Откуда-то из уголков потолка подмигивали толстопузые купидоны с пучками оперенных стрел. Паркетный пол тщательно начищен, на многочисленных китайских вазах (хотя, может быть, и не китайских, а, например, японских – кто их, эти вазы, разберет) – ни пылинки, а многочисленное столовое серебро сияло свеженачищенным блеском. В гостиной, к удивлению Евгении Николаевны, висела гигантская позолоченная люстра с множеством свечей, правда, потушенных. Евгения Николаевна уже начала прикидывать, сколько времени потребуется на то, чтобы отчистить это чудо от оплывшего воска, если зажечь в нем все свечи, как, приглядевшись, заметила, что люстра-то, оказывается, электрическая. Заметила и обрадовалась, как будто она уже прожила в законном браке с полностью положительным Алексеем Петровичем как минимум лет пять.
В целом же жилище Алексея Петровича больше напоминало музей, чем квартиру, причем музей с достаточно дорогими и редкими коллекциями. Евгения Николаевна даже не догадывалась о том, что некоторые образцы из этого домашнего собрания действительно были достойны залов самых лучших музеев мира и самых престижных галерей. Но увы, миниатюра Рембрандта, каким-то чудом попавшая в этот богом забытый уголок, ее нисколечко не взволновала, как не затронули, впрочем, тонких струн ее души ни уникальный шедевр Пикассо, о существовании которого мировая общественность еще даже не догадывалась, ни один из потерянных во Флоренции и каким-то чудом объявившееся в коллекции Алексея Петровича полотно Сезанна, ни уж точно непонятно какими судьбами попавшее сюда «Рождество со Святым Франциском и Святым Лоренсом» Караваджо, вот уже несколько десятилетий так тщательно разыскиваемое Интерполом. Слишком далеко от народа были эти художники, или, может быть, слишком далека была от художников Евгения Николаевна. Картины она выбирала (увы!) не по их художественной ценности, а потому, нравится ей то, что нарисовано, или нет. Именно поэтому она прошла мимо Пикассо и Шагала, но остановилась у подлинника Айвазовского с удивительно настоящим морем, у пахнувшей дождем и свежей травой миниатюры Шишкина и у удивительно прекрасной в своей живости молодой женщины на картине Венецианова. Впрочем, восторженно охать она не переставала ни у одной из них, вне зависимости от того, нравилось ей полотно или нет.
Из остальной коллекции она особенно запомнила старообрядческие иконы (непонятные потемневшие доски, перед которыми Алексей Петрович стоял особенно долго, рассказывая об их удивительной ценности). Две бесценные китайские вазы эпохи Минь Евгения Николаевна квалифицировала как уродливые горшки, правда, оставив при себе это весьма прямолинейное замечание. Внешне же она вела себя безупречно. В одних местах вздыхала, в других – охала, в одном месте даже вскрикнула от удивления, пораженная красотой висевшего на стене полотна. Собственно, о его ценности она ничего сказать не могла, ибо даже несмотря на приличное образование, в живописи разбиралась не просто плохо, а совсем никак, но по лицу хозяина она поняла, что эта вещь для него чем-то ценна и, естественно, не могла не высказать своего восторга. Впрочем, мысли, занимавшие ее в тот момент, честно говоря, были весьма и весьма далеки от эстетической ценности полотен. Идею о приобретении нормальных табуреток она уже отбросила, потому что, по-хорошему, нормальную мебель нужно было приобретать в полном комплекте, ибо в этом жилище не было ни стульев, на которых можно было бы сидеть, не опасаясь, что они разваляться под вашим весом, ни диванов, на которые можно бы залезть «с ногами», укрыться теплым пледом, и насладиться тишиной и покоем с томиком какого-нибудь детективного романа. Кстати, ни одного детективного романа в квартире, похоже, тоже не было. Алексей Петрович, конечно, показывал ей книги – несколько огромных фолиантов под стеклом, но, даже если их и можно было взять почитать, они уже одним своим видом наводили такую скуку, которую не может создать даже учебник по органической химии в ночь перед экзаменом. К тому же они были на каком-то иностранном языке.
