Нет, не напрасно называют Токио раем для мужчин!
Сакэ – слабая водка, в ней всего каких-то восемнадцать градусов, пьют его подогретым и по всей Японии подают в двухсотграммовых синих бутылочках, похожих на вазочки. Уже третья такая вазочка стояла перед Пырваном, и посетители смотрели на него с восхищением и удивлением. Именно тогда он заметил, что его рисует старый морщинистый японец в темно-коричневом кимоно из грубой материи и деревянных сандалиях на босу ногу. Пырван невольно приосанился, стал позировать. Почему бы и вправду не увезти из Токио сувенир пооригинальнее? Другие покупают пуловеры, куртки, рубашки, отрезы, а он вот купит собственный портрет, повесит его на стену над кроватью как память о своем невезенье. Он скомкал в кулаке три банкноты по сто йен, в общей сложности триста – как раз столько, сколько стоила не очень долгая прогулка на такси по бескрайнему Токио. Однако старик медлил, карандаш его все реже касался бумаги, во взгляде проскользнула какая-то беспомощность. Пырван не выдержал. Он подошел к художнику и попросил показать рисунок. Старик взглянул на него невидящими глазами, но, поняв, о чем его просят, вдруг смутился, будто пойманный с поличным воришка, и быстро порвал рисунок, а потом сунул жилистый кулачок в бездонный карман кимоно. Вытащив руку из кармана, он растопырил пальцы: мол, смотри – ничего нет! Пристыженный Пырван вернулся к своему столику.
Через минуту старик, стуча деревянными подметками, подошел к нему, низко поклонился и попросил разрешения присесть. А спустя совсем немного времени он уже рисовал что-то на руке борца, чуть ниже локтя. Рисунок представлял собой голову девушки с цветком в волосах. Мягкий карандаш скользил по смуглой коже ужасно медленно, и это раздражало Пырвана, однако уверенные движения старика внушали уважение, и он не смел шевельнуться. В то же время мастер-татуировщик, не прекращая работы, начал выкрикивать какие-то колкости в их адрес, причем довольно сердито. Все посмеивались, только старик оставался по-прежнему серьезен. Кончив наконец работу, он поднял руку Пырвана, словно та была каким-то неодушевленным предметом, и прищурил глаза, как это делают настоящие художники. Смех в баре стал еще громче. Старик долго держал его руку почти на уровне своих глаз, потом осторожно опустил, встал, еще раз поклонился Пырвану, что-то пробормотал японке и ушел, громко стуча грубыми деревянными подметками.
– Что он сказал? – спросил Пырван на языке жестов. Точно так же Михоко-сан объяснила, что, если рисунок ему не нравится, его можно стереть.
Стереть? Пырван сразу понял, что не сделает этого. Не то, чтобы он был так уж без ума от этого рисунка – упаси бог! – но с его собственной руки на него смотрели глаза какой-то очень своей, знакомой девушки. "Старик будто в душу мне влез и там увидел это лицо и платочек, и цветок, и ямочки на щеках…" Мастер-татуировщик подошел к Пырвану, посмотрел и презрительно фыркнул. Потом красноречиво провел рукой по роскошной своей груди, давая понять, что согласен сделать ему татуировку почти даром – "олимпико", как-никак, дружба (по-японски) и прочее. В конце концов он действительно начал выкалывать рисунок, пользуясь, по желанию Пырвана, моделью старика. Гак на руке болгарина было увековечено личико девушки его мечты. Борец сердечно поблагодарил мастера, попрощался с гейшей и, выйдя на улицу, стал ловить такси. Он тайком посматривал на свою руку и все больше влюблялся в эту девушку. "Буду искать ее и найду! И знаю где. Осточертел мне этот Токио, скорей бы домой…"
А теперь начинается самая важная часть нашей истории. Ему надоело ждать такси, и он пошел пешком, ориентируясь по телевизионной башне. Ясно, что до олимпийской деревни добраться удастся лишь к утру, ну и что? Его никто не ждет, никому нет дела до того, как он расходует свою энергию. Да и теперь он не один! "Настоящий волшебник этот старик! Каких-то несколько линий, а лицо как живое. Может, поцеловать ее?.." Японские фонарики мерцали в переулках, в их призрачном свете деревянные домики казались совсем кукольными. Сеял мелкий, как пудра, дождик, улочки становились все более кривыми и узкими, тишина – все более гулкой. Вдруг за спиной послышалось тарахтенье мотора. Он оглянулся, и в тот же миг ослепительно блеснули фары и машина на бешеной скорости промчалась в нескольких от него сантиметрах. Пырван еле успел прижаться к стене. В машине сидели какие-то типы в широкополых шляпах. Автомобиль занесло на повороте, он исчез.
