Яро молчит, трет подбородком запястье.
Цабадаёва гладит его по редким волосам.
— Тебя больше всех рада видеть, поверь мне. И хоть нынче говорю — нет, кто знает, может, оно и изменится. Но и так ладно, как есть.
— С другой стороны,— Яро отваживается на самоиронию,— я и впрямь не такой уж ухо-парень. Для свата я староват, для смотрака-жениха и подавно. Наконец, брак в пожилом возрасте наталкивается на препоны мелких привычек, на осмеяние со стороны окружающих и протест обоих семейств, которые дружно ощущают опасность, нависшую над имуществом. Итак, отрекаюсь от своей теперешней юношеской мечты, пойду в мир, чтобы набраться опыта, и возвращусь таким зрелым женихом, что сердце твое подпрыгнет от радости. К тому же надеюсь, что эксцессы созревания благополучно переживу.
— Пустобрех экий! — улыбается беззубая Цабадаёва, хватается за рот и тут же надевает «третьи» зубы. Улыбка в них краше.
— Ну, Яро, где ж ты ногу повредил?
— Ох, спорт! — наворачивает Яро.— Комплекс движений, которые, черт знает почему, считаются прекрасными, полезными и даже мужественными, тогда как им присуще единственное неоспоримое свойство — изнурительность; различные народы избрали для себя различные устраивающие их виды спорта, но красота каждого комплекса движений должна была бы стать национальной гордостью; вот почему вчера вечером мы с Лоло основывали словацкий национальный спорт — отведение рук за голову. Я отважился еще на большее и скрестил ноги в воздухе, чтобы приблизиться к лесным разбойникам, что прыгают через огонь, и хлопнулся.
— Ты что завираешь? Чувствую, что врешь! Фальшивый голос у тебя.
— И по телевизору это угадываешь?
— Нет, не угадываю, потому что тех не знаю. И врать можно только в простых вещах — да или нет. Лоло-то ведь ушел! А Димко уже мертвый лежал, вишь, как заврался! А почему не попросил уксусу в процедурной?
— Чтоб Игор Битман меня не поймал. А дело было так — мальчишки ходят смотреть, как Иоланка вечером купается. И однажды, то бишь вчера, один старый чурбан присоединился к ним. Подсадили они его за одну крону на грушу, и узрел он, как девица в костюме Евы напускает в ванну воду. Он устремился к этому чуду, и ветка надломилась под ним.
— Так ты, значит, хлопнулся с груши! — оживившись, прыскает вдова.
— Я не жалею, это была не самая высокая цена за возможность созерцать формы женского тела, что, в конце концов, суть лишь плоскости, производные от вращающихся конических сечений. Но то, что я узрел в молочно запотевающем окне, подтолкнуло бы вперед любого, кто познал женщину. Среди цветистого кафеля явилось чудо — идеально вылепленное тело, надлежащий шарм движений и перспектива за два года раздобреть на столько губительных килограммов, сколько требуется для уничтожения хрупкой гармонии, именуемой красотой,— так уж повелось в этом крае, где мучная пища и неумеренное питие преобладают над трезвым рационом; благодаря такому вниманию к своей утробе здесь рождается уйма дебильных детей. Но этот паренек, что сидел на макушке груши, не был дебилом. Это был красивый и страстный паренек, в котором воля и желания крепли в едином прямолинейном движении. Словом, по моему мнению, прекрасная Иоланка в эту ночь лишилась венца, о чем рано утром свидетельствовал неистовый вид управляющего Битмана.
— Маленькая Иоланка? — всплескивает Цабадаёва
руками.— Нынче на свете все шиворот-навыворот.
— Ты в шестнадцать родила? — спрашивает Яро.
— Ну родила., а что? — не сразу смекает удивленная вдова.
— Так вы в этом деле — ровни.
Цабадаиха с минуту молча то ли подсчитывает, то ли вспоминает.
— Время-то как летит. Ох бедная моя детонька, и у тебя уж свои заботы. Мужики — негодники, им бы только...
