Я вначале засмеялась, а
потом... мне было очень страшно потом, Руди! Ведь люди не стали лучше, и
мир не стал - мы просто не заслужили это затишье. В жизни ведь все
чередуется: черное - белое, прилив - отлив... Говорят, перед голодом в
старину бывал рекордный урожай хлеба. Ты слышал про такие приметы?
- Ала... - он остановился и принялся копать в песке ямку носком
ботинка, соображая, как ему лучше отвечать в подобных случаях. - Похоже
мне действительно тебя не понять...
- Мне кажется, - дрогнули ресницы девушки, - что это - затишье перед
очень большой бурей. Перед такой, что нам и не представить сегодня.
Посмотри на эту луну, на эту реку... Кто-то плавал в этой воде миллион лет
назад, и луна смотрела на него в точности так же... Миру нет до нас дела.
Руди. Но он оберегает себя, и для этого ему нужно равновесие. Это нам не
все равно: одно большое горе или масса мелких неприятностей - а природе
это не важно. Вот чего я боюсь: сегодня все хорошо, а завтра? - она
зажмурилась и внезапно переменила тон. - Ты зайдешь ко мне на работу?
- А? - моргнул Рудольф. Только что он думал, что несмотря на
наивность Алиных рассуждений, эти мысли тревожили порой и его самого. В
самом деле: в последние месяцы жизнь стала слишком бесконфликтной.
Конечно, по логике вещей, он должен был только радоваться этому, но
нет-нет, а смутное предчувствие прорывалось порой вечерами, когда из-за
переутомления сон не шел. - Ты что-то спросила?
- Я спросила не придешь ли ты завтра ко мне... Знаешь, в столице
будет какая-то крупная конференция. Тоже - событие, и почти вся наша
профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно - уже второй день,
как в больнице нет ни одного мало-мальски известного специалиста, так -
одни практиканты и молодежь...
- Да, долгое спокойствие ослабляет... тьфу - расслабляет, - из-за
этой тупой оговорки Альбина не почувствовала обычного раздражения. - А
вообще любопытно: наш мэр, оба его заместителя, даже начальник нашей
комиссии - все тоже подались сейчас в столицу. Видно, развеяться от
безделья захотелось.
- Не нравится мне это, - вновь нахмурилась девушка. - А дорожная
полиция? Ты не обратил внимание - все постовые исчезли!
- Тоже бездельничают, - махнул рукой Рудольф. - Да брось ты! Нам-то
какое дело? Когда все идет как по расписанию - не грех и сачкануть... Ты
ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы, а
вспомни - сколько раз мы с тобой бегали в кафе?
- Но на этаже всегда кто-то оставался,- напомнила она. - На всякий
случай.
- Но ты ж говоришь - молодые врачи остались? А они, может, и не хуже
ваших профессоров. И без нашего мэра жизнь города не остановиться. А
дорожная полиция... тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит только в
сторонке. Так что, выкинь эту мрачность из головы, и сосредоточься на том,
что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно, что
на щеках появятся ямочки, а серые глаза станут узкими и лукавыми. Но
ничего не произошло: наоборот, в уголке глаз Альбины заблестели готовые
выкатиться слезинки.
- Не надо, - чужим, испуганным голосом проговорила она.
- Что? Ну дай, я тебя поцелую, - неуверенно-шутливо предложил он.
- Не надо говорить об этом... - увернулась Альбина. - Они...
слышат...
И она кивнула головой, показывая в сторону луны и верхушек деревьев.
И больше ничего не надо!
Да-да да-да, да-да да-да!
У этой песни было два названия, несколько вариантов аранжировки, и
огромное количество текстов. Собственно, кое-кто пытался объявить ее
особым направлением или стилем, настоящим, полноправным видом музыки,
название которого звучало столь трудно произносимо, что его как-то
стихийно перекрестили в "ламбадобрейк" - тоже не слишком благозвучно, но
зато понятно.
"Ламбадобрейк" задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам,
тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к
такому веселью.
Много ли мыслей уживается в голове одновременно рядом со смехом?
Когда пляшут внутри солнечные зайчики, все серьезные рассуждения
разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с
головой, стать ее придатком. Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется
в тишине, наступит пора размышлений - для тех, кому они вообще нужны. А
пока звучит - лучше все выбросить из головы, пусть она хоть ненадолго
станет легче. Забудь все - и танцуй, танцуй, оглашай воздух восторженными
воплями...