Миг спустя его снова ослепили фары. Он предусмотрительно прижался к стене, но приземистый автомобиль мчался прямо на него. Наверное, Пырвана раздавили бы в лепешку, но в последний момент он сообразил, что остается один-единственный выход: высоко подпрыгнуть и броситься прямо на летящий навстречу капот. Глухой удар, звон стекла, скрежет тормозов – и, перекувыркнувшись, он снова оказался на мостовой. Из машины выскочили мужчины в масках и широкополых шляпах, их было человек пять-шесть, блеснули ножи. Пырван ничком бросился в ноги тому, кто был ближе всех, поднял его и как тяжелый мешок швырнул на нападавших. Парни в масках такого сопротивления не ожидали – наступило замешательство; это дало возможность борцу сбить с ног еще двоих и убежать. Остальные преследовали его молчаливо: стрелять они стали, лишь когда поняли, что жертва сумеет ускользнуть. Слава богу, промазали и поспешно вернулись к машине, поскольку издалека послышался звук полицейской сирены. Не желая привлекать к себе внимание, Пырван дожидаться блюстителей порядка не стал. Он свернул в какой-то переулок и затерялся в хитросплетении токийских улочек.
О случившемся он никому не сказал; только в Софии похвастался приятелям, но те над ним посмеялись: мол, из Японии приехал, из страны гангстеров, что угодно можно выдумать – грабеж, нападение, убийство – да и легко строить из себя героя, когда уличить во лжи некому!
– Так ведь во время Олимпийских игр в Токио не было зарегистрировано ни одного крупного преступления, – подал голос один из его приятелей, читавший путевые заметки двух болгарских журналистов. – Газеты врут, или ты нам лапшу на уши вешаешь? Писали же, что японская полиция заключила с гангстерами перемирие на время Олимпиады, они даже сами, вроде, следили, чтобы все было тихо. Кому же верить? Похоже, призывы к патриотизму не на всех подействовали, иначе как объяснить нападение на участника Игр?
– Те гангстеры были не японцы, могу поклясться, – ответил Пырван.
– А откуда ты знаешь? Они же были в масках?
– Да, в масках, их глаз я не видел, но найти в Японии пятерых таких верзил гораздо труднее, чем пятерых коротышек в какой-нибудь северной стране. Разве что все они из национальной сборной по баскетболу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Сакэ – слабая водка, в ней всего каких-то восемнадцать градусов, пьют его подогретым и по всей Японии подают в двухсотграммовых синих бутылочках, похожих на вазочки. Уже третья такая вазочка стояла перед Пырваном, и посетители смотрели на него с восхищением и удивлением. Именно тогда он заметил, что его рисует старый морщинистый японец в темно-коричневом кимоно из грубой материи и деревянных сандалиях на босу ногу. Пырван невольно приосанился, стал позировать. Почему бы и вправду не увезти из Токио сувенир пооригинальнее? Другие покупают пуловеры, куртки, рубашки, отрезы, а он вот купит собственный портрет, повесит его на стену над кроватью как память о своем невезенье. Он скомкал в кулаке три банкноты по сто йен, в общей сложности триста – как раз столько, сколько стоила не очень долгая прогулка на такси по бескрайнему Токио. Однако старик медлил, карандаш его все реже касался бумаги, во взгляде проскользнула какая-то беспомощность. Пырван не выдержал. Он подошел к художнику и попросил показать рисунок. Старик взглянул на него невидящими глазами, но, поняв, о чем его просят, вдруг смутился, будто пойманный с поличным воришка, и быстро порвал рисунок, а потом сунул жилистый кулачок в бездонный карман кимоно. Вытащив руку из кармана, он растопырил пальцы: мол, смотри – ничего нет! Пристыженный Пырван вернулся к своему столику.
Через минуту старик, стуча деревянными подметками, подошел к нему, низко поклонился и попросил разрешения присесть. А спустя совсем немного времени он уже рисовал что-то на руке борца, чуть ниже локтя. Рисунок представлял собой голову девушки с цветком в волосах. Мягкий карандаш скользил по смуглой коже ужасно медленно, и это раздражало Пырвана, однако уверенные движения старика внушали уважение, и он не смел шевельнуться. В то же время мастер-татуировщик, не прекращая работы, начал выкрикивать какие-то колкости в их адрес, причем довольно сердито. Все посмеивались, только старик оставался по-прежнему серьезен. Кончив наконец работу, он поднял руку Пырвана, словно та была каким-то неодушевленным предметом, и прищурил глаза, как это делают настоящие художники. Смех в баре стал еще громче. Старик долго держал его руку почти на уровне своих глаз, потом осторожно опустил, встал, еще раз поклонился Пырвану, что-то пробормотал японке и ушел, громко стуча грубыми деревянными подметками.
