Но это неточно.
Вздохнув, добавляю:
– Хотелось бы узнать, что спрятано за занавесом.
– Ну что ж, вы доставите мне удовольствие.
Он расшнуровывает протокол за протоколом и излагает свою точку зрения. Звучит не очень-то убедительно. Я больше не слушаю, думаю о Лене и ее гитаристе. Наверное, они хорошо проводят время вместе.
Я встретил Лену у Габи на прошлой неделе. Она выглядела смущенной. Уверяла, что все у нее прекрасно. А у меня по-прежнему ничего не сдвинулось. Я весь дрожал, она же беспокоилась о здоровье рыбок.
– Меняю им воду каждый день, – наврал я.
Мы не вспоминаем о ее письме. Молчу о том, что всю неделю пишу ей. Мы поцеловались как два старых приятеля. Я был просто в нокауте. Сжал немного сильнее ее руку, она быстро убрала ее. В этот момент волна непонятного страха нахлынула на нас. Она была с Давидом, тот панибратски похлопал меня по плечу.
– Пока, старик.
Это меня доконало. От одной только мысли, что час назад он терся своим членом о ее бедра, меня выворачивало. Что ответить на это? Я глуповато улыбнулся. Эффект неожиданности сыграл в их пользу. Уехали на старом «порше», который я объективно оценил как совсем неплохой. Они походили на героев рекламы американской жевательной резинки. Хромированные поверхности «порше» сияли. Лене идет эта косынка. И брюки обтягивают бедра как надо. А я, должно быть, похож на мойщика машин, которого только что бросила жена.
– Итак, что вы думаете о моих аргументах? – говорит адвокат после часового монолога.
– Все хорошо, вы говорите убедительно.
– Когда выходит ваша книга?
– Издатель хотел бы, чтобы она появилась до процесса.
– Прекрасная идея. После она уже не будет пользоваться спросом. У меня есть предложение. Естественно, вы не сомневаетесь, что как адвокат Матильды я буду требовать задержки выхода книги. Придя к согласию заранее, мы сможем достичь хороших результатов.
Куртеманш делает особое ударение на «мы». Он встает и садится рядом. Кладет руку, усыпанную кольцами, мне на колено. От него резко пахнет туалетной водой с ароматом лаванды и лимона. Этот запах смешивается с запахом паркетной мастики. Меня тошнит от всего этого.
– Итак, – говорит Куртеманш, – подобную операцию я уже проделал с вашими коллегами из «Пари-Стар». Вы пишете книгу, я даю ей выйти, а потом требую ее задержки. Я предупреждаю прессу. Книгу тут же раскупают. А затем я забираю свою жалобу.
– И сколько это будет стоить?
– Разумно! За статью пятьдесят тысяч франков. За книгу будет дороже. Примерно сто тысяч.
Его лицо сияет. Мое, наоборот, мрачнеет.
– А если издатель не согласится?
– Тогда я не заберу жалобу, и все будут в проигрыше, – говорит Куртеманш, уверенный в своих силах. – Где вы ужинаете сегодня вечером?
– Я приглашен к друзьям, – лгу я.
Он протягивает мне холеную руку с коротко подстриженными, ухоженными ногтями. Я подаю свою, испачканную чернилами. Моя ручка течет. Когда я выхожу, ищу Шанталь. Уже ушла. На ее столе стоит тарелка, бросаю туда монету в двадцать сантимов.
VIII
Сижу на террасе бара Садами в сотне метров от кабинета Куртеманша. Женщина почтенного возраста, в ажурных чулках, в очках с двойными стеклами и с улыбкой, как у дверной щеколды, облокотилась о стойку бара и заказывает порцию. Шанталь, секретарша Куртеманша, поглощает мартини. Она меня заметила, но ее хмурое лицо не выражает никакой симпатии. Для нее я еще один влиятельный зануда. Улыбаюсь ей, потом еще и еще. Никакой реакции.
– Вы меня не узнаете? Я стрельнул у вас сигарету, – говорю ей, приближаясь к стойке.
– Можно стаканчик? – прерывает меня Шанталь.
Я поклялся после вечера у Вика не пить больше ни капли. Но здесь интересы выше, игра требует.
– Жером, налей две порции! – кричит мисс Салами в бар.
Рассматриваю Шанталь. В шестидесятых годах она, наверное, неплохо выглядела. Мартини в этом баре просто ядовитый.
– Ваш патрон – симпатяга, – говорю я.
– Не утомляй меня своей болтовней, чего хочешь?
– Ничего, просто поговорить.
– С такой старухой, как я? Не принимай меня за дуру.
– Вы совсем не старая, сколько вам лет? – бормочу я.
Шанталь смеется и призывает свидетелей. Мужчины хохочут. Она только что отпраздновала свои сорок пять.
– Слышишь, Жером, ко мне клеится журналиссс…
Жером откладывает свой поднос и пристраивается рядом.
– Я не журналист, – говорю со слезами в голосе. – Клянусь вам, я уволен. Сегодня я – ничто.
Я нашел верный угол атаки. В действительности я и не стараюсь играть.