И больше ничего не надо!
А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся и толкают друг
друга бедра, и вот уже на освобожденный центр площадки пятачка валиться
наземь парочка, чтобы показать самый класс танцевального дворового
мастерства. Не день, не два выкладывались они после рабочего дня,
тренируясь в подвалах и на чердаках, но позади усталость и пот - сейчас
время их триумфа.
Тела ритмично змеятся, нахлестываясь друг на друга, и в то же время
избегаю касания: струиться огромной шелковой кистью обработанная всякой
химией шевелюра парня, блестит черный "люрексом" на голове партнерши...
Мы упадем в объятья сада.
Да-дадада, дак-дада-да!
И вопят, вторя певцу-певичке опьяненные задором голоса...
Центр площадки, как издавна заведено, отдается "профессионалам", а
край уже заполнили "отфонарщики" - здесь можно упасть на спину и просто
дрыгать в воздухе ногами, можно пройтись на руках - да мало ли на какую
дурь не толкает человека полная свобода движения; лишь веселым безумием
сверкают в мелькании светофильтров глаза.
Все ли?
За разноцветицей огней сложно обнаружить пустоту, и все же слишком
резко выделялся из общей массы один тяжелый "отсутствующий" взгляд-чужак.
Это его запомнил по дороге Рудольф, прежде чем пустовзглядый незнакомец
успел нырнуть под маску изменчивого света.
А было так... Взгляд этот - не в ритм, не в темп, - заскользил по
бьющимся в тенетах музыки фигурам, замер на ближайшей тонкой талии, и она
прекратила на миг извиваться.
- Привет. Партнершу ищешь? - вильнули шелковые бедра, и худая
рученька с десятком тонких браслетов потянулась к восходящему солнцу на
футболке.
Да, все началось вот так просто...
Ни говоря ни слова в ответ, пустовзлядый потянул ей навстречу свои
лапищи; пальцы впились в ребра словно нарисованные тенью на майке, и на
какой-то момент обоих скрыло сгустившееся облачко жидкого азота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
потом... мне было очень страшно потом, Руди! Ведь люди не стали лучше, и
мир не стал - мы просто не заслужили это затишье. В жизни ведь все
чередуется: черное - белое, прилив - отлив... Говорят, перед голодом в
старину бывал рекордный урожай хлеба. Ты слышал про такие приметы?
- Ала... - он остановился и принялся копать в песке ямку носком
ботинка, соображая, как ему лучше отвечать в подобных случаях. - Похоже
мне действительно тебя не понять...
- Мне кажется, - дрогнули ресницы девушки, - что это - затишье перед
очень большой бурей. Перед такой, что нам и не представить сегодня.
Посмотри на эту луну, на эту реку... Кто-то плавал в этой воде миллион лет
назад, и луна смотрела на него в точности так же... Миру нет до нас дела.
Руди. Но он оберегает себя, и для этого ему нужно равновесие. Это нам не
все равно: одно большое горе или масса мелких неприятностей - а природе
это не важно. Вот чего я боюсь: сегодня все хорошо, а завтра? - она
зажмурилась и внезапно переменила тон. - Ты зайдешь ко мне на работу?
- А? - моргнул Рудольф. Только что он думал, что несмотря на
наивность Алиных рассуждений, эти мысли тревожили порой и его самого. В
самом деле: в последние месяцы жизнь стала слишком бесконфликтной.
Конечно, по логике вещей, он должен был только радоваться этому, но
нет-нет, а смутное предчувствие прорывалось порой вечерами, когда из-за
переутомления сон не шел. - Ты что-то спросила?
- Я спросила не придешь ли ты завтра ко мне... Знаешь, в столице
будет какая-то крупная конференция. Тоже - событие, и почти вся наша
профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно - уже второй день,
как в больнице нет ни одного мало-мальски известного специалиста, так -
одни практиканты и молодежь...
- Да, долгое спокойствие ослабляет... тьфу - расслабляет, - из-за
этой тупой оговорки Альбина не почувствовала обычного раздражения. - А
вообще любопытно: наш мэр, оба его заместителя, даже начальник нашей
комиссии - все тоже подались сейчас в столицу. Видно, развеяться от
безделья захотелось.