«Интересно, – подумала Евгения Николаевна, – а на чем же он спит?», но вслух спросить, конечно же, постеснялась: все-таки она была девушкой весьма воспитанной, а подобные (вполне невинные, кстати сказать) вопросы мужчины отчего-то имеют свойство обычно неправильно понимать. Из того, что она увидела, ни один предмет мебели для этих целей не подходил. Кровать, конечно, имелась и стояла она в комнате, напоминающей спальню (напоминающей – потому что там кроме кровати еще была целая куча абсолютно ненужных в этом месте вещей), но, как и в случае с остальной мебелью, вид ее не внушал доверие: ножки были слишком изящны, балдахин слишком запыленным, а подушки украшены чересчур тонкой вышивкой шелком, чтобы на них вообще можно было спать.
– Наверное, у него где-то тут припрятан специальный матрас, который он достает и расстилает на полу, – подумала Евгения Николаевна.
Задумываться, впрочем, особо не стала. Намного больше, чем художественная ценность и практическая пригодность содержимого квартиры ее интересовал вопрос о том, как в ней вообще можно жить. Во-первых, она абсолютно не представляла, как можно поддерживать чистоту, учитывая то огромное количество мелких предметов, которые были расставлены буквально повсюду. По-хорошему, для ухода за этим музеем требовался целый штат домработниц, однако ей почему-то казалось, что помешанный на собственной коллекции Алексей Петрович вряд ли пожелает кого-то пустить в свой маленький мирок. Мечтать о прислуге ей вряд ли придется. С другой стороны, можно будет переехать в ее квартиру, а в эту лишь изредка заходить, используя ее в соответствии с тем, чем она и является на самом деле – как музей, в котором можно что-то посмотреть, что-то переставить, но ни в коем случае – не жить. С Алексеем Петровичем, правда, этими мыслями Евгения Николаевна все же не стала.
Хозяину весьма понравилась реакция гостьи на его жилище. Понравилась и сама гостья, а невидимые сети тонких комплиментов, замаскированных под искренний восторг, запали в душу. К тому же, соседка оказалась очень даже хорошенькой, а какой мужчина устоит перед чарами симпатичной женщины, особенно, если она при этом одета в короткий и весьма облегающий (весьма неплохие формы, кстати) китайский халат, тем более, расшитый драконами. К тому же, как слышал Алексей Петрович от старух, несущих свой тяжкий ежедневный крест на лавочке у подъезда, Евгения Николаевна как раз не так давно развелась с мужем. Подробностей он, естественно, не знал (сплетничать со старухами было ниже его достоинства), но по виду Евгении Николаевны, мог с точностью сказать, что виноват в их разрыве был, безусловно, муж, который, судя по всему, был человеком совсем недалеким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
В целом же жилище Алексея Петровича больше напоминало музей, чем квартиру, причем музей с достаточно дорогими и редкими коллекциями. Евгения Николаевна даже не догадывалась о том, что некоторые образцы из этого домашнего собрания действительно были достойны залов самых лучших музеев мира и самых престижных галерей. Но увы, миниатюра Рембрандта, каким-то чудом попавшая в этот богом забытый уголок, ее нисколечко не взволновала, как не затронули, впрочем, тонких струн ее души ни уникальный шедевр Пикассо, о существовании которого мировая общественность еще даже не догадывалась, ни один из потерянных во Флоренции и каким-то чудом объявившееся в коллекции Алексея Петровича полотно Сезанна, ни уж точно непонятно какими судьбами попавшее сюда «Рождество со Святым Франциском и Святым Лоренсом» Караваджо, вот уже несколько десятилетий так тщательно разыскиваемое Интерполом. Слишком далеко от народа были эти художники, или, может быть, слишком далека была от художников Евгения Николаевна. Картины она выбирала (увы!) не по их художественной ценности, а потому, нравится ей то, что нарисовано, или нет. Именно поэтому она прошла мимо Пикассо и Шагала, но остановилась у подлинника Айвазовского с удивительно настоящим морем, у пахнувшей дождем и свежей травой миниатюры Шишкина и у удивительно прекрасной в своей живости молодой женщины на картине Венецианова. Впрочем, восторженно охать она не переставала ни у одной из них, вне зависимости от того, нравилось ей полотно или нет.