– Я – безработный, который пытается писать книгу. Это мой последний шанс.
Шанталь приподнимает тяжелые веки.
– Больше того, моя баба бросила меня. Сочувствия я добился. Моя игра правдивее жизни.
– Короче, я в дерьме.
Она уже добра ко мне. Подзываю бармена.
– Жером, еще две порции.
Чувствую, что я выиграл партию.
– А у вас как дела с работой, все в порядке?
– Не совсем хреново. Мэтр Куртеманщ – большой дурак.
От нее воняет мартини и ацетоном. Она закуривает «Руайяль», предлагает и мне. После десятка стаканов она зовет меня пойти перекусить. Охотно соглашаюсь. Берем такси. Всю дорогу у меня в голове только одна картина: стеллаж с ящиками архива.
Шанталь проживает в большой квартире на одиннадцатом этаже. После смерти мужа она живет одна. Он был раздавлен грузовиком субботним утром на авеню Парментье. Она достает свадебные фотографии.
– Это было пятнадцать лет назад. Ну и как, по-моему, я была ничего?
– Если честно, вы лучше, чем он.
Замечание ей не нравится, но тем не менее она готовит два омлета и наливает по полной чашке минеральной воды.
– Хорошо очищает желудок. Выпей до дна.
У нее довольно чисто, но воняет кошкой. За сыром я решаюсь перейти в наступление. Белое вино нас подстегивает, особенно ее. Она открывает бутылку «Бордо».
– Почему вы считаете Куртеманша дураком?
– У меня есть причины.
Она перестает жевать и загадочно смотрит на меня.
– Проблема денег или бедер?… – настаиваю я.
– Ты угадал, – цедит Шанталь. – В течение пяти лет мэтр Куртеманш, сын цементного промышленника, правнук министра Куртеманша, отец троих детей, сношал меня, как хотел, заставлял меня проделывать невообразимые вещи в самых жутких позах, чтобы потом бросить меня, как прокаженную.
Шанталь рыдает.
– Я должна была терпеть смены его настроений и капризы, даже когда у меня не было ни малейшего желания. Я старалась все сделать как можно лучше. В любое время: в его машине, в кабинете, в бюро, в вонючих гостиницах. Однажды, во время расследования преступления, даже в монастыре. И вы думаете, он мне сказал хоть одно ласковое слово? Хоть раз погладил меня?
Шанталь меняет тон:
– Нет, мсье, никогда и ничего подобного. Лишь на Рождество три года назад преподнес мне коробку конфет, купленную в лавке напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Вздохнув, добавляю:
– Хотелось бы узнать, что спрятано за занавесом.
– Ну что ж, вы доставите мне удовольствие.
Он расшнуровывает протокол за протоколом и излагает свою точку зрения. Звучит не очень-то убедительно. Я больше не слушаю, думаю о Лене и ее гитаристе. Наверное, они хорошо проводят время вместе.
Я встретил Лену у Габи на прошлой неделе. Она выглядела смущенной. Уверяла, что все у нее прекрасно. А у меня по-прежнему ничего не сдвинулось. Я весь дрожал, она же беспокоилась о здоровье рыбок.
– Меняю им воду каждый день, – наврал я.
Мы не вспоминаем о ее письме. Молчу о том, что всю неделю пишу ей. Мы поцеловались как два старых приятеля. Я был просто в нокауте. Сжал немного сильнее ее руку, она быстро убрала ее. В этот момент волна непонятного страха нахлынула на нас. Она была с Давидом, тот панибратски похлопал меня по плечу.
– Пока, старик.
Это меня доконало. От одной только мысли, что час назад он терся своим членом о ее бедра, меня выворачивало. Что ответить на это? Я глуповато улыбнулся. Эффект неожиданности сыграл в их пользу. Уехали на старом «порше», который я объективно оценил как совсем неплохой. Они походили на героев рекламы американской жевательной резинки. Хромированные поверхности «порше» сияли. Лене идет эта косынка. И брюки обтягивают бедра как надо. А я, должно быть, похож на мойщика машин, которого только что бросила жена.
– Итак, что вы думаете о моих аргументах? – говорит адвокат после часового монолога.
– Все хорошо, вы говорите убедительно.
– Когда выходит ваша книга?
– Издатель хотел бы, чтобы она появилась до процесса.
– Прекрасная идея. После она уже не будет пользоваться спросом. У меня есть предложение. Естественно, вы не сомневаетесь, что как адвокат Матильды я буду требовать задержки выхода книги. Придя к согласию заранее, мы сможем достичь хороших результатов.
Куртеманш делает особое ударение на «мы». Он встает и садится рядом. Кладет руку, усыпанную кольцами, мне на колено. От него резко пахнет туалетной водой с ароматом лаванды и лимона. Этот запах смешивается с запахом паркетной мастики. Меня тошнит от всего этого.
– Итак, – говорит Куртеманш, – подобную операцию я уже проделал с вашими коллегами из «Пари-Стар». Вы пишете книгу, я даю ей выйти, а потом требую ее задержки. Я предупреждаю прессу. Книгу тут же раскупают. А затем я забираю свою жалобу.
