Он то разрешал бывать родителям воспитанников в корпусе, и вереницы карет подъезжали к дворцу Меньшикова, то запрещал. Тогда их встречал Рибас и объявлял новое распоряжение генерала: свидание отменяется. Естественно, это вызывало негодование и обращено оно было на Рибаса.
Настя, узнав, что муж определен в Мариупольский легкоконный полк, спросила:
– Где это? Не в Индии ли?
– Если ты все-таки азовская княжна, то это недалеко от мест твоего детства, – рассмеялся Рибас. – Что передать твоим родственникам, если я их вдруг встречу?
– Я давно сирота, – вздыхала Настя.
В армию Рибас увольнялся полковником. Мартовским вечером, после первого солнечного дня, он предстал перед женой в новой форме. Легкоконным полкам предписывалось иметь экипировку драгун, а поэтому на господине полковнике ладно сидел белый мундир с золотым аксельбантом, из-под черного с желтой оторочкой галстука виднелся бирюзовый камзол, кюлоты цвета камзола у колен охватывали раструбы сапог с вызолоченными шпорами. Галун на шляпе, кокарда, кисти, эфес палаша, ножны – все сверкало золотом, в одной руке полковник небрежно держал перчатки, в другой гранатовые четки, к которым был прикреплен мальтийский крест – так рыцари Иоанна носили его в семнадцатом веке. Настя мысленно ахнула, но вслух сказала:
– Все-таки не забывай, что ты муж, а не жених.
Она повела его к Бецкому, и генерал объявил, что пригласит художника из Академии, чтобы сделать живописный портрет воина перед походом.
Воин отправился в Зимний, в Эрмитаж, где в обществе императрицы увидел послов, вельмож, офицеров. Все шло, как обычно. Безбородко штрафовал за вранье. Екатерина играла в шахматы с прусским посланником. Неаполитанский посланник дюк Сан-Никола говорил Рибасу:
– Англия с потерей американских колоний враждует с Францией и Испанией. И захватывает корабли нейтральных стран. Так что объявление Россией политики вооруженного нейтралитета я считаю мудрым шагом.
– Но Неаполь настроен мирно, – в свою очередь говорил Рибас. – Поддержит ли он нейтралитет вооруженный?
– Это большая игра, – отвечал Сан-Никола. – К сожалению, мы зависимы от политических ветров из Испании и Франции.
Безбородко пригласил полковника к императрице.
– Я вижу перед собой человека, которому все удается, – сказала она окружающим ее придворным. – Кажется, года три назад я приняла его капитаном в корпус, теперь он полковник. Мы хотели, чтобы у его жены родилась дочь – так и случилось. Он кавалер мальтийского креста. Скажите, господа, кто перед нами?
Господа мялись, медлили. Екатерина, почему-то недоброжелательно взглянула на Рибаса и объявила:
– Перед нами свободный и удачливый человек.
Она не протянула ему руку, а отпустила кивком головы. «В чем я удачлив и от чего свободен?» – думал Рибас.
На следующий день он отправился из корпуса верхом к Виктору Сулину, чтобы проститься с ним, но застал друга в сборах.
– Я составлю вам компанию до Москвы, – объявил Виктор обрадованному Рибасу. – А там посмотрим.
День был теплым, капельным, и Рибас на свою беду решил проехаться верхом по Васильевскому острову. Линиями мимо церкви Благовещенья выехал к мелколесью и, обнаружив накатанную дорогу, дал коню шпоры. Проехав версты две, увидел мужиков, везущих на санях гроб к Смоленскому кладбищу. Повернул, поехал шагом, подставив лицо закатному солнцу. Говорил сам с собой: «Характер не переменишь, и если я из непоседливых, надо следовать характеру. Иначе начнется хандра. Мне двадцать девять, я еду в армию, и если я в самом деле свободный и удачливый господин, судьба предложит мне свои возможности». После этого следовало сказать «Аминь», но он уж был шагах в двадцати от мелколесья, вечерело, и вдруг в кустах блеснуло огнем, раздался пистолетный выстрел и пуля сбила с господина полковника шляпу с золотым галуном.
Конь прянул в сторону. Рибас едва удержался в седле, но стегнул лошадь плеткой, развернул и направил прямо на кусты. Оттуда выскочил человек в зеленой накидке. В руке пистолет. Одной рукой человек схватился за дерево, другую, вооруженную, стал поднимать, прицеливаясь. Но вдруг одна нога его провалилась в снег по колено. Человек потерял равновесие, неестественно согнулся вперед, отталкиваясь ладонью от наста, но ладонь утонула в снегу. И в это время конь с Рибасом пронесся над нападавшим.
