Подбивал восстать Древлянскую землю.
– Не знаю никакой Древлянской земли, вельможа! – зло перебила Ольга. – Есть Русская земля!
Ольга ударила в медную доску – било. Дребезжащий звук заныл, повисел в воздухе и медленно растаял. Вошел клещеногий огнищанин.
– Где Судислава?
– Помилуй ее, матушка, – загремел тот, – как появился здесь пустоглазый, не узнать ее. Знай краснеет маковым цветом, так расцвела, так расцвела… и впрямь папоротница купальская.
– Почади ладаном да ступай, – оборвала его Ольга.
Сумеречные тени выплыли из углов, заструились, свет лампады стал ярче, затеплилась кругом бронза и позолота. Вытянутая тень княгини легла на ковер, рядом с диковинными птицами.
– Говори же, Блуд!
– Сам он, матушка, расположился на половине Святослава, а дружина – на подворье.
– У Святослава? – вскинула Ольга седые брови. – А ты где был? Куда смотрел, думный боярин?
Блуд не перечил; глаза его умаслились, встопорщились волосенки на голове.
– Всему свое время, матушка, поспеют ягодки и сами на блюдо улягутся.
– Слушай, вельможа! Этот пустоглазый не зря явился, такой мне сон виделся вещий… Но ежели что случится, ежели какая пря поднимется, – ты один в ответе за все! Нет в тебе ни отваги, ни удали мужа и князю ты плохой советчик… Зато задним умом крепок: до небес совьешь веревочку и к самому Богу влезешь. Отныне быть тебе на Руси тайным нарядником!
Великая княгиня перекрестила Блуда. Тот покорно наклонил голову.
– Обложись прелагатаями,[38] чтобы все, какие ни будут козни, душить в самом зачатии. И помни: – пущенная кровь жизнь спасает – так говорит мой лекарь Абербан. Да не остановит никто твоих действий и да благословит тебя Десница Всевышнего!
Лысина Блуда покрылась капельками пота, Ольга смотрела на него в упор, нужно было отвечать. Тогда боярин приник к ее опаловым перстням, проговорил умиленно:
– Я готов, матушка, служить тебе верой и правдой.
– Аминь, – заключила великая княгиня.
В наступившей тишине негромко ворковали голуби под окном. Муха села на нос Блуда, потерла лапки; вельможа скосил глаза, потер жесткие ладони. «Все в порядке», – подумал удовлетворенно.
– Благодарю, княгинюшка, за великую честь.
Он стукнулся лбом о ковер, где чернела тень великой княгини, просиял морщинками у глаз и по-язычески поклонился иконе, подаренной Ольге византийским епископом Иоакимом. Повернулся и затараторил:
– Волки на горку, а зайка с горки, скок-поскок, да в лесок. Елки дразниться, волки казниться, пташка чирик-чирик. Ах, как бы нашего дела да луна не проглядела! Доброй вам ночи, серые, зайки-то нынче смелые.
– Понес, все вокруг да около, – резко прервала его Ольга, – глупы твои притчи, без смысла, без разума.
Она словно окаменела, забылась, взгляд остановился на бледно светящемся язычке лампады. Чуть шевелились бескровные губы, зрачки глаз расширились, разгладились на лбу глубокие морщины. Лик Христа был залит красным светом, а княгине казалось, что это сын ее, непобедимый полководец Святослав, плавает в луже крови.
– В голове слабость, будто бы в колодец заглянула, – вздохнув, очнулась наконец княгиня, – да, много исхожено дорог.
– Каждая морщинка на челе – тропинка на земле, – подхватил Блуд.
– Премного грехов содеяно, – снова вздохнула Ольга.
– На земле горшки, а на луне вершки – вот какие наши грешки, – привстал на цыпочки вельможа, вытянул руки.
Над окном возились дикие голуби, мотылек дергался у лампады, где-то далеко начиналась протяжная песня.
– Матушка-княгинюшка, где же оно, счастье наше? Проросло ведь, хмелем перевилось и облетело, как липа осенью. – Блуд закусил нижнюю губу, было не всхлипнул.
Неловко кланяясь, в покои вошел огнищанин:
– Лекарь Абербан, великая княгиня, впустить?
Но в покои уже входил молодой среднего роста армянин в свободной, опадающей красивыми складками одежде.
– Привэт тебе рэгия Куявии, великий Ольга! Адын голубой цветок – сунбул растьёт на горе Арагац, говорит мая друг песнотворец Нарекаци, а другой цветок растьёт на Киевской гора.
Абербан одним движением перекрестился на образ и изящно поклонился Ольге:
– Мы будем щупать твой священный косточка и лить в твое брюхо настой-джан из осэм трав.
Блуд отошел к окну, оглядел город. Два упившихся ремесленника, поддерживая друг друга, взбирались на гору, тащилась повозка, груженная задымленною рыбой, трое всадников в роскошных одеждах проскакали в сторону Аскольдовой могилы. Прошло несколько минут.
