Она еще сохранила стройность и, даже сидя, выглядела царственно.
Царь Дарий был великаном среди своего народа. Понятно было, чего он мог достичь благодаря этому, если бы не трусость. Сизигамбис, его мать, царица-мать Персии, сидела на троне и произносила слова приветствия ясным, сильным голосом. Женщины, стоявшие рядом, переводили на греческий, почти без акцента, правильно выговаривая слова.
Таис поклонилась так, как будто сама была царицей.
– Я благодарю тебя, великая. И тебя, Барсина. Как случилось, что вас оставили здесь, а не в Дамаске, вместе с другими благородными женщинами?
Царица-мать поняла. Мериамон увидела это по ее глазам. Барсина взглянула на нее и уловила блеск разрешения.
– Я предпочла остаться здесь, – сказала она.
– Ты знаешь, что твой отец бежал вместе с царем, – сказала Таис, спокойно, негромко, без всякой жестокости.
– Я знаю это, – ответила Барсина.
– Барсина, – объяснила Таис египтянке, – дочь сатрапа. Ее отец в детстве был другом Александра, а греки верны дружбе, пока живы. Ее первый муж был греком. Когда он умер, Барсина вышла замуж за его брата. Он погиб в прошлом году при осаде Митилены; она вернулась обратно к отцу, и вот теперь она здесь. Ей лучше было бы уехать в Дамаск вместе с остальными.
– Александр все равно разыскал бы меня и там, – возразила Барсина, спокойствие которой было просто великолепно.
Царица-мать говорила по-персидски, а Барсина переводила по-гречески:
– Зачем египтянка следует за македонским царем? Известно ли ей, что сатрап ее провинции умер?
– Умер? – переспросила Мериамон по-гречески, чтобы поняла Таис. – Несомненно, его женщины оплакивают его.
– Ты не ответила на мой вопрос, – сказала Сизигамбис.
Для персидской женщины она очень прямолинейна.
– Египет – не провинция, – ответила Мериамон. – А я здесь, чтобы служить Александру.
– Зачем?
– Мой отец – Нек-тар-аб, Нектанебо Египетский, – ответила Мериамон.
Царица-мать прикрыла глаза. Мериамон вспомнились кобры. Но в этом жесте не было враждебности, а только неизбежность и непреодолимая отстраненность.
– Так, – произнесла Сизигамбис, и в одном этом коротком восклицании была бездна понимания.
Мериамон слегка улыбнулась.
– Да, мятежник, и потому он умер. Но я жива. И я говорю за него.
– Это твой долг, – сказала Сизигамбис.
Сехмет возникла из тени Мериамон, приблизилась к Царице-матери. Сизигамбис рассматривала ее без удивления, но с заметным интересом.
– Это священная кошка? – спросила она.
– Да, – ответила Мериамон.
Сехмет примерилась к высоте покрытых шелком колен и прыгнула. Сизигамбис не шевельнулась, а кошка терлась об нее, мурлыкая и обольщая.
Сизигамбис была выше всего того, что могло наслать на нее человеческое существо, но Сехмет была воплощением богини. И Сизигамбис осторожно сдалась и коснулась пальцем спинки, изгибавшейся перед ней. Сехмет скользнула под ее руку, толкая твердой круглой головой. Мериамон медленно перевела дыхание. От этой Сехмет можно ждать всего.
– Осторожно, – сказала она, – с ней надо быть почтительным. У нее такие острые когти.
– Такие только и нужны, – ответила Сизигамбис. Она не отступила. Как не похоже на ее сына: насколько неизмеримо более царственно.
Евнух принес наконец стулья, серебряные чаши со сладким вином, приторные персидские сладости. Таис была довольна: Мериамон заметила, как сверкнули ее глаза.
– Твоя кошка прекрасный посол, – сказала Таис.
– Она не моя кошка. – И словно опровергая ее слова, Сехмет перебралась с колен царицы-матери к Мериамон и уселась в позе, исполненной напряженного любопытства, напоминая фигурку в храме. Мериамон погладила изящное золотисто-коричневое ушко с дырочкой для сережки. Сережка осталась в храме Амона, чтобы лишний раз не вводить в искушение дорожных разбойников.
Мериамон поглядела на чашу с вином, которую ей дали, собралась уже было выпить ее, но внезапный шум помешал ей. Вбежал евнух, зеленый от ужаса, и пал к ногам Царицы-матери.
– Госпожа! – еле выговорил он. – Ой, госпожа, они пришли, они здесь, они хотят… они говорят…
Евнухи Царицы-матери застыли. Их обуял страх, ужас, не только от самого известия, но и от того, каким образом оно пришло. Сизигамбис посмотрела на гонца с непоколебимым спокойствием.
– Кто – они?
– Враги! – завопил евнух, потом он, казалось, справился с собой. – Великая госпожа, царь, царь эллинов.
Сизигамбис застыла, выпрямившись еще больше.
– Сам царь? Он здесь?
