроме того, сэкономит на дорожных расходах.
Попрощались в холле. На дворе был лютый мороз. Укутанная в меха, Надина естественным жестом протянула мужу руку в перчатке:
— До свидания, Григ!
— Прощай,— чуть слышно шепнул тот, еле дотрагиваясь до перчатки, словно чего-то опасаясь.
Старый Мирон проводил Надину до выхода. Сквозь открытую дверь в дом хлынула волна живительного морозного воздуха.
— Какая хорошенькая и славная женщина! — пробормотал старик, потирая руки.— Очень жаль, что ты отпустил ее так быстро.
Узнав о разводе, Мирон долго не мог прийти в себя от изумления. Это невозможно! Сущее сумасшествие! Объяснения Григоре ни в чем его не убедили, тем более что тот не раскрыл ему истинную причину. Старик отказывался согласиться с решением сына еще и потому, что боялся, хотя и не признавался в этом, что из-за развода ему могут не оказать предпочтения при продаже Бабароаги.
— Надеюсь, Надина окажется умнее тебя и не потребует развода! — заявил он.
— Тем хуже для нее,— заметил Григоре.
2
Жестокий мороз, ударивший за четыре недели до рождества, все еще лютовал. Деревня утонула в снежных сугробах. Люди вынуждены были топить печи сутки напролет. Мирон Юга сжалился над крестьянами и разрешил им бесплатно собирать в его лесу сушняк и упавшие ветки. Но зима затянулась, а сушняка в господском лесу оказалось немного. Кое-кто из мужиков стал валить на топку плетни, другие рубили деревья в своих садах.
В первое воскресенье после рождества крестьян созвали в при-мэрию. Староста Правилэ пришел раньше всех, но не захотел никому сообщать полученные им распоряжения, спокойно поджидая, пока соберется весь народ. Заговорил он лишь после того, как люди тесно набились не только в канцелярию, но и в сени. Его голос слегка дрожал, так как по дороге в примэрию он, для поднятия духа, опрокинул у Бусуйока четвертинку цуйки. Сперва он объявил, что сам он человек добрый и относится ко всем мягкосердечно, истинно по-христиански, покрывая множество проступков своих подопечных. Тут же он пожаловался, что Амара вот-вот превратится в настоящее разбойничье гнездо, так как начиная с рождества каждой ночью совершаются новые кражи. А уж арендатора Козму Буруяиэ грабят так бессовестно, что он, того п гляди, останется без семенной кукурузы.
— Из-за него нас жандармы избивали осенью! — буркнул Серафим Могош, но так, чтобы все его услышали.
Староста признал, что так оно и было, но тут же напомнил, что зато арендатор вознаградил всех избитых крестьян, хотя и не был обязан это делать. В ответ из сеней раздался громкий голос Леонте Орбишора:
— А мы все одно так и остались битыми, господин староста! Несмотря на теперешние кражи, Козма Буруянэ больше не
жалуется, не хочет, чтобы об этом узнал старый барин и мужики снова попали в беду. Но уже с неделю как злоумышленники подбираются к усадьбе Мирона Юги. И если бы обкрадывали только господ, это бы еще куда ни шло, ведь мужики считают, что у барина и стащить малость не грех, все одно крестьянским трудом нажито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142