Тут же с тоски сдохнешь!
- А ты ожидал кафешантанов и кинотеатров? - усмехнулся Назаров, - привыкай, Миша. Если хочешь - можешь жить в моем доме - вон тот. Пока придется на полу спать, а потом что-нибудь придумаем.
- Вот это спасибо. А я уж испугался, что с товарищем Шамшуловым придется кров делить.
- Иди, располагайся, а я пойду в казарму. Проверю, как тут без меня службу несут.
Распаковав вещи, Кривокрасов вышел на улицу. Солнце уже коснулось гребней скал, отделявших лагерь от моря, проложило по территории лагеря длинные тени. Над головой пронеслась стая птиц, Михаил проводил их глазами. Было довольно тепло и безветренно. Дальний край долины таял в синеватой дымке. Кривокрасов закурил, потоптался возле крыльца и пошел к воротам. Часовой, настороженно наблюдавший за ним, сделал суровое лицо и деловито принялся озирать окрестности.
- Как жизнь, служивый? - спросил Михаил.
- Не положено, - пробурчал часовой.
- Чего не положено?
- Разговаривать с часовым не положено.
- Как тебя старший инспектор напугал, - ухмыльнулся Михаил, - да ты не бойся, я не из его ведомства. На, закури, - он протянул часовому пачку «Беломора».
Часовой аккуратно вытянул папиросу, потянулся прикурить. Ему было лет около тридцати. Простое крестьянское лицо, белесые ресницы. Он с наслаждением выдохнул дым.
- А вы по службе, или как, товарищ лейтенант?
- Конечно по службе. Что ж я, к теще на блины приехал? Как тут у вас?
- Ничего, вроде, - протянул часовой, - скучно, только. Пока начальника нового не прислали - пили по страшному. От безделья, конечно. Спирту много было. Потом брагу ставили, на горохе. Его много вон в том бараке, - он кивнул на барак, куда ушел Шамшулов, - и картошка там, мука. Мясо - моржатину, ненцы привозят. Жить можно.
- А заключенные не балуют?
- Не-ет, смирные они. Интеллигенция, одним словом. Есть, правда, один - Ванька Межевой. Он из блатных. Но он один тут, поневоле приходится под чужую дудку плясать.
- Межевой, говоришь? - переспросил Кривокрасов, - Иван? Так это мой старинный знакомец. А где он сейчас?
- На птичий базар подался. Скоро уж вернуться должен.
Они постояли молча. Часовой, застоявшись, ежился даже в полушубке, Михаил в гимнастерке тоже почувствовал, что замерзает. Угостив стрелка еще одной папиросой, он вернулся в дом, надел шинель. Печка погасла, он растопил ее, с непривычки напустив полный дом дыма. Чертыхаясь, раскрыл обе двери и вышел наружу. Возле женского барака стояла Боровская и с ней еще одна женщина в ладно подшитой по фигуре кухлянке. Черты лица немного смазывались расстоянием и сумерками, но все же Кривокрасов разглядел, что она молода и хороша собой. У женщины была гордо поднятая голова, черные волосы, уложенные в высокую прическу, оттеняли светлый мех откинутого на спину капюшона. Он затоптал папиросу и уже было собрался подойти и представиться, как его окликнули.
- Ба-а, Михаил Терентьевич! Товарищ Кривокрасов!
Михаил оглянулся. К нему, раскинув руки, будто для объятий и слегка согнув ноги в притворном удивлении, подходил Ванька-боксер, он же Иван Тихонович Межевой. Последнее дело, которое Кривокрасов расследовал в МУРе, было как раз дело о нескольких ограблениях граждан, совершенных бандитом-одиночкой. Потерпевшие путались в его описаниях, вспоминая лишь какой-то глупый вопрос, обращенный к ним, потом странные глаза, парализовавшие волю и все. В гипноз Кривокрасов не верил, и потому решил, что бандит, задавал потерпевшему какой-нибудь запутанный вопрос и, пока тот, начинал соображать, что к чему, просто укладывал гражданина отдохнуть выверенным ударом в подбородок и спокойно забирал деньги. Клиентов он выбирал, обычно, возле ресторанов, определяя достаток исключительно по одежде и степени захмеления. Возле ресторана на ВДНХ, Кривокрасов и взял его. Он уже несколько вечеров приходил в ресторан, переодевшись в добротный костюм, дорогое шерстяное пальто и шляпу с шелковой лентой на тулье. В очередной вечер, посидев над бокалом «Ситро», Михаил с достоинством вышел на свежий воздух, как вдруг услышал странный вопрос:
- Скажите, товарищ, это у вас пальто из Англии, прямо из Берлина?
В последующей драке Кривокрасов получил синяк под глаз, а Ванька-боксер лишился зуба и свободы. На следствии он чистосердечно раскаялся в содеянном и проникся к Михаилу уважением за умение постоять за себя.
Теперь он подходил, сияя широкой щербатой улыбкой, явно обрадованный появлением Николая. В одной руке у него был холщовый мешок, в другой тлела кривая самокрутка.