– Да, великая госпожа. И – спаси нас Ахурамазда, защитите нас, бессмертные, – он желает говорить с тобой.
– Говорить со мной? – Она, казалось, размышляет вслух. – Но мы же принадлежим ему. Он победил нас. Он может делать все, что пожелает.
– Он же варвар, – сказал евнух.
– Он царь. – Голос Сизигамбис прозвучал холодно. – Скажи ему, что он может поговорить с нами.
Евнух собрался с силами и убежал. Сизигамбис сидела неподвижно. Ее длинные пальцы лежали на подлокотниках кресла, сжимаясь и разжимаясь, но голос был спокоен. Она отослала дочерей и их прислужниц во внутренние покои, оставшись только со своей компаньонкой и старшим из евнухов. Аккуратно, не спеша опустила вуаль на лицо. Через мгновение Барсина последовала ее примеру.
Они могли слышать, как царь идет по шатру: внезапное волнение, потом внезапная тишина. Таис сидела спокойно, без улыбки. Мериамон наслаждалась моментом: увидеть Царицу-мать Персии испуганной и преодолевающей свой страх – это было приятно.
Они вошли вдвоем вслед за евнухом, бок о бок, поддерживающие друг друга даже в этом чуждом месте. Гефестион немного впереди, настороже, обводя комнату внимательным взглядом. Александр почти терялся в его тени. Он казался гораздо меньше и худощавей, чем был, как мальчишка, без головного убора и в простом хитоне, без всяких церемоний.
Сизигамбис поднялась. Она была очень высокой, на целую ладонь выше Гефестиона. Пока он медлил, держа руку на рукояти меча, она упала без чувств.
Гефестион смотрел в изумлении, бледный от волнения, потом покраснел.
– Госпожа, – воскликнул он, – госпожа, я не царь!
Голос Барсины, как эхо, повторил эти слова, слегка дрожа, но ясно, переводя с греческого на персидский.
Царица-мать поднялась. Лицо ее было спокойно, как всегда, но губы были белые. Теперь она увидела Александра, слегка подавшись вперед, и ее взгляд замер на нем. Она снова начала падать.
Он подхватил ее.
– Нет, мать, ты не должна делать этого для меня.
– Ты царь, – начала она, и голос Барсины зазвучал эхом, чуть запаздывая. – Это моя ошибка… прости меня… какое наказание твое величество выберет…
– Все хорошо, мать, – сказал он приветливо, помогая ей сесть в кресло. – Он ведь тоже Александр.
Сизигамбис сжала его руку, как будто боялась упасть, и напряженно вглядывалась в его лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Царь Дарий был великаном среди своего народа. Понятно было, чего он мог достичь благодаря этому, если бы не трусость. Сизигамбис, его мать, царица-мать Персии, сидела на троне и произносила слова приветствия ясным, сильным голосом. Женщины, стоявшие рядом, переводили на греческий, почти без акцента, правильно выговаривая слова.
Таис поклонилась так, как будто сама была царицей.
– Я благодарю тебя, великая. И тебя, Барсина. Как случилось, что вас оставили здесь, а не в Дамаске, вместе с другими благородными женщинами?
Царица-мать поняла. Мериамон увидела это по ее глазам. Барсина взглянула на нее и уловила блеск разрешения.
– Я предпочла остаться здесь, – сказала она.
– Ты знаешь, что твой отец бежал вместе с царем, – сказала Таис, спокойно, негромко, без всякой жестокости.
– Я знаю это, – ответила Барсина.
– Барсина, – объяснила Таис египтянке, – дочь сатрапа. Ее отец в детстве был другом Александра, а греки верны дружбе, пока живы. Ее первый муж был греком. Когда он умер, Барсина вышла замуж за его брата. Он погиб в прошлом году при осаде Митилены; она вернулась обратно к отцу, и вот теперь она здесь. Ей лучше было бы уехать в Дамаск вместе с остальными.
– Александр все равно разыскал бы меня и там, – возразила Барсина, спокойствие которой было просто великолепно.
Царица-мать говорила по-персидски, а Барсина переводила по-гречески:
– Зачем египтянка следует за македонским царем? Известно ли ей, что сатрап ее провинции умер?
– Умер? – переспросила Мериамон по-гречески, чтобы поняла Таис. – Несомненно, его женщины оплакивают его.
– Ты не ответила на мой вопрос, – сказала Сизигамбис.
Для персидской женщины она очень прямолинейна.
– Египет – не провинция, – ответила Мериамон. – А я здесь, чтобы служить Александру.
– Зачем?
– Мой отец – Нек-тар-аб, Нектанебо Египетский, – ответила Мериамон.
Царица-мать прикрыла глаза. Мериамон вспомнились кобры. Но в этом жесте не было враждебности, а только неизбежность и непреодолимая отстраненность.
– Так, – произнесла Сизигамбис, и в одном этом коротком восклицании была бездна понимания.
Мериамон слегка улыбнулась.
– Да, мятежник, и потому он умер. Но я жива. И я говорю за него.
