– Господи, – она обхватила себя руками.
Я положил руку ей на плечи:
– Слушай, мне ужасно жаль, что это все обрушилось, когда и всего остального немало стряслось. Это был старый конфликт. К тебе он на самом деле не имеет никакого отношения.
– Разве? – Там, где Билл ударил ее, щека у нее покраснела и распухла.
Я избегал ее глаз. Я был просто не готов рассказывать ей историю Черил Рэмптон, по крайней мере, сейчас.
– Ну в любом случае, спасибо, что запрыгнула на него. Знаешь, ты могла бы прославиться, если б занялась женской борьбой.
Она устало улыбнулась:
– Да уж, кое-какая практика у меня есть.
Я поцеловал ее в лоб:
– Нам лучше двигаться дальше.
Как я и ожидал, «линкольн» не завелся. Увеселительная прогулка по скоростной магистрали слишком сильно сказалась на его хрупкой нервной системе. С ним случился инфаркт, и он скончался. Пистолет я оставил в багажнике. В магазине оставался всего один патрон, и что-то мне не хотелось давать копам повод для запоздалых извинений в том, что они меня прихлопнули. Мы пошли пешком.
Дойдя до Розенкранц-авеню, мы свернули на восток и прошли несколько кварталов, прежде чем нашли темную мойку машин с самообслуживанием. Я бросил в щель автомата четвертак и тщательно смыл с лица кровь. Вытерся рубашкой, потом швырнул ее в мусорный контейнер.
Ночь была достаточно теплой, чтобы и без рубашки выглядеть достаточно благообразно, но и садясь в автобус, я чувствовал, что притягиваю лишнее внимание. Наскоро обсудив, мы определились с конечным пунктом нашего путешествия, выбрав хорошее место для того, чтобы перегруппироваться в безопасности – если только сумеем добраться туда живыми.
А сомнения в этом были. Кроме нас, других белых в автобусе не было. Я боялся всех и каждого, кто входил: уборщицы, санитары, стайки молодых девчонок, парни с магнитофонами – пробираясь по проходу все изумленно кидали один, а после секундной паузы, и второй взгляд на мой лилейно-белый торс. Шарлен смотрела в окно на подсвеченные оранжевым строящиеся дома, а я тем временем пытался не замечать повернутых голов и взглядов.
Мы вышли на углу Авалона и 103-й улицы и зашагали как можно, быстрее. Последний раз белые появлялись на этих улицах в 1965 году, и они были национальными гвардейцами.
Мы проходили магазины напитков, на парковке возле которых черные старики распивали что-то; мимо ларьков «экспресс-закусочных», где молодые черные прекращали жевать и в шоке смотрели на нас. Скорее всего, нас спасла только неожиданность. Они просто не могли поверить, что мы действительно пришли сюда, что нашлась настолько бестолковая белая парочка. А к тому времени, когда они готовы были полезть к нам, мы были уже далеко.
Но в конце концов за нами увязался форд-ривьера, из динамиков разносилось пение Лайонела Ричи.
– Далеко еще? – спросил я.
– Уже пришли, – она свернула за угол. И я. И «ривьера».
В конце короткого квартала возвышалось что-то вроде загадочной мавританской крепости с высокими стенами, фальшивыми минаретами по углам и толстыми арочными воротами – словно «шинное дерево» из двадцатых годов. Штукатурка на фасаде потрескалась, стены были исписаны и изрисованы из баллончиков.
– Что, здесь?! – спросил я.
– Ага, – Шарлен нажала кнопку интеркома на воротах.
Я оглянулся. «Ривьера» остановилась, сидевшие в ней рассматривали нас.
Из интеркома донесся женский голос:
– Надеюсь, у вас важное дело?
– Луиза? Это я.
Ворота, жужжа, открылись. «Ривьера» сдала задним ходом по подъездной дорожке и рванула прочь.
Снаружи особняк выглядел преднамеренно фальшивым. Садик же за стенами был безукоризненным – хотя утихший к этому времени ветер сделал свое дело и здесь. На дорожке валялись коричневатые ветки пальм, а листья их были сметены к мраморным ступеням, ведущим в сам дом – мечту об Али-Бабе магната джазовой эры. Шарлен указала путь – под центральным портиком, где красные и синие огни бросали похожие на ладони тени от листьев пальм на затейливые стенные изразцы.
Мы вошли в помещение наподобие большой пещеры, меблированной множеством персидских ковров, обитыми блестящей арабской тканью кушетками и десятками подушек. Здесь же стояли кальян и огромное медное блюдо, наполненное марихуаной. На широкоэкранном телевизоре крутилась реклама подержанных машин; усыпляющая песня Эла Грина доносилась откуда-то из глубины дома.
По плиткам пола простучали тонкие шпильки, и последовал выход на сцену Луизы Райт. Кроме туфель на каблуках, на ней было еще пикантное черное просвечивающее неглиже – и все; но фигура у нее была просто невероятная. Она словно сошла с тех старых плакатов «Frederick's of Hollywood» – высокие упругие груди, которые заканчивались острыми сосками, были просто головокружительны. Тонкая талия, ровные мускулистые коричневые ноги, достаточно сильные, чтобы одним рывком сломать шею Редьярду Киплингу. А из темной промежности шел влажный мускусный запах, смешивавшийся с острым «конголезским» ароматом духов.
Она вошла широкими шагами, но увидев, в каком состоянии Шарлен, резко остановилась. Безукоризненные черты эбонитового лица перекосились в гримасе:
– Вот блин; что, опять? – произнесла она с мягким тягучим миссисипским выговором.
– Все кончено, – ответила Шарлен. – Сегодня вечером я застрелила его. Он мертв.
Луиза и глазом не моргнула. Вместо этого она стряхнула пепел со своей сигареты «Шерман».
– Свой следующий концерт я посвящу его памяти, – сообщила она, словно прислушиваясь к собственным словам. – Спою «Прилив волны огня» а капелла.
– Ох, Луиза!..
Женщины обнялись. Луиза бормотала что-то успокаивающее, а Шарлен в охватившем ее порыве рассказывала подруге обо всем случившемся – о пожаре, о двери-решетке, о том, как я примчался, чтобы спасти ее. Луиза оценивающе глянула на меня поверх плеча Шарлен.
– А мне объятия не полагаются? – уточнил я.
Луиза шагнула поближе и осмотрела меня с головы до ног, даже не пытаясь изображать, что смотрит мне в лицо.
– Шарлен, что это за тип? – язвительно поинтересовалась она. Она прекрасно знала, кто я такой. – И чего это он весь потом провонял? – она сунула палец за влажный пояс моих жокейских шортов, оставшихся теперь неприкрытыми. – Аж до трусов взмок.
– Э-э, крошка, – я отвел ее палец, – если б ты вылетела не на ту полосу на четыреста пятой магистрали, от твоих трусов не только потом воняло бы.
– Я не ношу трусов, – протянула она.
– Да, я уже заметил.
– Не сомневаюсь в этом, – она уставилась в пространство, выдыхая дым через широкие ноздри.
Я вздохнул:
– Я мог бы принять душ.
– Сам предложил. До конца холла и налево. Грязную одежду оставь у двери. Я пошлю кого-нибудь из прислуги забрать ее.
– Спасибо, – ответил я и пошел куда сказали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93