- Здравствуйте, гражданин начальник!
- Здравствуй, Иван. Что, зуб так и не вставил?
- Да все некогда, Михаил Терентьевич. Только вышел с зоны - на тебе, опять замели. Пригладил я фраера - пухлый такой, важный, а он с охраной оказался. То ли депутат, то ли ученый какой. И светило мне уже не трояк, как от вас получил, а червонец, во как. Да еще побег пришить хотели. Ну, а тут профессор этот - Барченко ко мне. Давно, говорит, таких ищу. Прикинул я, и согласился. А вы-то как тут оказались? Или проштрафились?
- Я в командировке, правда, не знаю, надолго ли.
- Ну, стало быть, вместе коротать будем. Тут, Михаил Терентьевич, нормальному человеку и поговорить не с кем. Один ненец с Большой Земли, один чухонец, или лопарь, как там его, по-русски с пятого на десятое понимают. Полячишка - генерала из себя строит, фырчит через губу, грузин есть - вообще меня не замечает, а профессор как начнет говорить - тут уже я ушами хлопаю. Вроде слова понятные, а о чем толкует - не разберешь. Ассистент, правда, у него - нормальный парнишка, но молодой, зеленый.
- А женщины? - спросил Кривокрасов, снова поглядев в сторону женского барака.
- Бабка Серафима - божий одуванчик, все Ванюшей меня кличет, Майя Геннадиевна - хорошая женщина, только она ведь из бывших. Строга, как вертухай на кичмане. Есть еще Мария, такая, скажу вам краля! Все при себе, царская женщина, хоть и косоглазая малость, но не про меня. Мне бы попроще кого.
- Ладно, разберемся, Иван. А что это у тебя? - Кривокрасов кивнул на мешок.
- Яиц набрал вот в гнездах. Заходите через часок на яичницу. Если пожелаете - я вам здесь все места покажу. Особо смотреть, правда, нечего, но красиво - аж за душу хватает.
- Договорились. Ну, бывай, - Михаил протянул Межевому руку, тот с поклоном пожал, подмигнул и потопал к своему бараку. Оглянувшись, он вернулся на несколько шагов и, понизив голос, сказал, - а вы попробуйте к Марии подъехать. Век свободы не видать - скучает баба.
Кривокрасов хмыкнул, постаравшись скрыть смущение, покосился на Марию. Боровская направилась к бараку профессора, Иван галантно распахнул перед ней дверь, пропуская вперед. Мария стояла одна, обхватив руками плечи, глядя в его сторону. Михаил поклонился, она ответила легким кивком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- А ты ожидал кафешантанов и кинотеатров? - усмехнулся Назаров, - привыкай, Миша. Если хочешь - можешь жить в моем доме - вон тот. Пока придется на полу спать, а потом что-нибудь придумаем.
- Вот это спасибо. А я уж испугался, что с товарищем Шамшуловым придется кров делить.
- Иди, располагайся, а я пойду в казарму. Проверю, как тут без меня службу несут.
Распаковав вещи, Кривокрасов вышел на улицу. Солнце уже коснулось гребней скал, отделявших лагерь от моря, проложило по территории лагеря длинные тени. Над головой пронеслась стая птиц, Михаил проводил их глазами. Было довольно тепло и безветренно. Дальний край долины таял в синеватой дымке. Кривокрасов закурил, потоптался возле крыльца и пошел к воротам. Часовой, настороженно наблюдавший за ним, сделал суровое лицо и деловито принялся озирать окрестности.
- Как жизнь, служивый? - спросил Михаил.
- Не положено, - пробурчал часовой.
- Чего не положено?
- Разговаривать с часовым не положено.
- Как тебя старший инспектор напугал, - ухмыльнулся Михаил, - да ты не бойся, я не из его ведомства. На, закури, - он протянул часовому пачку «Беломора».
Часовой аккуратно вытянул папиросу, потянулся прикурить. Ему было лет около тридцати. Простое крестьянское лицо, белесые ресницы. Он с наслаждением выдохнул дым.
- А вы по службе, или как, товарищ лейтенант?
- Конечно по службе. Что ж я, к теще на блины приехал? Как тут у вас?
- Ничего, вроде, - протянул часовой, - скучно, только. Пока начальника нового не прислали - пили по страшному. От безделья, конечно. Спирту много было. Потом брагу ставили, на горохе. Его много вон в том бараке, - он кивнул на барак, куда ушел Шамшулов, - и картошка там, мука. Мясо - моржатину, ненцы привозят. Жить можно.
- А заключенные не балуют?
- Не-ет, смирные они. Интеллигенция, одним словом. Есть, правда, один - Ванька Межевой. Он из блатных. Но он один тут, поневоле приходится под чужую дудку плясать.
- Межевой, говоришь? - переспросил Кривокрасов, - Иван? Так это мой старинный знакомец. А где он сейчас?
- На птичий базар подался. Скоро уж вернуться должен.
