Армейские люди опасные, а безопасности тем более.
Это не сарказм.
Ну так вот, я был на верхнем уровне автобуса. Один человек рядом, человек с чемоданчиком. Глаза у него закрыты, отдыхает, едет куда-то из дома, работать. Впереди женщина, религиозница, она не шевелится, может быть, тоже спит. А рядом с ней молодой парень, сумка стоит на сидении.
Я тогда был усталый, я и сейчас усталый. Утомление. От всего. Тут все дело в энергии. Для жизни, проживания, для энергии, кислород и вода, мы дышим, как мы дышим, дыхание для проживания, откуда оно берется, откуда мы получаем дыхание, крадем его. Я не о горах говорю, в горах воды нет, воды для народа.
Трубопроводы, отгороженные участки. Кто же не рассказывает о горах.
Внизу на улице были люди. Что я могу сказать.
Да, я тогда читал книгу и краем глаза поглядывал на улицу, рядом с тачками, где фруктовая и овощная продукция. Этот был там, со стариком и старухой, с пожилыми. Конечно у них было прощание, такое, заключительное. Много пожеланий, объятий. Он был их внуком, может и внуком, думаю так. Каждый отдавал ему что-то, деньги, драгоценности или безделушки, серебряные и золотые предметы, не знаю, ножи, посуду, семейные ценности, не знаю. Они, должны быть там, можно найти на его теле, деньги, конечно, конечно, сбережения, пожилые родственники молодому человеку, мечты и надежды, что им еще остается, вот и отдают все ему, это обмен, подношение богам и всем прочим духовным существам, пропуск для наших детей, защита нашей молодежи и будущего.
Старики так делают. Молодежь дает им надежду на будущее. Все надежды семьи могут основываться на нем, если он молодой мужчина, больше, чем на молодой женщине, да, я и говорю, это старики и так они думают, о будущем, это не я, это они так думают, да, а в будущем и нет ничего, кроме самодовольных глупцов, тыквоголовых.
Это не саркастичность. Тыквоголовые же везде. В нашей культуре, в нашей стране, чьей стране, кто говорит «наша», да, тыквоголовые везде.
Они повсюду. В продаже, да, повсюду.
Тыквы могут быть мягкие и зрелые, подрастающие, гнилые. Так что после один армейский выстрелил в него пулями и убил. Имел ли он знаки отличия, возможно и так, если бы его застрелили тыквоголовые, его бы почтили, государственные начальства так бы сказали о нем, погиб с приданием полных почестей. И тогда никакие гнилые тыквы не рассекались бы о его знаки отличия, если он их имел, этот, из безопасностей.
Это не саркастичность, сарказм.
Теперь возвращаясь к себе, на верхней части автобуса, полетной палубе для наших людей, да, во все галактики, где встречается планета Марс, где все достойные марсианские коллеги, это не саркастичность.
Я продолжал читать книгу. Какая тут может быть злость. Может злость и движет делами, может события подталкиваются злостью, некоторые думают так, да, я не из них, книги не живут, они пассивны, возникают на сват, как внутренние органы, читаются людьми, то есть нами, мы их так.
Ну и что.
читая книги. Языки компьютеризации, алгоритмические задачи, давайте мы их решим, возможно не возможно, чего мы можем достичь, все человеческие особи, с нашими моментами, павловскими моментами, это не саркастичность.
Все уже сели и водитель тоже
Все уже сели. Я подумал это, услышав, как заработал мотор, так что водитель уже тоже, и тут же начались беспорядки. Родственники остались внизу на улице, а их родственники сели в автобус. Громкие голоса, я посмотрел, да, бравые армейские, орущие армейские, все голоса, людские голоса, орут, орут. Потом из автобуса выволакивали людей, выволокли из автобуса. Армейские набились в него, тянули, толкали, какие задачи выполняют армейские, серьезные операции, важные оперативные дела, все армейские в их знаках отличия, большие знаки, нарядные знаки, блестящие армейские в блестящих знаках, все в орденах, весь персонал, за доблестную кончину с почестями. Это были почетные люди, отважные люди, люди в автобусе, внутри, снаружи, верхний уровень, нижний уровень, и на улице, бравые мужчины, важные мужчины, важные операции, для тыквоголовых, я не раздражаюсь.
Раздражение саркастично?
Что значит саркастично.
Мягкие и зрелые, подрастающие, гнилые. Если у нас есть что-то под кожей, то чем это может быть, как не кровью, костями и хрящами, жилами и мышцами, и чем быть не может, артериями, бьющимися сердцами и душами, духами людей.
Да.
Семейные прощаются. Они прощаются прямо под носом армейских. Семейные прощаются, это священная деятельность. Священные вещи. Дайте мне религию, не подрастающую, уже подгнившую, ну что это, какие у нас убеждения, если у нас есть убеждения, тогда какие они.