– Что он сказал? – спросил Пырван на языке жестов. Точно так же Михоко-сан объяснила, что, если рисунок ему не нравится, его можно стереть.
Стереть? Пырван сразу понял, что не сделает этого. Не то, чтобы он был так уж без ума от этого рисунка – упаси бог! – но с его собственной руки на него смотрели глаза какой-то очень своей, знакомой девушки. "Старик будто в душу мне влез и там увидел это лицо и платочек, и цветок, и ямочки на щеках…" Мастер-татуировщик подошел к Пырвану, посмотрел и презрительно фыркнул. Потом красноречиво провел рукой по роскошной своей груди, давая понять, что согласен сделать ему татуировку почти даром – "олимпико", как-никак, дружба (по-японски) и прочее. В конце концов он действительно начал выкалывать рисунок, пользуясь, по желанию Пырвана, моделью старика. Гак на руке болгарина было увековечено личико девушки его мечты. Борец сердечно поблагодарил мастера, попрощался с гейшей и, выйдя на улицу, стал ловить такси. Он тайком посматривал на свою руку и все больше влюблялся в эту девушку. "Буду искать ее и найду! И знаю где. Осточертел мне этот Токио, скорей бы домой…"
А теперь начинается самая важная часть нашей истории. Ему надоело ждать такси, и он пошел пешком, ориентируясь по телевизионной башне. Ясно, что до олимпийской деревни добраться удастся лишь к утру, ну и что? Его никто не ждет, никому нет дела до того, как он расходует свою энергию. Да и теперь он не один! "Настоящий волшебник этот старик! Каких-то несколько линий, а лицо как живое. Может, поцеловать ее?.." Японские фонарики мерцали в переулках, в их призрачном свете деревянные домики казались совсем кукольными. Сеял мелкий, как пудра, дождик, улочки становились все более кривыми и узкими, тишина – все более гулкой. Вдруг за спиной послышалось тарахтенье мотора. Он оглянулся, и в тот же миг ослепительно блеснули фары и машина на бешеной скорости промчалась в нескольких от него сантиметрах. Пырван еле успел прижаться к стене. В машине сидели какие-то типы в широкополых шляпах. Автомобиль занесло на повороте, он исчез.
Миг спустя его снова ослепили фары. Он предусмотрительно прижался к стене, но приземистый автомобиль мчался прямо на него. Наверное, Пырвана раздавили бы в лепешку, но в последний момент он сообразил, что остается один-единственный выход: высоко подпрыгнуть и броситься прямо на летящий навстречу капот. Глухой удар, звон стекла, скрежет тормозов – и, перекувыркнувшись, он снова оказался на мостовой. Из машины выскочили мужчины в масках и широкополых шляпах, их было человек пять-шесть, блеснули ножи. Пырван ничком бросился в ноги тому, кто был ближе всех, поднял его и как тяжелый мешок швырнул на нападавших. Парни в масках такого сопротивления не ожидали – наступило замешательство; это дало возможность борцу сбить с ног еще двоих и убежать. Остальные преследовали его молчаливо: стрелять они стали, лишь когда поняли, что жертва сумеет ускользнуть. Слава богу, промазали и поспешно вернулись к машине, поскольку издалека послышался звук полицейской сирены. Не желая привлекать к себе внимание, Пырван дожидаться блюстителей порядка не стал. Он свернул в какой-то переулок и затерялся в хитросплетении токийских улочек.
О случившемся он никому не сказал; только в Софии похвастался приятелям, но те над ним посмеялись: мол, из Японии приехал, из страны гангстеров, что угодно можно выдумать – грабеж, нападение, убийство – да и легко строить из себя героя, когда уличить во лжи некому!
– Так ведь во время Олимпийских игр в Токио не было зарегистрировано ни одного крупного преступления, – подал голос один из его приятелей, читавший путевые заметки двух болгарских журналистов. – Газеты врут, или ты нам лапшу на уши вешаешь? Писали же, что японская полиция заключила с гангстерами перемирие на время Олимпиады, они даже сами, вроде, следили, чтобы все было тихо. Кому же верить? Похоже, призывы к патриотизму не на всех подействовали, иначе как объяснить нападение на участника Игр?
– Те гангстеры были не японцы, могу поклясться, – ответил Пырван.
– А откуда ты знаешь? Они же были в масках?
– Да, в масках, их глаз я не видел, но найти в Японии пятерых таких верзил гораздо труднее, чем пятерых коротышек в какой-нибудь северной стране. Разве что все они из национальной сборной по баскетболу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59