Они постояли молча. Часовой, застоявшись, ежился даже в полушубке, Михаил в гимнастерке тоже почувствовал, что замерзает. Угостив стрелка еще одной папиросой, он вернулся в дом, надел шинель. Печка погасла, он растопил ее, с непривычки напустив полный дом дыма. Чертыхаясь, раскрыл обе двери и вышел наружу. Возле женского барака стояла Боровская и с ней еще одна женщина в ладно подшитой по фигуре кухлянке. Черты лица немного смазывались расстоянием и сумерками, но все же Кривокрасов разглядел, что она молода и хороша собой. У женщины была гордо поднятая голова, черные волосы, уложенные в высокую прическу, оттеняли светлый мех откинутого на спину капюшона. Он затоптал папиросу и уже было собрался подойти и представиться, как его окликнули.
- Ба-а, Михаил Терентьевич! Товарищ Кривокрасов!
Михаил оглянулся. К нему, раскинув руки, будто для объятий и слегка согнув ноги в притворном удивлении, подходил Ванька-боксер, он же Иван Тихонович Межевой. Последнее дело, которое Кривокрасов расследовал в МУРе, было как раз дело о нескольких ограблениях граждан, совершенных бандитом-одиночкой. Потерпевшие путались в его описаниях, вспоминая лишь какой-то глупый вопрос, обращенный к ним, потом странные глаза, парализовавшие волю и все. В гипноз Кривокрасов не верил, и потому решил, что бандит, задавал потерпевшему какой-нибудь запутанный вопрос и, пока тот, начинал соображать, что к чему, просто укладывал гражданина отдохнуть выверенным ударом в подбородок и спокойно забирал деньги. Клиентов он выбирал, обычно, возле ресторанов, определяя достаток исключительно по одежде и степени захмеления. Возле ресторана на ВДНХ, Кривокрасов и взял его. Он уже несколько вечеров приходил в ресторан, переодевшись в добротный костюм, дорогое шерстяное пальто и шляпу с шелковой лентой на тулье. В очередной вечер, посидев над бокалом «Ситро», Михаил с достоинством вышел на свежий воздух, как вдруг услышал странный вопрос:
- Скажите, товарищ, это у вас пальто из Англии, прямо из Берлина?
В последующей драке Кривокрасов получил синяк под глаз, а Ванька-боксер лишился зуба и свободы. На следствии он чистосердечно раскаялся в содеянном и проникся к Михаилу уважением за умение постоять за себя.
Теперь он подходил, сияя широкой щербатой улыбкой, явно обрадованный появлением Николая. В одной руке у него был холщовый мешок, в другой тлела кривая самокрутка.
- Здравствуйте, гражданин начальник!
- Здравствуй, Иван. Что, зуб так и не вставил?
- Да все некогда, Михаил Терентьевич. Только вышел с зоны - на тебе, опять замели. Пригладил я фраера - пухлый такой, важный, а он с охраной оказался. То ли депутат, то ли ученый какой. И светило мне уже не трояк, как от вас получил, а червонец, во как. Да еще побег пришить хотели. Ну, а тут профессор этот - Барченко ко мне. Давно, говорит, таких ищу. Прикинул я, и согласился. А вы-то как тут оказались? Или проштрафились?
- Я в командировке, правда, не знаю, надолго ли.
- Ну, стало быть, вместе коротать будем. Тут, Михаил Терентьевич, нормальному человеку и поговорить не с кем. Один ненец с Большой Земли, один чухонец, или лопарь, как там его, по-русски с пятого на десятое понимают. Полячишка - генерала из себя строит, фырчит через губу, грузин есть - вообще меня не замечает, а профессор как начнет говорить - тут уже я ушами хлопаю. Вроде слова понятные, а о чем толкует - не разберешь. Ассистент, правда, у него - нормальный парнишка, но молодой, зеленый.
- А женщины? - спросил Кривокрасов, снова поглядев в сторону женского барака.
- Бабка Серафима - божий одуванчик, все Ванюшей меня кличет, Майя Геннадиевна - хорошая женщина, только она ведь из бывших. Строга, как вертухай на кичмане. Есть еще Мария, такая, скажу вам краля! Все при себе, царская женщина, хоть и косоглазая малость, но не про меня. Мне бы попроще кого.
- Ладно, разберемся, Иван. А что это у тебя? - Кривокрасов кивнул на мешок.
- Яиц набрал вот в гнездах. Заходите через часок на яичницу. Если пожелаете - я вам здесь все места покажу. Особо смотреть, правда, нечего, но красиво - аж за душу хватает.
- Договорились. Ну, бывай, - Михаил протянул Межевому руку, тот с поклоном пожал, подмигнул и потопал к своему бараку. Оглянувшись, он вернулся на несколько шагов и, понизив голос, сказал, - а вы попробуйте к Марии подъехать. Век свободы не видать - скучает баба.
Кривокрасов хмыкнул, постаравшись скрыть смущение, покосился на Марию. Боровская направилась к бараку профессора, Иван галантно распахнул перед ней дверь, пропуская вперед. Мария стояла одна, обхватив руками плечи, глядя в его сторону. Михаил поклонился, она ответила легким кивком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85