Проскакав саженей двадцать, Рибас повернул коня вспять. Человек на снегу не шевелился. Рибас подъехал ближе, соскочил с коня, обнажил палаш и осторожно приблизился. Нападавший никак не отреагировал на это. Рибас склонился над ним, увидел размозженный подковой лошади лоб и узнал учителя фехтования Кумачино. Глаза его закатились. Темные сгустки крови сползали с бровей на щеки, и полковник понял, что Кумачино мертв. Не ведая, что делать дальше, Рибас некоторое время стоял над ним.
«Доехать до первого дома, рассказать о случившемся, вызвать полицию? Но тогда… придется слишком многое объяснять». В кустах, где в начале нападения стоял Кумачино, он нашел пистолет и вдавил его сапогом в снег. То же самое сделал и с другим пистолетом, из которого Кумачино не успел выстрелить. Затем вскочил в седло, объехал окрестности и нашел лошадь, привязанную к дереву. На ней учитель и приехал сюда, чтобы устроить засаду. Рибас отвязал ее, стегнул плеткой и лошадь понеслась в сторону Невы. И Рибас посчитал, что самым благоразумным будет уехать отсюда.
«Очевидно, он следил за мной от самого дома Виктора. Но что толкнуло его на этот отчаянный шаг? Боязнь, что при встрече я его арестую? Последний разговор с Алексеем Кумачино вел о Неаполе. О нейтралитете. Шпион был подослан, чтобы узнать о нем и каким-то образом помешать? Он человек Ризелли?» Эти вопросы оставались без ответа.
Теперь отъезд в армию был не только желательным, но и в какой-то мере спасительным. Кто знает, к чему приведет следствие, когда труп Кумачино обнаружат. Его пистолеты нужно было взять с собой», – подумал Рибас, но возвращаться не стал. Естественно, о происшедшем он не рассказал никому, и никакие сообщения, что Кумачино нашли, в корпус не поступали. Может быть, у него не было при себе никаких бумаг? Как бы то ни было, но через два дня Рибас и Виктор в полную оттепель и распутицу выехали из Петербурга по московскому тракту.
9. Полк в Новоселице
1779–1781
Даже Виктору Сулину Рибас не рассказал о случившемся на Васильевском перед отъездом, хотя скучная дорога до Москвы не раз представляла такую возможность. В Москве они приехали на Басманную к дому Прокопия Демидова, который не оставлял своим вниманием ни Бецкого, ни Рибаса, частенько присылал из старой столицы домашние настойки из малины, ежевики, рябины и крыжовника, неизменно указывая секретарю Хозикову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Настя, узнав, что муж определен в Мариупольский легкоконный полк, спросила:
– Где это? Не в Индии ли?
– Если ты все-таки азовская княжна, то это недалеко от мест твоего детства, – рассмеялся Рибас. – Что передать твоим родственникам, если я их вдруг встречу?
– Я давно сирота, – вздыхала Настя.
В армию Рибас увольнялся полковником. Мартовским вечером, после первого солнечного дня, он предстал перед женой в новой форме. Легкоконным полкам предписывалось иметь экипировку драгун, а поэтому на господине полковнике ладно сидел белый мундир с золотым аксельбантом, из-под черного с желтой оторочкой галстука виднелся бирюзовый камзол, кюлоты цвета камзола у колен охватывали раструбы сапог с вызолоченными шпорами. Галун на шляпе, кокарда, кисти, эфес палаша, ножны – все сверкало золотом, в одной руке полковник небрежно держал перчатки, в другой гранатовые четки, к которым был прикреплен мальтийский крест – так рыцари Иоанна носили его в семнадцатом веке. Настя мысленно ахнула, но вслух сказала:
– Все-таки не забывай, что ты муж, а не жених.
Она повела его к Бецкому, и генерал объявил, что пригласит художника из Академии, чтобы сделать живописный портрет воина перед походом.
Воин отправился в Зимний, в Эрмитаж, где в обществе императрицы увидел послов, вельмож, офицеров. Все шло, как обычно. Безбородко штрафовал за вранье. Екатерина играла в шахматы с прусским посланником. Неаполитанский посланник дюк Сан-Никола говорил Рибасу:
– Англия с потерей американских колоний враждует с Францией и Испанией. И захватывает корабли нейтральных стран. Так что объявление Россией политики вооруженного нейтралитета я считаю мудрым шагом.
– Но Неаполь настроен мирно, – в свою очередь говорил Рибас. – Поддержит ли он нейтралитет вооруженный?
– Это большая игра, – отвечал Сан-Никола. – К сожалению, мы зависимы от политических ветров из Испании и Франции.
Безбородко пригласил полковника к императрице.