– Это твой долг, – сказала Сизигамбис.
Сехмет возникла из тени Мериамон, приблизилась к Царице-матери. Сизигамбис рассматривала ее без удивления, но с заметным интересом.
– Это священная кошка? – спросила она.
– Да, – ответила Мериамон.
Сехмет примерилась к высоте покрытых шелком колен и прыгнула. Сизигамбис не шевельнулась, а кошка терлась об нее, мурлыкая и обольщая.
Сизигамбис была выше всего того, что могло наслать на нее человеческое существо, но Сехмет была воплощением богини. И Сизигамбис осторожно сдалась и коснулась пальцем спинки, изгибавшейся перед ней. Сехмет скользнула под ее руку, толкая твердой круглой головой. Мериамон медленно перевела дыхание. От этой Сехмет можно ждать всего.
– Осторожно, – сказала она, – с ней надо быть почтительным. У нее такие острые когти.
– Такие только и нужны, – ответила Сизигамбис. Она не отступила. Как не похоже на ее сына: насколько неизмеримо более царственно.
Евнух принес наконец стулья, серебряные чаши со сладким вином, приторные персидские сладости. Таис была довольна: Мериамон заметила, как сверкнули ее глаза.
– Твоя кошка прекрасный посол, – сказала Таис.
– Она не моя кошка. – И словно опровергая ее слова, Сехмет перебралась с колен царицы-матери к Мериамон и уселась в позе, исполненной напряженного любопытства, напоминая фигурку в храме. Мериамон погладила изящное золотисто-коричневое ушко с дырочкой для сережки. Сережка осталась в храме Амона, чтобы лишний раз не вводить в искушение дорожных разбойников.
Мериамон поглядела на чашу с вином, которую ей дали, собралась уже было выпить ее, но внезапный шум помешал ей. Вбежал евнух, зеленый от ужаса, и пал к ногам Царицы-матери.
– Госпожа! – еле выговорил он. – Ой, госпожа, они пришли, они здесь, они хотят… они говорят…
Евнухи Царицы-матери застыли. Их обуял страх, ужас, не только от самого известия, но и от того, каким образом оно пришло. Сизигамбис посмотрела на гонца с непоколебимым спокойствием.
– Кто – они?
– Враги! – завопил евнух, потом он, казалось, справился с собой. – Великая госпожа, царь, царь эллинов.
Сизигамбис застыла, выпрямившись еще больше.
– Сам царь? Он здесь?
– Да, великая госпожа. И – спаси нас Ахурамазда, защитите нас, бессмертные, – он желает говорить с тобой.
– Говорить со мной? – Она, казалось, размышляет вслух. – Но мы же принадлежим ему. Он победил нас. Он может делать все, что пожелает.
– Он же варвар, – сказал евнух.
– Он царь. – Голос Сизигамбис прозвучал холодно. – Скажи ему, что он может поговорить с нами.
Евнух собрался с силами и убежал. Сизигамбис сидела неподвижно. Ее длинные пальцы лежали на подлокотниках кресла, сжимаясь и разжимаясь, но голос был спокоен. Она отослала дочерей и их прислужниц во внутренние покои, оставшись только со своей компаньонкой и старшим из евнухов. Аккуратно, не спеша опустила вуаль на лицо. Через мгновение Барсина последовала ее примеру.
Они могли слышать, как царь идет по шатру: внезапное волнение, потом внезапная тишина. Таис сидела спокойно, без улыбки. Мериамон наслаждалась моментом: увидеть Царицу-мать Персии испуганной и преодолевающей свой страх – это было приятно.
Они вошли вдвоем вслед за евнухом, бок о бок, поддерживающие друг друга даже в этом чуждом месте. Гефестион немного впереди, настороже, обводя комнату внимательным взглядом. Александр почти терялся в его тени. Он казался гораздо меньше и худощавей, чем был, как мальчишка, без головного убора и в простом хитоне, без всяких церемоний.
Сизигамбис поднялась. Она была очень высокой, на целую ладонь выше Гефестиона. Пока он медлил, держа руку на рукояти меча, она упала без чувств.
Гефестион смотрел в изумлении, бледный от волнения, потом покраснел.
– Госпожа, – воскликнул он, – госпожа, я не царь!
Голос Барсины, как эхо, повторил эти слова, слегка дрожа, но ясно, переводя с греческого на персидский.
Царица-мать поднялась. Лицо ее было спокойно, как всегда, но губы были белые. Теперь она увидела Александра, слегка подавшись вперед, и ее взгляд замер на нем. Она снова начала падать.
Он подхватил ее.
– Нет, мать, ты не должна делать этого для меня.
– Ты царь, – начала она, и голос Барсины зазвучал эхом, чуть запаздывая. – Это моя ошибка… прости меня… какое наказание твое величество выберет…
– Все хорошо, мать, – сказал он приветливо, помогая ей сесть в кресло. – Он ведь тоже Александр.
Сизигамбис сжала его руку, как будто боялась упасть, и напряженно вглядывалась в его лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99