– И сколько это будет стоить?
– Разумно! За статью пятьдесят тысяч франков. За книгу будет дороже. Примерно сто тысяч.
Его лицо сияет. Мое, наоборот, мрачнеет.
– А если издатель не согласится?
– Тогда я не заберу жалобу, и все будут в проигрыше, – говорит Куртеманш, уверенный в своих силах. – Где вы ужинаете сегодня вечером?
– Я приглашен к друзьям, – лгу я.
Он протягивает мне холеную руку с коротко подстриженными, ухоженными ногтями. Я подаю свою, испачканную чернилами. Моя ручка течет. Когда я выхожу, ищу Шанталь. Уже ушла. На ее столе стоит тарелка, бросаю туда монету в двадцать сантимов.
VIII
Сижу на террасе бара Садами в сотне метров от кабинета Куртеманша. Женщина почтенного возраста, в ажурных чулках, в очках с двойными стеклами и с улыбкой, как у дверной щеколды, облокотилась о стойку бара и заказывает порцию. Шанталь, секретарша Куртеманша, поглощает мартини. Она меня заметила, но ее хмурое лицо не выражает никакой симпатии. Для нее я еще один влиятельный зануда. Улыбаюсь ей, потом еще и еще. Никакой реакции.
– Вы меня не узнаете? Я стрельнул у вас сигарету, – говорю ей, приближаясь к стойке.
– Можно стаканчик? – прерывает меня Шанталь.
Я поклялся после вечера у Вика не пить больше ни капли. Но здесь интересы выше, игра требует.
– Жером, налей две порции! – кричит мисс Салами в бар.
Рассматриваю Шанталь. В шестидесятых годах она, наверное, неплохо выглядела. Мартини в этом баре просто ядовитый.
– Ваш патрон – симпатяга, – говорю я.
– Не утомляй меня своей болтовней, чего хочешь?
– Ничего, просто поговорить.
– С такой старухой, как я? Не принимай меня за дуру.
– Вы совсем не старая, сколько вам лет? – бормочу я.
Шанталь смеется и призывает свидетелей. Мужчины хохочут. Она только что отпраздновала свои сорок пять.
– Слышишь, Жером, ко мне клеится журналиссс…
Жером откладывает свой поднос и пристраивается рядом.
– Я не журналист, – говорю со слезами в голосе. – Клянусь вам, я уволен. Сегодня я – ничто.
Я нашел верный угол атаки. В действительности я и не стараюсь играть.
– Я – безработный, который пытается писать книгу. Это мой последний шанс.
Шанталь приподнимает тяжелые веки.
– Больше того, моя баба бросила меня. Сочувствия я добился. Моя игра правдивее жизни.
– Короче, я в дерьме.
Она уже добра ко мне. Подзываю бармена.
– Жером, еще две порции.
Чувствую, что я выиграл партию.
– А у вас как дела с работой, все в порядке?
– Не совсем хреново. Мэтр Куртеманщ – большой дурак.
От нее воняет мартини и ацетоном. Она закуривает «Руайяль», предлагает и мне. После десятка стаканов она зовет меня пойти перекусить. Охотно соглашаюсь. Берем такси. Всю дорогу у меня в голове только одна картина: стеллаж с ящиками архива.
Шанталь проживает в большой квартире на одиннадцатом этаже. После смерти мужа она живет одна. Он был раздавлен грузовиком субботним утром на авеню Парментье. Она достает свадебные фотографии.
– Это было пятнадцать лет назад. Ну и как, по-моему, я была ничего?
– Если честно, вы лучше, чем он.
Замечание ей не нравится, но тем не менее она готовит два омлета и наливает по полной чашке минеральной воды.
– Хорошо очищает желудок. Выпей до дна.
У нее довольно чисто, но воняет кошкой. За сыром я решаюсь перейти в наступление. Белое вино нас подстегивает, особенно ее. Она открывает бутылку «Бордо».
– Почему вы считаете Куртеманша дураком?
– У меня есть причины.
Она перестает жевать и загадочно смотрит на меня.
– Проблема денег или бедер?… – настаиваю я.
– Ты угадал, – цедит Шанталь. – В течение пяти лет мэтр Куртеманш, сын цементного промышленника, правнук министра Куртеманша, отец троих детей, сношал меня, как хотел, заставлял меня проделывать невообразимые вещи в самых жутких позах, чтобы потом бросить меня, как прокаженную.
Шанталь рыдает.
– Я должна была терпеть смены его настроений и капризы, даже когда у меня не было ни малейшего желания. Я старалась все сделать как можно лучше. В любое время: в его машине, в кабинете, в бюро, в вонючих гостиницах. Однажды, во время расследования преступления, даже в монастыре. И вы думаете, он мне сказал хоть одно ласковое слово? Хоть раз погладил меня?
Шанталь меняет тон:
– Нет, мсье, никогда и ничего подобного. Лишь на Рождество три года назад преподнес мне коробку конфет, купленную в лавке напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40