– Почему бы вам не сделать репортаж о кубинских тюрьмах? – язвительно спрашивала Лурдес журналистов, которые в прошлом году брали у нее интервью по поводу скандала с открытием второй булочной «Янки Дудль». – Зачем вы тратите время на меня?
Лурдес не одобрила картину Пилар, вовсе нет, но она не потерпит, чтобы кто-то указывал, что ей делать в ее собственных владениях.
– Вот так все начиналось на Кубе, – хрипло шептал отец Лурдес сквозь шум листвы, давая ей советы. – Ты должна остановить раковую опухоль у своего порога.
После того как Пилар уехала в колледж, Лурдес каждую ночь, прежде чем идти домой, рассматривала картину дочери. Если бы Пилар не нарисовала булавку и этих жуков в воздухе, картина была бы замечательная. Жуки испортили весь фон. Без жуков фон был бы ярко-голубым, приличного ясного цвета.
Почему Пилар все время бросает в крайности? Лурдес убеждена, что это какая-то патология, которую дочь унаследовала от абуэлы Селии.
* * *
Сегодня День Благодарения. Лурдес сбросила сто восемнадцать фунтов. Ее перевоплощение завершено. Сегодня она поест в первый раз за несколько месяцев. Аромат еды снова ее притягивает, но Лурдес боится искушения, боится отказаться от голубой жидкости, от кувшинов очищающей ледяной воды. Внутри у нее чистота, хрупкий баланс ферментов, который она не хочет нарушать.
Позавчера Лурдес купила красно-черный костюм в стиле Шанель шестого размера с золочеными пуговицами. «Вам повезло, теперь вы можете все носить!» – сделала ей комплимент продавщица из «Лорд энд Тейлор», когда она крутилась и так и этак перед зеркалом в примерочной. Лурдес потратила на костюм свой недельный заработок. Однако игра стоила свеч, хотя бы для того, чтобы увидеть изумление Пилар.
– Господи! – восклицает Пилар, перешагивая порог дома и видя значительно уменьшившуюся в объеме мать. – Как тебе это удалось?
Лурдес самодовольно усмехается.
– Она себя совсем голодом заморила, – раздраженно вставляет Руфино. На голове у него красуется женская шляпка без полей, похожая на пышную белую гвоздику. Лурдес заставляет его замолчать, махнув рукой, которая вновь приобрела изящные очертания.
– Я просто заставила себя. Сила воли. Когда есть сила воли, можно добиться всего, чего хочешь, Пилар.
На лице дочери отражается подозрение, не собирается ли Лурдес прочесть ей очередную нотацию. Но у Лурдес ничего подобного и в мыслях нет. Она приглашает дочь к столу, на котором стоит фарфоровый сервиз ручной росписи, а в центре – блюдо, расписанное осенними листьями.
– Твой отец учился готовить, пока я голодала, – говорит Лурдес. – Он на кухне с воскресенья и все сам приготовил.
– Ты хоть сегодня-то поешь, мама?
– Совсем капельку. Доктор говорит, что к еде нужно приучаться постепенно. Но будь моя воля, ни за что не стала бы снова есть. Я чувствую себя совершенно чистой. И во мне гораздо больше энергии, чем раньше.
Лурдес вспоминает, как она постоянно ела, когда только приехала в Нью-Йорк. Картофельное пюре из пакетов, куриные ножки, обвалянные в специях и панировочных сухарях, а потом запеченные при температуре триста пятьдесят градусов, мороженую морковь, которую она отваривала и ела с заменителем масла. Но скоро картофель, цыплята и морковь стали казаться ей одинаково бесцветными, восковыми и серыми.
– Думаю, переселение пробуждает аппетит, – говорит Пилар, поглощая печеный ямс. – Может, когда-нибудь я перееду на Кубу и тогда ничего не буду есть, кроме трески и шоколада.
Лурдес в упор смотрит на дочь. Она хочет сказать, что только у дегенерата может возникнуть желалие вернуться в эту тюрьму, но сдерживается. Сегодня праздник, и считается, что все должны быть счастливы. Вместо того чтобы сделать замечание, Лурдес сосредоточивает внимание на куске индюшки у себя в тарелке. Она откусывает маленький кусочек. Он сочный, в меру соленый и замечательно усвоится организмом. Она решает, что можно съесть еще немножко.
Через мгновение ее рот приходит в движение, как ужасающая печь. Она набивает его индюшатиной и сладким ямсом. Затем накладывает себе холмик шпината в сметане, заливая его соусом. За ним следует пирог с луком-пореем и горчицей, посыпанный чесноком.
– Mi cielo, ты превзошел себя! – хвалит Лурдес мужа с набитым ртом.
На десерт – пирог с ревенем и яблоками, украшенный английским кремом с корицей. Лурдес съедает все до последней крошки.
На следующий день Лурдес просматривает колонку происшествий в газете, макая сдобные булочки в caf? con leche. Двухмоторный самолет рухнул в темно-коричневые ущелья гор Адирондак. Землетрясение в сельских районах Китая разрушило тысячи домов. В Бронксе в огне заживо сгорела студентка-отличница и ее младший брат, спавший в колыбели. На первой полосе – фотография их матери с опустошенным от горя лицом. Она только вышла в магазин на углу купить сигарет.
Лурдес горюет по всем этим жертвам, как будто они – ее любимые родственники. Каждое происшествие наполняет Лурдес печалью, бередит ее собственные раны.
Пилар предлагает сходить на выставку в музей Фрика. Лурдес с трудом влезает в свой костюм в стиле Шанель, золоченые пуговицы которого с трудом застегиваются на талии, и они едут на метро на Манхэттен. На Пятой авеню Лурдес останавливается, чтобы купить хот-дог (с горчицей, приправами, кислой капустой, жареным луком и кетчупом), две шоколадных крем-соды, картофельные чипсы, бараний люля-кебаб с луком, мягкий крендель и стаканчик вишневого мороженого «Сан-Марино». Лурдес ест, ест, ест, как индуистская восьмирукая богиня, ест, ест, ест, как будто в последний раз видит еду.
В музее все картины кажутся Лурдес скучной мазней. Дочь проводит ее во внутренний двор, залитый зимним солнцем. Они садятся на бетонную скамейку у бассейна. Зеленоватая вода, печальный фонтан гипнотизируют Лурдес, и рана у нее внутри снова открывается. Она вспоминает о том, что ей сказали доктора на Кубе. Что ребенок у нее внутри умер. Что ей надо ввести соляной раствор, чтобы удалить останки ее ребенка. И что детей у нее больше не будет.
Лурдес видит личико своего нерожденного сына, бледное и округлое, как яйцо, проглядывающее из-под воды. Ее дитя зовет ее, машет ручкой. Лурдес чувствует, что сердце у нее рвется на части. Она тянется к нему, зовет его по имени, но он исчезает прежде, чем она успевает его спасти.
Пилар
(1978)
Мама говорила мне, что абуэла Селия атеистка, еще до того как я начала понимать, что означает это слово. Мне нравилось его звучание, насмешливый тон, с которым мама его произносила, и я сразу же поняла, что тоже хочу стать такой же. Я не помню точно, когда перестала верить в Бога. Это произошло не так неожиданно, как решение в шесть лет стать атеисткой, и больше походило на незаметное отшелушивание кожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58