– Я вижу перед собой человека, которому все удается, – сказала она окружающим ее придворным. – Кажется, года три назад я приняла его капитаном в корпус, теперь он полковник. Мы хотели, чтобы у его жены родилась дочь – так и случилось. Он кавалер мальтийского креста. Скажите, господа, кто перед нами?
Господа мялись, медлили. Екатерина, почему-то недоброжелательно взглянула на Рибаса и объявила:
– Перед нами свободный и удачливый человек.
Она не протянула ему руку, а отпустила кивком головы. «В чем я удачлив и от чего свободен?» – думал Рибас.
На следующий день он отправился из корпуса верхом к Виктору Сулину, чтобы проститься с ним, но застал друга в сборах.
– Я составлю вам компанию до Москвы, – объявил Виктор обрадованному Рибасу. – А там посмотрим.
День был теплым, капельным, и Рибас на свою беду решил проехаться верхом по Васильевскому острову. Линиями мимо церкви Благовещенья выехал к мелколесью и, обнаружив накатанную дорогу, дал коню шпоры. Проехав версты две, увидел мужиков, везущих на санях гроб к Смоленскому кладбищу. Повернул, поехал шагом, подставив лицо закатному солнцу. Говорил сам с собой: «Характер не переменишь, и если я из непоседливых, надо следовать характеру. Иначе начнется хандра. Мне двадцать девять, я еду в армию, и если я в самом деле свободный и удачливый господин, судьба предложит мне свои возможности». После этого следовало сказать «Аминь», но он уж был шагах в двадцати от мелколесья, вечерело, и вдруг в кустах блеснуло огнем, раздался пистолетный выстрел и пуля сбила с господина полковника шляпу с золотым галуном.
Конь прянул в сторону. Рибас едва удержался в седле, но стегнул лошадь плеткой, развернул и направил прямо на кусты. Оттуда выскочил человек в зеленой накидке. В руке пистолет. Одной рукой человек схватился за дерево, другую, вооруженную, стал поднимать, прицеливаясь. Но вдруг одна нога его провалилась в снег по колено. Человек потерял равновесие, неестественно согнулся вперед, отталкиваясь ладонью от наста, но ладонь утонула в снегу. И в это время конь с Рибасом пронесся над нападавшим.
Проскакав саженей двадцать, Рибас повернул коня вспять. Человек на снегу не шевелился. Рибас подъехал ближе, соскочил с коня, обнажил палаш и осторожно приблизился. Нападавший никак не отреагировал на это. Рибас склонился над ним, увидел размозженный подковой лошади лоб и узнал учителя фехтования Кумачино. Глаза его закатились. Темные сгустки крови сползали с бровей на щеки, и полковник понял, что Кумачино мертв. Не ведая, что делать дальше, Рибас некоторое время стоял над ним.
«Доехать до первого дома, рассказать о случившемся, вызвать полицию? Но тогда… придется слишком многое объяснять». В кустах, где в начале нападения стоял Кумачино, он нашел пистолет и вдавил его сапогом в снег. То же самое сделал и с другим пистолетом, из которого Кумачино не успел выстрелить. Затем вскочил в седло, объехал окрестности и нашел лошадь, привязанную к дереву. На ней учитель и приехал сюда, чтобы устроить засаду. Рибас отвязал ее, стегнул плеткой и лошадь понеслась в сторону Невы. И Рибас посчитал, что самым благоразумным будет уехать отсюда.
«Очевидно, он следил за мной от самого дома Виктора. Но что толкнуло его на этот отчаянный шаг? Боязнь, что при встрече я его арестую? Последний разговор с Алексеем Кумачино вел о Неаполе. О нейтралитете. Шпион был подослан, чтобы узнать о нем и каким-то образом помешать? Он человек Ризелли?» Эти вопросы оставались без ответа.
Теперь отъезд в армию был не только желательным, но и в какой-то мере спасительным. Кто знает, к чему приведет следствие, когда труп Кумачино обнаружат. Его пистолеты нужно было взять с собой», – подумал Рибас, но возвращаться не стал. Естественно, о происшедшем он не рассказал никому, и никакие сообщения, что Кумачино нашли, в корпус не поступали. Может быть, у него не было при себе никаких бумаг? Как бы то ни было, но через два дня Рибас и Виктор в полную оттепель и распутицу выехали из Петербурга по московскому тракту.
9. Полк в Новоселице
1779–1781
Даже Виктору Сулину Рибас не рассказал о случившемся на Васильевском перед отъездом, хотя скучная дорога до Москвы не раз представляла такую возможность. В Москве они приехали на Басманную к дому Прокопия Демидова, который не оставлял своим вниманием ни Бецкого, ни Рибаса, частенько присылал из старой столицы домашние настойки из малины, ежевики, рябины и крыжовника, неизменно указывая секретарю Хозикову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170