– Другими словами, вы хотите занять место Кумачино?
– О, нет! – испугался или сделал вид сеньор Августе – Нет!
Рибас с радостью успокоил его:
– Простите, ну конечно же, Кумачино покойник. Я не имел в виду, чтобы и вы последовали его примеру. Напротив. Очевидно, вы хотели бы встречаться со мной и я бы вам рассказывал немного больше, чем знают все.
– Мы итальянцы. Мы должны помогать друг другу.
– О, это святой долг! – воскликнул Рибас. – Но, может быть, за свежие новости, за очень важные сведения вы могли бы мне и приплачивать?
– Конечно. В разумных пределах.
Пришла пора положить старшую карту. Но не только старшую, но и не существующую в природе. Теперь Рибас смотрел на сеньора с участием и печалью.
– Действительно, Кумачино кое-что узнал от моего воспитанника, – сказал он. – А в своих бумагах ввел вас в заблуждение, утверждая, что сведения получил от меня. Я не хочу говорить о покойнике плохо. Но у него, видно, были свои цели. Однако, вот беда: я его застал именно в тот момент, когда он получал эти сведения. Мой воспитанник человек чести и всегда это подтвердит. Со своей стороны я вызвал Кумачино к себе, чтобы арестовать его. – Рибас выдержал паузу. – Но вы знаете, почему я этого не сделал? Кумачино, чтобы не быть арестованным, сообщил мне имена людей, которых так интересовали эти сведения.
– Вряд ли он был искренен, – усомнился сеньор Августо.
– Возможно, – мягко улыбнулся Рибас. – Но вот досада! В этом списке я нашел ваше имя!
Сеньор в ответ сам полез в силки:
– Быть не может! Мое?!
– Да, сеньор Джачинто Верри. Ваше.
О, теперь это был совсем другой человек. Растерянность, злость, испуг, оторопь – все это читалось на его лице.
– Я думаю, – сказал Рибас на прощанье, – что вы больше никогда не обратитесь ко мне с подобными предложениями. Я советую вам оставить Петербург.
Возвращаясь в корпус, он проклинал свое бессилие: «Этот аккуратный сеньор не задумается и в следующий раз выстрелит в меня. Но я не могу поступить с ним просто: сдать властям. Что будет с братьями в Неаполе? Кто выручит меня здесь, если возникнут подозрения в мой адрес? А они возникнут – для этого охотники найдутся». Но свою игру с Джачинто Верри он вспоминал не без удовольствия. Он начал ее весьма просто: попросил негоцианта Бертолотти, который был ему обязан поставками вин ко двору, посетить заведение «Берлин» с часу до двух пополудни и присмотреться к итальянцам, которые будут там находиться. Бертолотти знал многих, если не всех, и когда Рибас входил в заведение, негоциант успел шепнуть: «Джачинто Верри, дворянин из Неаполя. Приехал недавно. Других итальянцев нет».
Наследник Павел с женой Марией Федоровной отправился в свой вояж. Прощаясь с детьми, Мария Федоровна трижды падала в обморок, и в карету ее отвели фрейлины. Павел пестовал свою мнительность и до самого Васильково на границе с Польшей плохо спал. Он ждал самых разнообразных бед вплоть до очередной попытки его отравить. Вместо этого Екатерина прислала графу Северному, под этим именем Павел ехал за кордон, письмо, в котором предлагала вернуться. Но на польской границе графа Северного уже встречал король Станислав-Август.
Рибас не мог предположить, что отъезд Павла, роман с восхитительной Давиа, сплетни и зависть скоро отзовутся на его судьбе. В один из вечеров в салоне Давиа играли нанятые музыканты и собирались гости. Мими просила Рибаса быть за хозяина и принимать гостей. Прибыл сановный Бибиков, Офицеры отстегивали в прихожей шпаги. Лев Нарышкин явился на бал с прислугой, которая внесла его в зал. Обер-шталмейстер сверкая бриллиантами на лентах шитого золотом кафтана, кричал что-то несвязное, лез ко всем целоваться и спорил на свой бриллиантовый эполет, что станцует любой танец на одной ноге.
А в прихожую ввалился и скинул шубу молодой артиллерийский лейтенант, в котором Рибас с изумлением узнал своего брата. Эммануил, махнув рукой Джузеппе, тотчас поспешил к Давиа, целовал ей руки и не отходил ни на шаг весь вечер. Но в разгар суматошного веселья Рибас отозвал брата в сторону и спросил:
– Ты давно знаком с хозяйкой?
– Спроси лучше: почему я не был с ней знаком раньше? – засмеялся брат.
– Тебе не советовали держаться от этой дамы подальше?
– Мне? – усмехнулся Эммануил. – Я вызову каждого, кто мне это посоветует.
Если бы Рибас мог заглянуть в дневник Алексея Бобринского, он поразился бы обилию отчетов о балах, обедах и сплетнях. Но наиболее скрупулезно воспитанник делал записи о своем воспитателе. О вечеринке у Давиа Бобринский записал по рассказу Лехнера, который собирал все сплетни: «Они ужинали и пьянствовали, как свиньи. О, люди, люди, как вы развращены!» И далее: «Нынче в первый раз после двух недель Рибас обедал дома… Девица Давиа провела вечер и ночь у Рибаса… Рибас болен, что воспрепятствовало мне обедать у Бецкого…» Впрочем, последняя запись объяснялась приказом императрицы: Алексею без Рибаса было запрещено выезжать в свет. На людях он проявлял неловкость, порой попадал впросак, говорил невпопад, а матери немедленно и с удовольствием об этом докладывали.
После Рождества императрица призвала перед свои светлы очи воспитателя:
– Я недовольна вами. Отчего известное вам лицо, человек во всем обеспеченный, уподобляется нищему и дожидается подачек от вельмож, которые потом над ним и смеются?
– Ваше величество, без моего ведома к этому его склонили его недоброжелатели.
– Ну так не спускайте глаз ни с них, ни с известного вам лица.
«Известное лицо» – так мать называла сына в чьем-либо присутствии. А дело состояло в том, что Лехнер посоветовал Алексею первого января по русскому обычаю отправиться в санях вместе с кадетскими товарищами наносить визиты разным господам. Генерал-прокурор Вяземский и фельдмаршал Голицын выставили кадетам угощение и одарили деньгами. Потемкин заставил их дожидаться полчаса в приемной, а фаворит Ланской, как раз совершавший туалет, отделался от кадет двумя небрежными фразами. Венценосная мать была раздражена, а сын записывал в дневнике:
«4 января. Меня приглашали на концерт к Хераскову, но я не поехал, потому что утром Рибас сказал мне, что Государыня сердилась на Бецкого, зачем он пускал меня на Новый год с поздравлениями к большим господам, и что, следовательно, и нынешний день мне нельзя быть у Хераскова.
5 января. Ничего не было. Рибас обедал дома.
6 января. Большой праздник. Я был приглашен на нынешний день к Апухтину, но пришлось отказаться. Рибас еще в карете говорил мне, что Государыня решительно не желает, чтобы я принимал эти приглашения. Рибасша ездила в театр смотреть балет под названием «Дон Жуан».
7 января. Вечером заезжала Рибасша и вместе с мужем отправилась на придворный балет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170