Вот мы все залезли на нижний и верхний уровень автобуса, и снаружи поднимаются лица, смотрят на нас вверх. Я видел их, открытые лица, счастливые не счастливые, они прощались, когда еще они увидят своих близких. Никогда. Никогда они их не увидят.
Я правду говорю.
Так я свидетельствую.
У меня была книга, но я уже не читал, не старался отгородиться от всего остального, все равно невозможно. Так свидетельствую. Двух пассажиров выбросили.
Только двух. Такое мое свидетельство. Я из другого окна не смотрел. Не мог, у меня в голове только два глаза, и я оставался на сидении, на моем.
Да, молодой парень был среди этих двоих, его вытащили из автобуса вторым. Первым был другой. Каждого из них армейские тащили по отдельности, впятером. Пятеро армейских, важные агенты, все в знаках отличия за бравую отвагу, все на парня, который помоложе, забрали его из автобуса, тащили, били, не знаю, но все на одного, на внука стариков. Тащили впятером. Да, какая же в нем силища, молодость сильна, о да. Пятеро таких армейских мужчин. Почему не шесть, не семь, восемь, не японские воины, борцы. Это не саркастичность. Молодость это сила. Восемь воинов, борцов сумо, они бы этого молодчика вытащили. Еще бы лучше целый полк. Давайте их на нашу территорию, миротворцы нам не помешают, давайте их, давайте, все сюда.
Другой персонал, безопасности тоже, много, они там были. Я так и говорю. Многие орали, хотели информации. И на нас тоже глядели, орали нам, вверх. Я их не различил. У меня уши для громкости не приспособлены, для крика.
Продавцов убрали
отодвинули назад, из поля зрения, как также родственников и прочих пассажиров, чтобы не лезли на глаза этому персоналу.
И теперь те двое были видны целиком, отгороженные тачками продавцов, вот те двое, молодой и другой, которого вытащили из автобуса первым. Ему было тридцать, наш коллега. Разыскивали-то его безопасности, а забрали армейские. Я видел это, я знал. Я посмотрел, увидел, да. Это коллега. Я его не узнал, но понимал это понимал, кто может сказать так себе – пожалуйста, пожалуйста, сделайте это не сделайте
Да, они на него орали, толкнули его, повалили, и он поднялся, на ноги, да, встал на ноги, стоял, а они опять орут, орали на него опять, орали, опять сбили с ног, он поднялся, сбили, поднялся, свалили, поднимается, да, поднимается, все еще, поднимается, валится, да, принял решение, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Это не сарказм.
Ну так вот, я был на верхнем уровне автобуса. Один человек рядом, человек с чемоданчиком. Глаза у него закрыты, отдыхает, едет куда-то из дома, работать. Впереди женщина, религиозница, она не шевелится, может быть, тоже спит. А рядом с ней молодой парень, сумка стоит на сидении.
Я тогда был усталый, я и сейчас усталый. Утомление. От всего. Тут все дело в энергии. Для жизни, проживания, для энергии, кислород и вода, мы дышим, как мы дышим, дыхание для проживания, откуда оно берется, откуда мы получаем дыхание, крадем его. Я не о горах говорю, в горах воды нет, воды для народа.
Трубопроводы, отгороженные участки. Кто же не рассказывает о горах.
Внизу на улице были люди. Что я могу сказать.
Да, я тогда читал книгу и краем глаза поглядывал на улицу, рядом с тачками, где фруктовая и овощная продукция. Этот был там, со стариком и старухой, с пожилыми. Конечно у них было прощание, такое, заключительное. Много пожеланий, объятий. Он был их внуком, может и внуком, думаю так. Каждый отдавал ему что-то, деньги, драгоценности или безделушки, серебряные и золотые предметы, не знаю, ножи, посуду, семейные ценности, не знаю. Они, должны быть там, можно найти на его теле, деньги, конечно, конечно, сбережения, пожилые родственники молодому человеку, мечты и надежды, что им еще остается, вот и отдают все ему, это обмен, подношение богам и всем прочим духовным существам, пропуск для наших детей, защита нашей молодежи и будущего.
Старики так делают. Молодежь дает им надежду на будущее. Все надежды семьи могут основываться на нем, если он молодой мужчина, больше, чем на молодой женщине, да, я и говорю, это старики и так они думают, о будущем, это не я, это они так думают, да, а в будущем и нет ничего, кроме самодовольных глупцов, тыквоголовых.
Это не саркастичность. Тыквоголовые же везде. В нашей культуре, в нашей стране, чьей стране, кто говорит «наша», да, тыквоголовые везде.
Они повсюду. В продаже, да, повсюду.
Тыквы могут быть мягкие и зрелые, подрастающие, гнилые. Так что после один армейский выстрелил в него пулями и убил. Имел ли он знаки отличия, возможно и так, если бы его застрелили тыквоголовые, его бы почтили, государственные начальства так бы сказали о нем, погиб с приданием полных почестей. И тогда никакие гнилые тыквы не рассекались бы о его знаки отличия, если он их имел, этот, из безопасностей.