— Припоминаешь ли ты когда-нибудь такую погоду? — сворачивает разговор Яро.— Всю ночь мне дышать не давала, проснулся я весь в поту, словно погода меня измором брала...
— Железную руду переместили, вот погода и испортилась. Нарушился магнетизм,— объясняет ему Цабадаёва.
— Откуда ты это взяла?
— В «Экспрессе» писали, руда, что была в одном месте, теперь в другом, поэтому и атмосфера меняется,— водит вдова пальцем по столу.— Либо ракеты, что повредили озоновый слой, как бог свят, все оттого. С тех пор как стали эти ракеты запускать, ни тебе лето, ни зима, все паршивеет. Однако поделом Битману, пусть появится, это жена Елена с ним так расквиталась. У него все времени на нее не хватало, вот и наставила она ему рога, раз-другой, а потом уж пошло-поехало. Женщина должна только одного своего знать. Да, вроде душно, гроза собирается.
Яро уходит в богадельню довольным. Позиций своих не утратил, но и обрел новую, пусть рискованную, надежду.
— Надежда всегда безумна! — провозглашает он в столовой, где поглощает запоздалый завтрак. Он потешается над тремя соперниками, потому что переживет их, должен пережить.
— Как же я напугалась,— обливается Милка Болехова теплым чаем.
Начинается день посещений.
Непосещаемых Йожка ведет на мессу.
К Вихторичихе приезжает муж. Сюда поместил ее он, а его самого, без нее беспомощного, дети запихнули в дом престарелых на другом конце республики. Теперь он приезжает проведать ее, раз от разу все более старую и забывчивую. Когда часом позже она вспоминает его, они садятся на лавочку, и оба плачут.
И у Каталин муж жив. Спровадив сюда пьянчужку,
он раз в месяц приносит ей бутылку отличного самогона. Прежде чем даст ей выпить, загоняет ее в богадельную мастерскую, от которой Игор Битман за двадцать крон вручает ему ключ, чтобы у супругов была личная жизнь. Месарош моложе своей жены, но всяк к своему привык. Перед мастерской маленький Битман ждет кроны за отцовскую вишневку. Йожко повсюду видит теплые улыбки дедушек и бабушек, растроганных визжащей детворой.
Яро искоса поглядывает на нервозную Гунишову, что понапрасну стоит у дороги. Ее семья сегодня в первый раз не приехала, именно сегодня, когда строгая Гунишова в первый раз почувствовала себя надломленной. Яро сравнивает ее воскресную надежду со своими большими видами на будущее и повсюду замечает горькие гримасы стариков и старушек, раздерганных визжащей детворой.
— Ступай домой играть, не балуй здесь! — отгоняет Гунишова детей с дороги и, вытягивая шею, выглядывает белое, синее или красное авто.
Гости докладывают о здоровье, семье, работе...
— Что делать, торопимся, работы невпроворот, а времени всего ничего, этот тоже привет шлет, да не вышло у него, так что держись, знаешь небось, как оно бывает, это тебе не мед пить, всяко случается, вот оно и случилось, все равно никак поладить не можете, чего говорить, все без толку, он другим не станет, ты же знаешь его, ни тпру ни ну, почем я знаю, оно и можно, кабы поменяли квартиру, но встало бы это эдак тысяч в тридцать, даже срока не дали, пока придет домой, дескать, по дороге загнется, надо бы с возрастом считаться, что ж, это ее заслуга, ну, какая бы молочная была без нее, вот видишь, а говоришь, обиделся, никому не верит, в старый перебрался, разве что горница не протекает, только о саде и говорит, слова не вытянешь, что с того, что правду знаешь, коли люди о том иначе судят, на нет и суда нет, а кое- что перепадет, для начала, хоть одну сережку пошли ей, да позовет она тебя, небойсь, другой бабки-то нету, отлично знаешь, что тогда он не прав был, вот и сиди здесь, думаешь, что-то изменится, ну, дети, пошли, и впрямь надо, знаешь ведь, когда свадьба, ни к чему бы, так нет же, сама захотела, что делать, торопимся, работы невпроворот, а времени всего ничего, мало платят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31