Из остальной коллекции она особенно запомнила старообрядческие иконы (непонятные потемневшие доски, перед которыми Алексей Петрович стоял особенно долго, рассказывая об их удивительной ценности). Две бесценные китайские вазы эпохи Минь Евгения Николаевна квалифицировала как уродливые горшки, правда, оставив при себе это весьма прямолинейное замечание. Внешне же она вела себя безупречно. В одних местах вздыхала, в других – охала, в одном месте даже вскрикнула от удивления, пораженная красотой висевшего на стене полотна. Собственно, о его ценности она ничего сказать не могла, ибо даже несмотря на приличное образование, в живописи разбиралась не просто плохо, а совсем никак, но по лицу хозяина она поняла, что эта вещь для него чем-то ценна и, естественно, не могла не высказать своего восторга. Впрочем, мысли, занимавшие ее в тот момент, честно говоря, были весьма и весьма далеки от эстетической ценности полотен. Идею о приобретении нормальных табуреток она уже отбросила, потому что, по-хорошему, нормальную мебель нужно было приобретать в полном комплекте, ибо в этом жилище не было ни стульев, на которых можно было бы сидеть, не опасаясь, что они разваляться под вашим весом, ни диванов, на которые можно бы залезть «с ногами», укрыться теплым пледом, и насладиться тишиной и покоем с томиком какого-нибудь детективного романа. Кстати, ни одного детективного романа в квартире, похоже, тоже не было. Алексей Петрович, конечно, показывал ей книги – несколько огромных фолиантов под стеклом, но, даже если их и можно было взять почитать, они уже одним своим видом наводили такую скуку, которую не может создать даже учебник по органической химии в ночь перед экзаменом. К тому же они были на каком-то иностранном языке.
«Интересно, – подумала Евгения Николаевна, – а на чем же он спит?», но вслух спросить, конечно же, постеснялась: все-таки она была девушкой весьма воспитанной, а подобные (вполне невинные, кстати сказать) вопросы мужчины отчего-то имеют свойство обычно неправильно понимать. Из того, что она увидела, ни один предмет мебели для этих целей не подходил. Кровать, конечно, имелась и стояла она в комнате, напоминающей спальню (напоминающей – потому что там кроме кровати еще была целая куча абсолютно ненужных в этом месте вещей), но, как и в случае с остальной мебелью, вид ее не внушал доверие: ножки были слишком изящны, балдахин слишком запыленным, а подушки украшены чересчур тонкой вышивкой шелком, чтобы на них вообще можно было спать.
– Наверное, у него где-то тут припрятан специальный матрас, который он достает и расстилает на полу, – подумала Евгения Николаевна.
Задумываться, впрочем, особо не стала. Намного больше, чем художественная ценность и практическая пригодность содержимого квартиры ее интересовал вопрос о том, как в ней вообще можно жить. Во-первых, она абсолютно не представляла, как можно поддерживать чистоту, учитывая то огромное количество мелких предметов, которые были расставлены буквально повсюду. По-хорошему, для ухода за этим музеем требовался целый штат домработниц, однако ей почему-то казалось, что помешанный на собственной коллекции Алексей Петрович вряд ли пожелает кого-то пустить в свой маленький мирок. Мечтать о прислуге ей вряд ли придется. С другой стороны, можно будет переехать в ее квартиру, а в эту лишь изредка заходить, используя ее в соответствии с тем, чем она и является на самом деле – как музей, в котором можно что-то посмотреть, что-то переставить, но ни в коем случае – не жить. С Алексеем Петровичем, правда, этими мыслями Евгения Николаевна все же не стала.
Хозяину весьма понравилась реакция гостьи на его жилище. Понравилась и сама гостья, а невидимые сети тонких комплиментов, замаскированных под искренний восторг, запали в душу. К тому же, соседка оказалась очень даже хорошенькой, а какой мужчина устоит перед чарами симпатичной женщины, особенно, если она при этом одета в короткий и весьма облегающий (весьма неплохие формы, кстати) китайский халат, тем более, расшитый драконами. К тому же, как слышал Алексей Петрович от старух, несущих свой тяжкий ежедневный крест на лавочке у подъезда, Евгения Николаевна как раз не так давно развелась с мужем. Подробностей он, естественно, не знал (сплетничать со старухами было ниже его достоинства), но по виду Евгении Николаевны, мог с точностью сказать, что виноват в их разрыве был, безусловно, муж, который, судя по всему, был человеком совсем недалеким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63