Час спустя Лурдес идет домой с таким чувством, будто ее путь пролегает по минному полю. Пуэрториканка нарушила ее хрупкий душевный покой. Порывы ветра, налетающие от медлительной реки, словно железными крючьями царапают кожу. Внутри у нее все онемело, она ко всему безразлична, как кусок кирпича. Ей снова чудится запах отцовской сигары, но, обернувшись, она лишь видит человека, подзывающего такси взмахом руки с зажатой между пальцами сигаретой. Позади него липа роняет семена.
Когда Лурдес была маленькой, она с волнением ожидала возвращения отца из поездок в отдаленные провинции, где он продавал портативные фены и электрические щетки. Он звонил ей каждый вечер из Камагуэя или Сагуа-ла-Гранде, и она кричала ему: «Когда ты приедешь домой, папа? Когда ты приедешь домой?» Лурдес встречала отца в нарядном платье, а потом перерывала его чемодан в поисках тряпичных кукол и апельсинов.
По воскресеньям, после обедни, они шли на бейсбольный матч и ели жареные орешки из коричневых бумажных кульков. От солнца кожа Лурдес становилась темной, как у деревенских ребятишек, и смесь отцовского одеколона с запахами стадиона кружила ей голову. Это были ее самые счастливые воспоминания.
Прошли годы, и, когда отец прилетел в Нью-Йорк, бейсбол стал их самым сильным увлечением. Во время чемпионата они обсуждали каждую игру «Нью-Йорк Мете», как генералы перед сражением, взвешивая достоинства Тома Сивера, Эда Крейнлула и Джерри Кусмана. Все лето они не отрывались от транзистора, даже во время короткого пребывания Хорхе дель Пино в больнице, и ликовали, когда их команда выиграла наконец у «Кабс».
Шестнадцатого октября 1969 года Лурдес, ее отец, врачи, сестры, санитары, пациенты, монахини и священник, который прибыл, чтобы совершить прощальный обряд по умершему больному, столпились в телевизионной комнате больницы Сестер Милосердия, чтобы посмотреть пятую игру чемпионата страны по бейсболу. Когда во время игры против «Ориолс» Клеон Джонс поймал финальный мяч, начался адский шум. Пациенты, сверкая голыми задами из-под больничных рубашек, носились по коридорам с криками «Мы победили!» Кто-то раздобыл бутылку шампанского, и слезы текли по лицам монахинь, которые горячо молились, чтобы Бог даровал это чудо.
На стадионе толпа высыпала на поле, топча разметку, выдирая комья дерна и швыряя их высоко над головами. Люди запускали оранжевые ракеты и петарды и расписывали ограждение поля победными лозунгами. По другую сторону реки, на Манхэттене, на Чол-стрит и Парк-авеню, Диланси-стрит и Бродвее люди танцевали под дождем конфетти и серпантина. Лурдес с отцом смеялись от счастья и долго обнимались.
* * *
Впервые покинув Кубу, Лурдес не знала, как долго они проживут в Америке. Она должна была встретиться с Руфино в Майами, где обосновалось его семейство. Впопыхах она упаковала только хлысты для верховой езды, свою подвенечную вуаль, акварельный пейзаж и корм для птиц в бумажном пакете.
В аэропорту Майами от нее убежала Пилар. Ее пышное платьице качалось в толпе, как колокольчик. Лурдес слышала, как имя дочери объявляют по радио. Когда она увидела Пилар, сидевшую на коленях какого-то пилота и сосавшую леденец, она не смогла произнести ни слова. Не было у нее слов и для того, чтобы поблагодарить американца в униформе, который проводил их до выхода.
Спустя несколько дней они покинули Майами в подержанном «шевроле». Лурдес не могла оставаться с семейством Руфино, где велись бесконечные разговоры о потерянном богатстве или о конкуренции на поденную работу.
– Я хочу туда, где холодно, – сказала Лурдес. И они поехали.
– Еще холоднее, – сказала она, когда они миновали солончаки Джорджии, как будто это слово было заклинанием, которое вело их на север.
– Еще, – сказала она, когда они проезжали мимо увядших полей зимней Каролины. – Холоднее, – снова повторила она в Вашингтоне, несмотря на полные обещания бутоны вишен и белокаменные монументы, притягивающие зимний свет.
– Вот теперь достаточно холодно, – объявила она наконец, когда они достигли Нью-Йорка.
Всего за два месяца до этого Лурдес, ожидавшая второго ребенка, еще была на Кубе. Она скакала галопом через покрытое сухой травой поле, когда лошадь вдруг встала на дыбы и, сбросив ее на землю, умчалась, оставив ее в полном одиночестве. Лурдес чувствовала в груди плотный сгусток, и резкая боль от него разливалась по всему телу. Ногти у нее на пальцах побелели.
Огромный грызун появился из-за дерева и принялся грызть носок ее сапога. Лурдес бросила в него камень и неожиданно убила. Спотыкаясь, она почти час брела по полю, пока не добралась до принадлежавшей им молочной фермы. Работник одолжил ей свою лошадь, и она, двигаясь медленным шагом, доехала до виллы.
Два молодых солдата стояли, наставив винтовки на Руфино, поднявшего над головой руки. Она спрыгнула с коня и встала перед мужем, прикрыв его своим телом, как щитом.
– Убирайтесь к черту! – крикнула она с такой яростью, что солдаты опустили оружие и отступили к своему джипу.
Лурдес чувствовала, что сгусток рассосался и, превратившись в жидкость, потек под грудь, по животу и бедрам. У ее ног образовалась лужа темной крови.
Солдаты вернулись, когда Руфино был в Гаване, где заказывал доильный аппарат. Они вручили Лурдес официальную бумагу, гласившую, что имущество Пуэнте является собственностью революционного правительства. Она разорвала документ пополам и швырнула под ноги солдатам, но один из них схватил ее за руку.
– Ты что, не поняла, компаньера? – спросил тот, что был повыше.
Лурдес определила у него акцент провинции Ориенте и пристально посмотрела ему в лицо. Его густые волосы над низким лбом были густо смазаны бриллиантином.
– Убирайтесь из моего дома, – крикнула она с еще большей яростью, чем в прошлый раз.
Но вместо того чтобы уйти, высокий солдат сильнее сжал ее руку выше локтя.
Лурдес чувствовала, как сжимается его мозолистая ладонь и металл кольца впивается в ее кожу. Она вырвалась и оттолкнула его с такой силой, что он ударился спиной о стену прихожей. Лурдес хотела бежать, но второй солдат преградил ей дорогу. Тем временем первый схватил ее за волосы.
– Так значит, хозяйка не прочь повоевать? – с насмешкой спросил он и близко-близко придвинул лицо к ее лицу, заламывая ей руки за спину.
Лурдес смотрела ему прямо в глаза. В них не было ничего примечательного, кроме легкой поволоки опьянения. Губы у него были слишком полные для мужчины. Когда он попробовал прижать их ко рту Лурдес, она откинула голову и плюнула ему в лицо.
Он медленно улыбнулся, обнажив передние зубы в пятнах. Десны у него были нежно-розовые, как лепестки розы.
Второй солдат повалил Лурдес, а его товарищ тем временем вытащил нож из ножен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58