– Занялось, – кричали они, – занялось!
Пылали две или три избы – огня на солнце не было видно, дым расползался над селом темным облаком, отбрасывающим коричневую тень.
Вскоре огонь удалось унять. Слезая с развороченной крыши овина, Доброгаст увидел – к боярскому крыльцу принесли убитых. Их было пятеро. Одна женщина средних лет с изодранной юбкой – синие васильки по подолу; другая – еще совсем девочка – с отсеченной сабельным ударом половиной лица, с мягкими кудельками на виске; двое рослых смердов и тот самый старик, который собирал на околице зерно. Доброгаст присмотрелся – да, так и держит в крепко зажатом кулаке горсть семян, словно боится, что смерть вырвет их у него. Убитых положили на траву, лицом к крыльцу.
Тонко заголосили над ними бабы.
– Глядите-тко! У мертвой Голубы руку с браслетом отсекли печенеги, – поднялась одна из них, в исступлении кусая, запихивая в рот волосы.
– Мести! Мести! – колыхнулась толпа.
– Эй вы, козлы бородатые! – закричал седой смерд, призывно поднимая руки. – Что же это? Надо разогнать степняков! Не дадим им жечь нас, убивать нас! Ополчимся все и рассеем их в поле, как волчью стаю!
Крикливая баба с широченной спиной, по которой хоть кувалдой бей, подхватила зычным голосом:
– Да если вы не отстоите села, то кем же вы будете тогда? Козлами и будете!
– Куда нам без оружия! – зло выкрикнул кто-то и притих.
– На кудыкину гору! – взвизгнула женщина. – Оглянись-ка кругом! Протри очи! – Она растерла на лице сажу. – Мало ли чего под рукой! За что уцепишься, то и оружие! Да какое еще оружие!
С этими словами женщина подхватила тяжелое, обгоревшее бревно, подняла его над головой:
– Вот оно, оружие! Ах ты, мозгляк! Так бы и задавила тебя!
Толпа, ругаясь, шарахнулась от брошенного бревна.
На крыльце показался боярин Блуд. Маленький, толстый, с румяным лицом и глазками, спрятавшимися за вздутыми веками, он удивительно напоминал только что вынутый из печи колобок. На нем был желтый кафтан с золотым оплечьем, льняная рубаха с наборным поясом, синие шаровары и сафьяновые сапоги. На лице – улыбка, растерянная, заискивающая. За спиной боярина встал сельский староста. Блуд сплел пальцы калачиком, похрустел ими, пересиливая страх, начал:
– Мир вам, дети!.. Гульнули злые разбойнички… занесло ветром голодную стаю, но она уже далече. Ворон не сидит на ветке: будут голодными детки… Пировать стать – по полям летать. Ну, идите, идите каждый на свое место! – махнул рукой боярин. – Конюх – к конюшне, гриву чесать, ратай – землю пахать, а я пойду носом чихать… – коротко засмеялся Блуд, едва не поперхнулся набежавшей слюной.
– Что ж вы стоите… идите, добрые люди… ступайте себе…
– Не шуткуй, боярин, – крикнул седой смерд, – мертвые подымутся! – И указал на лежавшие под крыльцом трупы.
Суровые, бородатые смерды подступили ближе к крыльцу, глядели исподлобья, хмуро. Только вздымавшиеся груди выдавали волнение.
– Оружия нам, боярин! – сказал Глеб.
– Какого тебе оружия? Ты у меня получишь оружие, – погрозил ему пальцем Блуд, бурея лицом.
– Надо ратью подниматься, – поддержал Глеба седой смерд, – дружину собирать.
– Коней нам давай, господине! Куда нам против печенегов пешки?
– Дубины возьмем, заступы…
– Да, да, – подхватила толпа, – кони твои добрые, задарма овес жрут! Давай их нам! Мечи, копья давай!
Кричал и Доброгаст, чувствуя себя единым с этой озлобленной толпой. Отчаялась душа.
Будто ледоход подошел к хрупкому мосту – крыльцу, на мотором стоял боярин, и достаточно было одного порыва ветра, чтобы пошли грохотать льдины, ломая и унося обломки.
– Опасно, батюшка, дать им оружие! – дышал спиртным перегаром в лицо Блуду сельский староста. – Ступайте прочь, смутьяны! – прикрикнул он на людей.
– Прочь, прочь! – замахал руками боярин. – Экую голку затеяли, вот я вас! Что удумали! Коней им угрских.
– Степь воевать хотим, – стояла на своем толпа.
– Умолкните! Все как один! Нет у меня оружия, не князь я… Или вы хотите, чтобы вас препроводили в Киев с гусаками на шеях?.. Нет у меня оружия! – надрывался боярин. – Вот вернусь в Киев, попрошу у княгини заставу с дружиной на Гнилые воды… Ступайте!
– Нет, не пойдем!.. Не отстанем!.. Оружия!.. Будем землю оборонять!.. Оружия!.. – словно ударилась льдина о льдину и зазвенели осколки:
– Боярин-погубитель!
– Горлорез!
– Задушил нас поборами, ободрал до костей батогами!
– Каждую борть в лесу запятнал! Межу на общинной земле проложил!
– Русь обширна, да не наша она ныне, а боярская!
– Врешь! Земля наша испоконь!
– Не отдадим наследного! Хотим жить по своей воле!
Люди кричали. Какая-то женщина подняла над головами ребенка с погремушкой из гусиного горла. Ребенок, что было силы, тряс ею.
– Воик! Старый кречет, Будило! Возьмите ум в руки, хватайтесь за голову и уходите, – усовещевал староста, но его никто не слушал.
– Раньше не то было… раньше мы сами себе хозяева были… а ныне – боярин! В стольном Киеве живет, меды глушит…
– Это Блуд на нас голод наслал, а на скот болезни! Чтоб мы продавали детей в чужие земли, а сами холопами становились. Лиходей!
– Бежать нужно от них… – сказал Доброгаст стоявшему рядом мужчине, сухому, как лучина, с худым, угловатым лицом.
– Некуда нам бежать, – возразил тот, – все наше, куда исстарь соха с косой ходили. Не в степь же к печенегам.
– Оружия! Оружия!
– Гоните их, бейте! – не выдержал боярин.
Холопы бросились на толпу, подняв крученые плети, но в нерешительности остановились – их было слишком мало против этой гневной, глухо гудящей толпы.
– В шею гоните псовое отродье! – бесился Блуд и стучал кулаком по резным перилам. – На колени, разбойники! Снять шапки!
Доброгаст вдруг, сам того не ожидая, сорвал с головы шапку и швырнул ее в лицо боярину.
Блуд отшатнулся, как от камня. В толпе послышался смех, но сейчас же оборвался. Все подались к крыльцу в единое порыве и уже поднялись над головами сжатые кулаки, но остановились, словно бы мертвые тела преградили им путь. Тогда стали снимать шапки и бросать их в боярина. Доброгаст видел: обнажались седые, русые, лысые головы и летели шапки – выцветшие на солнце, прожженные у костров, замасленные, затекшие под дождями. Они били по лицу боярина, как глухие пощечины. Казалось, безумие овладело всеми. Кто-то рыдал навзрыд, кто-то хрипло смеялся.
Блуд отмахивался, но не уходил с крыльца. Осклабленные в кривых усмешках рты, взбитые бороды, прищуренные горячие глаза, сжатые кулаки – вот что было перед ним, и всему этому страшно было показать спину.
Рядом с Доброгастом появился вдруг Шуба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71