Это не саркастичность, сарказм.
Теперь возвращаясь к себе, на верхней части автобуса, полетной палубе для наших людей, да, во все галактики, где встречается планета Марс, где все достойные марсианские коллеги, это не саркастичность.
Я продолжал читать книгу. Какая тут может быть злость. Может злость и движет делами, может события подталкиваются злостью, некоторые думают так, да, я не из них, книги не живут, они пассивны, возникают на сват, как внутренние органы, читаются людьми, то есть нами, мы их так.
Ну и что.
читая книги. Языки компьютеризации, алгоритмические задачи, давайте мы их решим, возможно не возможно, чего мы можем достичь, все человеческие особи, с нашими моментами, павловскими моментами, это не саркастичность.
Все уже сели и водитель тоже
Все уже сели. Я подумал это, услышав, как заработал мотор, так что водитель уже тоже, и тут же начались беспорядки. Родственники остались внизу на улице, а их родственники сели в автобус. Громкие голоса, я посмотрел, да, бравые армейские, орущие армейские, все голоса, людские голоса, орут, орут. Потом из автобуса выволакивали людей, выволокли из автобуса. Армейские набились в него, тянули, толкали, какие задачи выполняют армейские, серьезные операции, важные оперативные дела, все армейские в их знаках отличия, большие знаки, нарядные знаки, блестящие армейские в блестящих знаках, все в орденах, весь персонал, за доблестную кончину с почестями. Это были почетные люди, отважные люди, люди в автобусе, внутри, снаружи, верхний уровень, нижний уровень, и на улице, бравые мужчины, важные мужчины, важные операции, для тыквоголовых, я не раздражаюсь.
Раздражение саркастично?
Что значит саркастично.
Мягкие и зрелые, подрастающие, гнилые. Если у нас есть что-то под кожей, то чем это может быть, как не кровью, костями и хрящами, жилами и мышцами, и чем быть не может, артериями, бьющимися сердцами и душами, духами людей.
Да.
Семейные прощаются. Они прощаются прямо под носом армейских. Семейные прощаются, это священная деятельность. Священные вещи. Дайте мне религию, не подрастающую, уже подгнившую, ну что это, какие у нас убеждения, если у нас есть убеждения, тогда какие они.
Вот мы все залезли на нижний и верхний уровень автобуса, и снаружи поднимаются лица, смотрят на нас вверх. Я видел их, открытые лица, счастливые не счастливые, они прощались, когда еще они увидят своих близких. Никогда. Никогда они их не увидят.
Я правду говорю.
Так я свидетельствую.
У меня была книга, но я уже не читал, не старался отгородиться от всего остального, все равно невозможно. Так свидетельствую. Двух пассажиров выбросили.
Только двух. Такое мое свидетельство. Я из другого окна не смотрел. Не мог, у меня в голове только два глаза, и я оставался на сидении, на моем.
Да, молодой парень был среди этих двоих, его вытащили из автобуса вторым. Первым был другой. Каждого из них армейские тащили по отдельности, впятером. Пятеро армейских, важные агенты, все в знаках отличия за бравую отвагу, все на парня, который помоложе, забрали его из автобуса, тащили, били, не знаю, но все на одного, на внука стариков. Тащили впятером. Да, какая же в нем силища, молодость сильна, о да. Пятеро таких армейских мужчин. Почему не шесть, не семь, восемь, не японские воины, борцы. Это не саркастичность. Молодость это сила. Восемь воинов, борцов сумо, они бы этого молодчика вытащили. Еще бы лучше целый полк. Давайте их на нашу территорию, миротворцы нам не помешают, давайте их, давайте, все сюда.
Другой персонал, безопасности тоже, много, они там были. Я так и говорю. Многие орали, хотели информации. И на нас тоже глядели, орали нам, вверх. Я их не различил. У меня уши для громкости не приспособлены, для крика.
Продавцов убрали
отодвинули назад, из поля зрения, как также родственников и прочих пассажиров, чтобы не лезли на глаза этому персоналу.
И теперь те двое были видны целиком, отгороженные тачками продавцов, вот те двое, молодой и другой, которого вытащили из автобуса первым. Ему было тридцать, наш коллега. Разыскивали-то его безопасности, а забрали армейские. Я видел это, я знал. Я посмотрел, увидел, да. Это коллега. Я его не узнал, но понимал это понимал, кто может сказать так себе – пожалуйста, пожалуйста, сделайте это не сделайте
Да, они на него орали, толкнули его, повалили, и он поднялся, на ноги, да, встал на ноги, стоял, а они опять орут, орали на него опять, орали, опять сбили с ног, он поднялся, сбили, поднялся, свалили, поднимается, да, поднимается, все еще, поднимается, валится, да, принял решение, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71