– Я сдэлил все, остальное пусть сдэлит Господь Бог, – послышался наконец вкрадчивый голос Абербана.
Блуд поманил лекаря пальцем и, когда тот подошел, заглянул в его темные глаза:
– Э… э… как тебя?
– Абербан из Аштарака, – ответил тот.
– Вот что, Абербашка, приготовь мне несколько капель… понимаешь? Верных капелек, так, чтобы нежданно-негаданно… возьми!
Золото блеснуло в руках вельможи и скрылось в широких рукавах армянина.
– Блеснет рыбка боком – невод бросай, – подмигнул Блуд.
– Я всэгда рад слюжить хорошим человек, – не без иронии отвечал лекарь.
Оставив на столике из белого явора снадобья в глиняных пузырьках, он вежливо поклонился и бесшумно вышел.
– А я вот что говорю, матушка: над землей погасли звездочки, по земле шакалы бегают, на макушки брешут городские, – зачастил вельможа, – идет оно тучей-тучею, бедою неминучею…
– Да ты меня не путай, – нахмурилась Ольга, – кто там бегает? Какие тучи? В голове у тебя, неразумного, тучи!
Голос княгини был строг, она насторожилась.
– Степь на нас подымается, слышишь ли, – выпалил Блуд, – печенеги идут всеми улусами.
– Это Курей, значит? Но он дрожит при одном имени Святослава.
– От Дуная до Киева не один день пути, княгиня. Надо гонцов послать.
– Шли того, что с грамотой прибыл.
– Доброгаста-то? Нет, он мне здесь понадобится. Смышлен холоп.
– Ты – нарядник, делай по разумению.
– Печенеги, княгинюшка, разнесли многие заставы на Десне… У них стяги из собачьих шкур с конскими хвостами, пьют они из черепов; из кожи с голов делают полотенца, а кожу с туловищ набрасывают на лошадей вместо попон. Волчьи обычаи у этих людей; они обдирают и жрут всякую нечисть, даже сусликов.
– Свят, свят! – перекрестилась Ольга. – Дай знать воеводе Претичу, пусть соберет ратных людей и войдет в Киев.
Она не на шутку встревожилась и хотела еще что-то добавить, но скрипнула дверь.
– Из города Искоростеня Златолист, – объявил огнищанин, скрывая поклоном кривую ухмылку.
– Он знает, что я тут? – подскочил к нему Блуд.
– Нет, я не говорил, – ответил огнищанин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Не знаю никакой Древлянской земли, вельможа! – зло перебила Ольга. – Есть Русская земля!
Ольга ударила в медную доску – било. Дребезжащий звук заныл, повисел в воздухе и медленно растаял. Вошел клещеногий огнищанин.
– Где Судислава?
– Помилуй ее, матушка, – загремел тот, – как появился здесь пустоглазый, не узнать ее. Знай краснеет маковым цветом, так расцвела, так расцвела… и впрямь папоротница купальская.
– Почади ладаном да ступай, – оборвала его Ольга.
Сумеречные тени выплыли из углов, заструились, свет лампады стал ярче, затеплилась кругом бронза и позолота. Вытянутая тень княгини легла на ковер, рядом с диковинными птицами.
– Говори же, Блуд!
– Сам он, матушка, расположился на половине Святослава, а дружина – на подворье.
– У Святослава? – вскинула Ольга седые брови. – А ты где был? Куда смотрел, думный боярин?
Блуд не перечил; глаза его умаслились, встопорщились волосенки на голове.
– Всему свое время, матушка, поспеют ягодки и сами на блюдо улягутся.
– Слушай, вельможа! Этот пустоглазый не зря явился, такой мне сон виделся вещий… Но ежели что случится, ежели какая пря поднимется, – ты один в ответе за все! Нет в тебе ни отваги, ни удали мужа и князю ты плохой советчик… Зато задним умом крепок: до небес совьешь веревочку и к самому Богу влезешь. Отныне быть тебе на Руси тайным нарядником!
Великая княгиня перекрестила Блуда. Тот покорно наклонил голову.
– Обложись прелагатаями,[38] чтобы все, какие ни будут козни, душить в самом зачатии. И помни: – пущенная кровь жизнь спасает – так говорит мой лекарь Абербан. Да не остановит никто твоих действий и да благословит тебя Десница Всевышнего!
Лысина Блуда покрылась капельками пота, Ольга смотрела на него в упор, нужно было отвечать. Тогда боярин приник к ее опаловым перстням, проговорил умиленно:
– Я готов, матушка, служить тебе верой и правдой.
– Аминь, – заключила великая княгиня.
В наступившей тишине негромко ворковали голуби под окном. Муха села на нос Блуда, потерла лапки; вельможа скосил глаза, потер жесткие ладони. «Все в порядке», – подумал удовлетворенно.
– Благодарю, княгинюшка, за великую честь.