- Не нравится мне это, - вновь нахмурилась девушка. - А дорожная
полиция? Ты не обратил внимание - все постовые исчезли!
- Тоже бездельничают, - махнул рукой Рудольф. - Да брось ты! Нам-то
какое дело? Когда все идет как по расписанию - не грех и сачкануть... Ты
ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы, а
вспомни - сколько раз мы с тобой бегали в кафе?
- Но на этаже всегда кто-то оставался,- напомнила она. - На всякий
случай.
- Но ты ж говоришь - молодые врачи остались? А они, может, и не хуже
ваших профессоров. И без нашего мэра жизнь города не остановиться. А
дорожная полиция... тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит только в
сторонке. Так что, выкинь эту мрачность из головы, и сосредоточься на том,
что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно, что
на щеках появятся ямочки, а серые глаза станут узкими и лукавыми. Но
ничего не произошло: наоборот, в уголке глаз Альбины заблестели готовые
выкатиться слезинки.
- Не надо, - чужим, испуганным голосом проговорила она.
- Что? Ну дай, я тебя поцелую, - неуверенно-шутливо предложил он.
- Не надо говорить об этом... - увернулась Альбина. - Они...
слышат...
И она кивнула головой, показывая в сторону луны и верхушек деревьев.
И больше ничего не надо!
Да-да да-да, да-да да-да!
У этой песни было два названия, несколько вариантов аранжировки, и
огромное количество текстов. Собственно, кое-кто пытался объявить ее
особым направлением или стилем, настоящим, полноправным видом музыки,
название которого звучало столь трудно произносимо, что его как-то
стихийно перекрестили в "ламбадобрейк" - тоже не слишком благозвучно, но
зато понятно.
"Ламбадобрейк" задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам,
тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к
такому веселью.
Много ли мыслей уживается в голове одновременно рядом со смехом?
Когда пляшут внутри солнечные зайчики, все серьезные рассуждения
разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с
головой, стать ее придатком. Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется
в тишине, наступит пора размышлений - для тех, кому они вообще нужны. А
пока звучит - лучше все выбросить из головы, пусть она хоть ненадолго
станет легче. Забудь все - и танцуй, танцуй, оглашай воздух восторженными
воплями...
И больше ничего не надо!
А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся и толкают друг
друга бедра, и вот уже на освобожденный центр площадки пятачка валиться
наземь парочка, чтобы показать самый класс танцевального дворового
мастерства. Не день, не два выкладывались они после рабочего дня,
тренируясь в подвалах и на чердаках, но позади усталость и пот - сейчас
время их триумфа.
Тела ритмично змеятся, нахлестываясь друг на друга, и в то же время
избегаю касания: струиться огромной шелковой кистью обработанная всякой
химией шевелюра парня, блестит черный "люрексом" на голове партнерши...
Мы упадем в объятья сада.
Да-дадада, дак-дада-да!
И вопят, вторя певцу-певичке опьяненные задором голоса...
Центр площадки, как издавна заведено, отдается "профессионалам", а
край уже заполнили "отфонарщики" - здесь можно упасть на спину и просто
дрыгать в воздухе ногами, можно пройтись на руках - да мало ли на какую
дурь не толкает человека полная свобода движения; лишь веселым безумием
сверкают в мелькании светофильтров глаза.
Все ли?
За разноцветицей огней сложно обнаружить пустоту, и все же слишком
резко выделялся из общей массы один тяжелый "отсутствующий" взгляд-чужак.
Это его запомнил по дороге Рудольф, прежде чем пустовзглядый незнакомец
успел нырнуть под маску изменчивого света.
А было так... Взгляд этот - не в ритм, не в темп, - заскользил по
бьющимся в тенетах музыки фигурам, замер на ближайшей тонкой талии, и она
прекратила на миг извиваться.
- Привет. Партнершу ищешь? - вильнули шелковые бедра, и худая
рученька с десятком тонких браслетов потянулась к восходящему солнцу на
футболке.
Да, все началось вот так просто...
Ни говоря ни слова в ответ, пустовзлядый потянул ей навстречу свои
лапищи; пальцы впились в ребра словно нарисованные тенью на майке, и на
какой-то момент обоих скрыло сгустившееся облачко жидкого азота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51