Он стукнулся лбом о ковер, где чернела тень великой княгини, просиял морщинками у глаз и по-язычески поклонился иконе, подаренной Ольге византийским епископом Иоакимом. Повернулся и затараторил:
– Волки на горку, а зайка с горки, скок-поскок, да в лесок. Елки дразниться, волки казниться, пташка чирик-чирик. Ах, как бы нашего дела да луна не проглядела! Доброй вам ночи, серые, зайки-то нынче смелые.
– Понес, все вокруг да около, – резко прервала его Ольга, – глупы твои притчи, без смысла, без разума.
Она словно окаменела, забылась, взгляд остановился на бледно светящемся язычке лампады. Чуть шевелились бескровные губы, зрачки глаз расширились, разгладились на лбу глубокие морщины. Лик Христа был залит красным светом, а княгине казалось, что это сын ее, непобедимый полководец Святослав, плавает в луже крови.
– В голове слабость, будто бы в колодец заглянула, – вздохнув, очнулась наконец княгиня, – да, много исхожено дорог.
– Каждая морщинка на челе – тропинка на земле, – подхватил Блуд.
– Премного грехов содеяно, – снова вздохнула Ольга.
– На земле горшки, а на луне вершки – вот какие наши грешки, – привстал на цыпочки вельможа, вытянул руки.
Над окном возились дикие голуби, мотылек дергался у лампады, где-то далеко начиналась протяжная песня.
– Матушка-княгинюшка, где же оно, счастье наше? Проросло ведь, хмелем перевилось и облетело, как липа осенью. – Блуд закусил нижнюю губу, было не всхлипнул.
Неловко кланяясь, в покои вошел огнищанин:
– Лекарь Абербан, великая княгиня, впустить?
Но в покои уже входил молодой среднего роста армянин в свободной, опадающей красивыми складками одежде.
– Привэт тебе рэгия Куявии, великий Ольга! Адын голубой цветок – сунбул растьёт на горе Арагац, говорит мая друг песнотворец Нарекаци, а другой цветок растьёт на Киевской гора.
Абербан одним движением перекрестился на образ и изящно поклонился Ольге:
– Мы будем щупать твой священный косточка и лить в твое брюхо настой-джан из осэм трав.
Блуд отошел к окну, оглядел город. Два упившихся ремесленника, поддерживая друг друга, взбирались на гору, тащилась повозка, груженная задымленною рыбой, трое всадников в роскошных одеждах проскакали в сторону Аскольдовой могилы. Прошло несколько минут.
– Я сдэлил все, остальное пусть сдэлит Господь Бог, – послышался наконец вкрадчивый голос Абербана.
Блуд поманил лекаря пальцем и, когда тот подошел, заглянул в его темные глаза:
– Э… э… как тебя?
– Абербан из Аштарака, – ответил тот.
– Вот что, Абербашка, приготовь мне несколько капель… понимаешь? Верных капелек, так, чтобы нежданно-негаданно… возьми!
Золото блеснуло в руках вельможи и скрылось в широких рукавах армянина.
– Блеснет рыбка боком – невод бросай, – подмигнул Блуд.
– Я всэгда рад слюжить хорошим человек, – не без иронии отвечал лекарь.
Оставив на столике из белого явора снадобья в глиняных пузырьках, он вежливо поклонился и бесшумно вышел.
– А я вот что говорю, матушка: над землей погасли звездочки, по земле шакалы бегают, на макушки брешут городские, – зачастил вельможа, – идет оно тучей-тучею, бедою неминучею…
– Да ты меня не путай, – нахмурилась Ольга, – кто там бегает? Какие тучи? В голове у тебя, неразумного, тучи!
Голос княгини был строг, она насторожилась.
– Степь на нас подымается, слышишь ли, – выпалил Блуд, – печенеги идут всеми улусами.
– Это Курей, значит? Но он дрожит при одном имени Святослава.
– От Дуная до Киева не один день пути, княгиня. Надо гонцов послать.
– Шли того, что с грамотой прибыл.
– Доброгаста-то? Нет, он мне здесь понадобится. Смышлен холоп.
– Ты – нарядник, делай по разумению.
– Печенеги, княгинюшка, разнесли многие заставы на Десне… У них стяги из собачьих шкур с конскими хвостами, пьют они из черепов; из кожи с голов делают полотенца, а кожу с туловищ набрасывают на лошадей вместо попон. Волчьи обычаи у этих людей; они обдирают и жрут всякую нечисть, даже сусликов.
– Свят, свят! – перекрестилась Ольга. – Дай знать воеводе Претичу, пусть соберет ратных людей и войдет в Киев.
Она не на шутку встревожилась и хотела еще что-то добавить, но скрипнула дверь.
– Из города Искоростеня Златолист, – объявил огнищанин, скрывая поклоном кривую ухмылку.
– Он знает, что я тут? – подскочил к нему Блуд.
– Нет, я не говорил, – ответил огнищанин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71